Дверь за спиной с шумом распахнулась, с грохотом стукнув в стену, и Валентин невольно вжал голову в плечи.

— Всё! Ты допрыгался! — заорал проверяющий. — Нападение на должностное лицо при исполнении…

Пациент в острой форме оглянулся и, зажмурившись, громко крикнул:

— Раз чёрт!

И чёрт застыл с открытым ртом. В глазах разгорался дьявольский огонь, но ни сойти с места, ни даже пошевелить длинным мохнатым ухом, он не мог.

— Как только пройдёт тринадцать секунд, он отомрёт, — равнодушно протянул Михалыч, и все напряжённо затихли, считая про себя.

— Совсем охре…

— Раз чёрт! — упрямо повторил Валентин.

Кузьмич довольно заржал.

— Так его! Поставим, как подставку для капельницы.

Остальные тоже начали подхихикивать, а когда отмерший проверяющий завизжал тонким голоском, заржали со всей силы.

— Раз чёрт! — гнул своё Валентин.

— Может тёмную ему, — сжимая простынь, предложил Кузьмич.

— Не стоит, — осадил его Михалыч. — Может хуже выйти.

— Спецназ уже поднимается… — хрюкнул проверяющий.

— Раз чёрт!

Интеллигентного вида мужчина в очках и полосатой больничной пижаме упоённо скакал у батареи и самозабвенно лаял на чёрта.

— Может ещё и вспомнит, — глядя на него, задумчиво произнёс Михалыч. — Всякое бывает…

— Да, знаешь, что мы с тобой теперь сделаем? — пискнул проверяющий.

— Ничего не сделаете!

От зычного голоса вздрогнули все. За спиной чёрта показалась солидная фигура молодого священнослужителя в рясе с кадилом и прочими необходимыми атрибутами.

— По договору содержания заключённых, вам запрещено наносить людям физический вред и любые прямые повреждения психического здоровья. Посторонитесь!

Проверяющий нахмурился, но всё же отступил в сторону, пропуская попа.

— Вы, как всегда, некстати, — шмыгнув носом, обиженно проблеял он.

— Это моя работа, следить за тем, чтобы вы делали всё в точности по договору.

— А ему значит издеваться можно?

— Считать вас не запрещено!

Чёрт плюнул на пол и гордо вышел в коридор, напоследок бросив на Валентина уничижительный взгляд.

— Какими судьбами, ваше высокопреосвященство? — с поклоном осведомился Кузьмич.

— Пришлось вмешаться из-за спецназа, — пожал плечами молодой священнослужитель и огладил бороду. — А то потом все эти бюрократические процедуры на сто лет растянутся, они языками мастера болтать. Да и наши, тоже. Вы простите, но мне наедине надобно поговорить. Идём, сын…

Остальные слова заглушил хруст и звон. Выдавленные снаружи окна, надулись потрескавшимися пузырями, но разлететься так и не посмели. Даже несмотря на упрямые удары армейских ботинок. Повешенный на длинных чёрных тросах спецназ, неуверенно переглядывался, пока не заметил нахмурившегося попа. Тот уже почти опустил руку, но огненный след в виде креста, ещё тянулся за его пальцами, после крестного знамения.

Он махнул рукой, и Валентину не оставалось ничего другого, как идти следом. Сначала по коридору, а потом на лестницу пожарного выхода.

— Вот тут самое оно, — сам себе кивнул поп. — Положение у нас непростое.

— Почему?

Пациент в острой форме, старался не поднимать глаз. Чувствовал он себя неловко, будто разбудил группу детского сада во время тихого часа или сорвал урок биологии про тычинки с пестиками.

— Они тебя теперь в покое не оставят, даже если память сотрут, будут дальше пакостить. Такая натура. Придётся каждый раз всё это протоколировать, акты составлять, в общем страшная мутотень. Поэтому, ты покайся, мил человек, скажи, что прощения просишь и убежище у святого престола, мы тебя тогда и пристроим в дальнюю обитель. Там они тебя точно не достанут.

Священнослужитель располагающе улыбнулся и несколько раз мотнул головой, призывая к скорейшему раскаянию.

— Вербуете? — не поднимая глаз, спросил Валентин.

— Вот дурья башка, — вздохнул поп. — Кому ты нужен, вербовать тебя, падшее дитя? От проблем всех нас хочу избавить.

— Проблем бояться, с утра не похмеляться, — пробормотал себе под нос заводскую поговорку Валентин.

— Вот видишь, бесы в тебе, итак, крепко окопались. Всю твою грешную жизнь тебя изводят, соблазняют и не дают осознать свои ошибки и измениться. А ведь за этим род людской сюда и отправлен.

— Проверяющий говорил, что мы свой мир…

— Тьфу на него, — всплеснул руками молодой священнослужитель. — Нашёл кого слушать. Это же отродье лжи, чтобы у него язык отсох. Нас сюда на перевоспитание сослали, чтобы осознали и раскаялись.

— Мы что в тюрьме?

— Конечно, нет! В очень большом исправительном заведении.

С нижнего пролёта раздался печальный вздох. Валентин перегнулся через перила. На лестничной площадке перед окном санитар пускал кольца дыма, закатив глаза к потолку.

— Не вмешивайся, — прикрикнул на него поп и добавил шёпотом. — Ты, сын мой, этим тоже особо не доверяй. Они в делах человеческих не особо-то и разбираются. Просто знай, что идеальный мир есть и нас из него вытурили за греховное непослушание. А эти и те, — он махнул рукой за спину. — Наставляют и сбивают нас с пути истинного. Таков договор со всевышним. В этом наше бремя и освобождение. И времени на всё про всё, не так уж много. Так что не тяни резину: кайся, проси убежища и отправляйся в дальний монастырь на вечный постой.

— А можно подумать? — всё ещё поглядывая на нижний пролёт, попросил Валентин.

Молодой священнослужитель оттянул длинный рукав и взглянул на наручные часы с каменьями.

— Только недолго. Я пока улажу с этими, — он сложил козу из пальцев и вышел в коридор.

Снизу долетали ровные пушистые кольца дыма и сладкий, совершенно не табачный аромат. Пахло сдобой, свежим имбирным пряником и подогретым молоком. А ещё что-то мелодично звенело, разбрызгиваясь эхом по всей лестнице.

Валентин спустился, с интересом разглядывая санитара, но в громадном облике ничего не изменилось. Поэтому пришлось спросить:

— Разве ангелы курят?

— Нет, конечно, но я же притворяюсь человеком. Даже спирт пить приходится для маскировки, — его бас почти не гремел, приглушенный терпеливой заботой и сочувствием.

— Вы же тут, чтобы помогать?

— Наставлять.

— Так наставьте меня? Что делать? Ни в бес…памятство, ни на самоизоляцию никак нельзя. Если все будут языками мести, да визуализировать, кто детали точить будет? А без деталей, сами понимаете, разруха в головах, и в клозете смывать нечем.

— Есть путь короче, — выдувая новые кольца, согласился санитар. — Поборник договора верно сказал, что люди тут на перевоспитании, но можно получить условно-досрочное освобождение. Для этого всего лишь осознай свои прегрешения…

Валентин со вздохом щёлкнул пальцами по шее, но ангел терпеливо покачал головой.

— Не нынешние, а прошлые. Те, за что тебя сюда отправили. Как только ты поймёшь и чистосердечно раскаешься, сразу уснёшь и проснёшься уже в истинном мире из которого был изгнан.

Пациент в острой форме сглотнул и незаметно отодвинулся подальше от подоконника. Санитар только пожал плечами и покачал головой, так что пепел разлетелся сверкающей россыпью алмазной пыли и растворился в воздухе.

— Я пойду, мне ещё с коллегами надо посоветоваться, — не отрывая глаз от потёртых ступеней с зелёной окантовкой, пробормотал Валентин и начал подниматься вверх по лестнице.

— Грехи тянут вниз, не отряхнув их с души своей, не вознесёшься, не воспаришь… — долетело до него из-за спины.

Слова заставили обернуться, но у окна витали только дымные кольца, а на стене, сама по себе, забытая, распласталась длинная крылатая тень.

Валентин вздохнул и совсем скис.

— Мало того, что богатые учат хорошо жить, худые быстро худеть, а блатные добиваться успеха. Теперь ещё черти учат как врать, а ангелы как воспарять.

Он зацепился за ступеньку и чуть не упал. Стукнулся плечом в стену и так и застыл. В самом низу, в углу кто-то начертал:

«Выбор есть!

Выбор пить!

Выбор просто з@ебись…».