– Фамилия жены?
– Мезенцева. Маргарита Мезенцева.
– А ваша фамилия – Стасов? Очень интересно.
Я вдруг понял, что стою перед ним, вытянувшись по стойке «смирно». Видимо, его недоброжелательность оказывала на меня гипнотическое воздействие.
– Если у вас есть информация, проливающая свет на убийство Доренко, вы можете поделиться ею со мной, – холодно произнес полковник, занимающий так и не установленную мною должность. – Я не сторонник подключения посторонних лиц к работе, это часто мешает и создает дополнительные трудности.
– Но я профессионал, а не посторонний, – попытался возразить я.
– Насколько я понял из ваших слов, вы можете быть потенциальным свидетелем, и в этом смысле вы, безусловно, посторонний. Мы используем вас в качестве свидетеля. Пожалуйста, я готов выслушать все, что вы знаете о Доренко. Но привлекать вас к работе я не позволю. Вы находитесь в данный момент не на службе, и как профессионал вы для меня не существуете.
– А если вам позвонят насчет меня из Москвы, вы допустите меня к работе?
На самом деле я вовсе не хотел, чтобы меня допускали к работе. Наверное, я закоренелый эгоист, но у меня никогда не бывает потребности влезать в чужое дело и помогать изо всех сил. Каждый должен тянуть свой воз. Мой визит сюда был продиктован не стремлением подключиться к работе по разоблачению убийцы, а единственно желанием поговорить по-мужски с оперативниками, объяснить им, что Гарик Литвак не имеет к убийству ни малейшего отношения, потому что его связь с убитой является чистейшей воды плодом воображения. Вот и все. Мои благие намерения не шли ни на сантиметр дальше. Но мне стало любопытно, отчего этот полковник, восседающий в роскошном кабинете, так меня невзлюбил и почему он не хочет допускать меня к расследованию убийства. У него больное самолюбие? Он не любит, когда ему приказывают? Его приводит в бешенство само слово «Москва»?
– Я допущу вас к работе только в том случае, если будет письменное указание из Главного управления уголовного розыска МВД России, – четко ответил он. – Я подчиняюсь только им. Руководство Управления внутренних дел столицы ко мне никакого отношения не имеет, мы с ними равны по рангу, и они могут только просить меня.
– Но если они попросят? – настаивал я.
– Это будет зависеть от ситуации. Обычно я такие просьбы не выполняю. Ваши коллеги только путаются под ногами и вносят сумятицу в нашу работу. Если в министерстве принимается решение о создании следственно-оперативной группы совместно с ГУВД Москвы, тогда другое дело. Будет решение – будем разговаривать. Я вас больше не задерживаю, господин Стасов.
Так. Из начальственного кабинета меня выперли, причем даже не очень вежливо. Но я не обидчивый. Вернее, обидчивый, но привычный и умеющий не обращать внимания. Поэтому я не заплакал горючими слезами, но злобу затаил. Я поднялся на третий этаж, где все было как-то попроще: и дорожки на полу не было, и стены не обшиты деревом, как на втором этаже, а покрыты масляной краской, и двери не обиты дерматином. Прислушиваясь к голосам, доносящимся из-за дверей, я выбрал комнату, в которой, судя по шуму, народу было много.
– Извините, – робко сказал я, делая глупое лицо. – Меня вызывали в связи с убийством актрисы Доренко, а я забыл, в какую комнату.
– В тридцатую, – тут же ответили мне, и я тихонько ретировался.
Возле тридцатой комнаты сидела очередь, и я сообразил, что если здесь сидят те, кто занимается ночным убийством, то все эти люди вызваны для дачи объяснений. Занять очередь означало бы добраться до нужных мне сотрудников не раньше чем в конце дня. Объясняться же с этой очередью, рассказывая им, что я «свой» и «мне по делу надо», мне не хотелось. Можно было бы, конечно, просто войти в кабинет, никому ничего не объясняя, но была реальная опасность нарваться на такого же поборника суверенитета, с которым я только что общался в комнате 12. Врываться в чужой кабинет посреди допроса, требовать к себе внимания – так можно вылететь из родной милиции в пять секунд. Вылететь-то не жалко, но на мне камнем висел долг перед Игорем Литваком, и выполнить свою задачу я должен был во что бы то ни стало.
– Кто следующий? – спросил я нахальным уверенным тоном.
– Я, – откликнулась молоденькая девушка в бирюзовом сарафанчике, открывавшем крупные веснушки на молочно-белой груди.
– Я напишу записку, вы передайте сотрудникам.
Я достал из сумки с пляжными принадлежностями ручку и записную книжку, вырвал листок и нацарапал: «Стасов, МУР. Срочно».
– А кому отдать? – спросила веснушчатая, забирая у меня записку.
– Все равно. Кто есть в кабинете, тому и отдайте.
Минут через десять из кабинета вышел человек, взглянув на которого я помертвел. Это был Игорь Литвак, и лицо его было перекошено до полной неузнаваемости. Похоже, я опоздал. Но с другой стороны, я пришел как нельзя вовремя, потому что если меня прямо сейчас пригласят в заветный тридцатый кабинет, то я все успею объяснить, и тогда сыщики не будут задавать всем следующим посетителям вопросы, из которых те сделают вполне определенный вывод о имевшем место романе убитой актрисы с председателем кинематографического жюри.
Девушка вошла в дверь и почти сразу же вышла назад.
– Идите, – процедила она сквозь зубы.
Я ее понимал. Наверное, сидела здесь с раннего утра, а сейчас уже полдень. А тут какой-то хмырь без очереди лезет…
В комнате было жарко и накурено, как будто в ней дымила рота солдат, хотя за столом я увидел только одного симпатичного паренька. Вид у него был усталый, глаза – голодные, но волосы почему-то оказались идеально уложенными, как будто он только что причесался. Может, и вправду привел быстренько себя в порядок, прочитав записку. Если это так, то мне повезло: к МУРу у мальчика еще сохранилось некое подобие уважения.
– Добрый день, – вежливо поздоровался я. – Моя фамилия Стасов.
– Я понял, – кивнул паренек. – Какие у вас проблемы?
– Сугубо мужские. Меня зовут Владислав Николаевич.
– Сергей Лисицын, – представился он, пожимая руку.
На его ладони я почувствовал жесткие мозоли, выдававшие в нем постоянно тренирующегося спортсмена.
– Так вот, Сергей, я по поводу убийства Ольги Доренко. Только что из твоего кабинета вышел Игорь Аркадьевич Литвак. Тебе сказали, что он был любовником Ольги?
– Я не понял, Владислав Николаевич, какой у вас интерес.
– Я же тебе сказал, мужской.
– Официальный? Вы откомандированы к нам?
И этот туда же. Вот Крым отделился, а скоро и эти захотят собственную валюту ввести и границы установить. Республика Курорт. Все с ума посходили.
– Нет, интерес у меня неофициальный. – Я был терпелив, как опытная сиделка у постели тяжелобольного. – Я нахожусь здесь на отдыхе, а на кинофестивале работает моя жена, которая сообщила мне сегодня утром об убийстве Доренко. И я пришел к тебе, Сережа, как мужик к мужику, чтобы объяснить, что Игорь Аркадьевич никогда не был любовником Ольги, поэтому все твои подозрения в его адрес напрасны.
– Но если Литвак не был ее любовником, то почему вы решили, что мы его в связи с этим подозреваем? Откуда такие сведения?
– От моей жены. Ведь это она первая сказала вам о Литваке, верно? Первая и единственная.
Сергей молча открыл папку и стал листать бумаги. Я понял, что он ищет показания свидетельницы Стасовой. И пока он будет их искать, я успею состариться, а Лиля выйдет замуж и нарожает мне внуков. Но я не хотел его торопить. Мальчик был совсем молоденький и требовал к себе уважения.
– Фамилия вашей жены Стасова? – наконец спросил он, не отрывая глаз от лежавших в папке бумаг.
– Мезенцева. Маргарита Мезенцева.
– Ах вот как!
Черт возьми, ну чего Ритке не жилось с моей фамилией! Сменила ее на девичью сразу же после развода. Вот теперь и объясняйся с каждым встречным.
Он нашел нужный документ и бегло его просмотрел, потом едва заметно улыбнулся.
– Забавно получается. Первые свидетели в один голос утверждали, что ваша жена давно ревновала вас к убитой. А она, словно оправдываясь, подбрасывает нам Литвака. Литвак же, в свою очередь, категорически все отрицает. И как вы это объясните, Владислав Николаевич?
