И Серега начал действовать. Теперь он каждый вечер забегал к старой Матрене под предлогом, что ему надо позвонить Шурке. У них не было городского телефона, и они свободно, по-родственному пользовались соседским. Месяца через два Серега почувствовал, что лед тронулся. Аида пригласила его на чай! Через месяц эти чаепития и долгие вечерние беседы уже прочно вошли в их жизнь. А еще через полгода Серега осмелился пригласить Аиду на концерт какой-то заезжей московской группы. После концерта они долго бродили по усталому, затихающему городу, шелестя багрянцем опавшей листвы. То ли от любимого с детства терпкого запаха осенних костров, то ли от близости Аиды у Сереги удушливо ело глаза, трепетало сердце, и кружилась голова. Глупая рыбья улыбка, не сходила с лица. Он понимал, что выглядит глупо, но ничего не мог с собой поделать. «Хорошо, что темно, хоть Аида не видит моей рожи», – думал он.
Потом, уже в подъезде он несмело притянул к себе Аиду, потянулся к ней, отыскивая губами, и с ужасом думая, что вот сейчас придет конец всему: этому чудному вечеру, его мимолетному счастью, их чаепитиям с долгими разговорами… Но не в силах перебороть себя, отодвинуть приближение конца хотя бы на миг, наконец, нашел то, чего так долго и страстно желал…
– А я давно заметила, что нравлюсь тебе, – рассмеялась Аида, глядя на обалдевшего от счастья Серегу. – Все ждала, когда же ты, наконец, решишься.
– Да? – глупо улыбаясь, опять тянулся он жадными губами и осмелевшими руками к Аиде. – А что же молчала столько времени?
– Дурашка, – ласково теребя ему волосы, проговорила Аида, – ну, кто же должен об этом говорить?
Они простояли в подъезде чуть не до утра. Аида отдалась ему там же, в подъезде. Правда, получилось все как-то скомкано и глупо. То ли от неожиданно свалившегося на него долгожданного счастья, то ли от страха быть застуканными, Серега нервничал, торопился, и ничего толком не понял. С того вечера для Сереги началась новая жизнь. Он жадно ловил каждое ее мгновение, радовался каждому, дню, часу, минуте. У него изменилась походка, расправились плечи, и сам он, казалось, стал выше ростом. Даже осень с ее затяжными дождями, с беспросветным небом не угнетала, а приносила чувство умиротворения, навевала мысли о вечном, добром, мудром…
Позже они с Аидой создали целую конспиративную сеть. На работе Серега напросился во вторую смену и, если, возвращаясь с работы, он видел на окне у Аиды дурацкую кошку-копилку времен царя Гороха, значит, сегодня была его ночь. В такие дни Аида незаметно подсыпала димедрола в самогон Гале и в чай старой Матрене, и те спали без задних ног, пока они с Аидой на ее диванчике, втиснутом в кухню, занимались тем, чем и положено заниматься молодым, здоровым, полным любви и желания людям. Иногда Серега задерживался на этом диванчике чуть не до утра, а бабке бессовестно врал, про авралы на работе, про невыполнение плана. А по выходным они с Аидой ездили на заброшенную дачу ее подруги. Это были самые чудесные дни в его жизни. В маленьком, перекошенном, продуваемом всеми ветрами, игрушечном домике они были предоставлены самим себе. Здесь они чувствовали себя настоящей семьей. Серега с удовольствием колол дрова, топил печку, носил воду. Аида радостно копошилась у печки, что-то стряпала, даже умудрялась печь, удивляя Серегу своими кулинарными способностями. И так им хорошо было вдвоем, вдали от надоевших старух, свекрови, тесных и душных квартир. Здесь им не надо было притворяться и прятаться. Они здесь были сами собой: счастливыми от близости, любимыми, заботливыми. Наверное, думалось Сереге, так и Адаму с Евой было по кайфу в Эдемском саду.
Месяца через два бабка вроде бы невзначай поинтересовалась:
– У тебя, не стряслось ли чего, парень? Может, скрываешь, что от меня?
– Да что мне скрывать?
– А чего-то ты не такой стал. Никак, девку себе завел? – добродушно и вроде как даже с юмором начала она.
– А что, заметно? – хмыкнул, удивившись бабкиной прозорливости, Серега. Вроде он так старательно снимал радость с лица перед входом в дом.
– А то нет! Глазенки-то вон как светятся, и лампочки никакой не надо.
Серега взглянул на себя в зеркало. Глаза из-под насупленных бровей и, правда, сияли каким-то особым, внутренним светом, который невозможно было ничем потушить. И он, совершенно глупо разулыбавшись своему отражению, сознался:
– Ну, есть такое дело…
– Вот, меня не обманешь! – гордая своей догадливостью обрадовалась бабка. – А что, уже и пора бы. Эт хорошо, дело молодое. Не бобылем же тебе оставаться. Ну, и что, у тебя это… серьезно, или как?
– Я думаю, что серьезнее не бывает, – обрадовал Серега бабку.
– Так хоть познакомил бы тогда, что ли? – предложила бабка.
– А чего знакомить-то? – отмахнулся Серега.
– Как это чего? – забеспокоилась бабка. – Надо все заранее продумать: и про свадьбу, и где жить станете. Ведь я, поди, не чужая тебе.
– Да я не в том смысле, – пояснил Серега. – Просто ты ее и без меня знаешь.
– Это кто же такая будет? – заинтересовалась бабка.
– Аида.
Бабка разлитым киселем сползла на стул.
– Это какая же такая Аида? – почему-то шепотом спросила она, ткнув пальцем в пол. – Уж не Пашкина ли?
– Угу, она. – Расцвел в улыбке Серега.
– Батюшки светы! Ты, никак, малый, совсем с ума спятил? Ты что же такое вытворяешь, ирод проклятый! – неожиданно бойко вскочила она, пытаясь огреть Серегу полотенцем.
– Ты чего, ба? – уворачивался он от нее, как от надоедливой мухи. – Хватит тебе…
– Я тебе покажу, хватит, я тебе покажу, хватит! Так хватану, что мало не покажется! – не на шутку разошлась бабка.
– Да ты чего, в самом деле? – отбивался Серега. Он никак не ожидал от бабки такой реакции.
– Да ты хоть соображаешь, куда ты лезешь-то? – запыхалась бабка в беготне за Серегой вокруг стола.
– Тоже мне, «девку» он нашел! – передразнила она Серегу, устало опускаясь на стул. – Бабу замужнюю!
– Она же развелась. И чем она тебе не нравится? Сама же все время говорила, что Пашке повезло, как дураку.
– То Пашке, а то – тебе! Неужели не видишь разницы? Какая же порядочная девка за этого уголовника пойдет? Да и старше тебя она. Неужели не мог найти молодую?
– Всего-то на пять лет…
– Жаль, что не на пятнадцать.
– А что такого? Пугачева же с Галкиным живут?
– С жиру бесятся… А Пашка через три года вернется? Да тут же смертоубийство будет! Выкинь ты эту блажь из головы! – не могла успокоиться бабка.
– Да развелась она с ним…
– Это она с ним развелась, а он с ней – это еще вопрос. Ой, Сережка, чует мое сердце беду. Ой, лихо мне…
– Да ладно тебе, ба, все будет нормально, – пытался успокоить ее Серега.
Но это еще больше подогрело бабку.
– Ну, уж нет, я этого так не оставлю! Завтра же с этой шалавой поговорю, она у меня и смотреть в твою сторону перестанет. – Угрожающе потрясла сморщенным кулачком бабка.
– Только попробуй! – тихо, но твердо сказал Серега. – Это мое дело, и я сам во всем разберусь. – И выскочил из дома, хлопнув в сердцах дверью.
Бабка сразу сникла, словно внутри ее сдулся воздушный шарик. Она поняла, что власть ее над безропотным внуком закончилась.
Когда-то бабка работала на двух работах, чтобы ее дочь без отца, бросившего их, росла «не хуже других». Хотелось доказать своему непутевому мужу, что они и без него не пропадут. Старалась ни в чем не отказывать Валюше. Вечно занятая работой, она проглядела дочь, с малолетства предоставленную самой себе, школе, продленкам и пионерским лагерям. Пить и гулять Валюша начала лет с тринадцати. Тогда же и школу бросила, неделями пропадая по каким-то притонам. Бабка с ног сбилась, вылавливая и вытаскивая ее – пьяную, битую, полуживую. Валюша отлеживалась недели две, ходила тихая, виноватая, а потом все повторялось снова… На Сереге бабка твердо решила исправить свои педагогические ошибки. Воспитывала внука строго, муштруя, наставляя, поучая и наказывая за малую провинность. Следила за каждым его шагом. Все решала за него сама: что и где ему надо сказать, сделать, одеть, куда пойти учиться, работать. И Сергей, с детства привыкший к командному натиску бабки, вырос молчаливым, замкнутым, нерешительным, во всем согласным с бабкой. И вдруг – такое сопротивление! Бабка с ужасом поняла, что власть ее над внуком закончилась бесповоротно. Но на следующий день все же предупредила его:
