На каждом углу стояли или сидели нищие, пытаясь схватить за рукав прохожих. Многие утверждали, что потеряли дома и все имущество на Пожаре. На Полтри я остановился, чтобы прочесть на видавшей виды грифельной доске полустертое объявление, написанное едва различимыми печатными буквами: МЭРИ ПРИХОДИ В МУРФИЛДС ВЕСТ-САЙД СЛАВА БОГУ ТЫ ЖИВА. В Мурфилдсе еще оставалось множество палаток и тентов, хотя и меньше, чем раньше. Большинство беженцев испарились, как снег весной. Некоторые остались, сбившись вместе в небольших импровизированных лагерях. Другие нашли жилье у родственников и друзей. А некоторые уехали в надежде начать новую жизнь в других частях королевства.

Я шел вдоль дороги, ведущей к Полтри и Чипсайду, где некоторые домовладельцы уже принялись восстанавливать свои дома, невзирая на правила, и расположили лотки прямо на руинах. От каменного остова собора Святого Павла я пошел на запад через почерневшую арку Ладгейта и дальше к мосту через Флит-Дич. На Флит-стрит я остановился у лотков, которые жались, как цыплята к курице, к южной стене церкви Святого Дунстана на Западе.

И вдруг меня захлестнула волна скорби. Я совершенно не был к этому готов. Я споткнулся и вновь обрел равновесие, ухватившись за край книжного лотка. Мой отец умер здесь, всего в нескольких футах от того места, где я стоял. Раздавленный колесами телеги. Но то, что я испытывал, было больше, чем горе, больше, чем чувство вины. Главным чувством был гнев, пронзающий, как острый клинок.

Муравей помог мне вновь обрести равновесие. Крошечное существо, похороненное в белой краске, которое убедило меня окончательно, что в истории моего отца, которую он мне поведал во время нашего последнего разговора в последний вечер его жизни, в истории, которая больше походила на описание сна, был смысл. Все сошлось: Клиффордс-инн, законники, кирпичное здание в саду. Но именно муравей доказывал, что все это был не сон.

Если муравей был реальностью так же, как и другие обстоятельства, то почему остальное не могло быть реальным тоже? Иначе говоря, отец последовал за женщиной, которая походила на мою умершую мать, по крайней мере, со спины. А раз так, значит ли, что его описание того, что он увидел за дверью мистера Громвеля, было тоже реально?

К своему изумлению, я поймал себя на мысли, что в самом деле верю, что существовала роскошная комната там, где теперь кабинет ученого. И яркий ковер, и греховная картина, и падшая женщина на кушетке были столь же реальны, как этот лоток рядом, как потертые, в пятнах сырости и попорченные огнем тома, выставленные на продажу.

Блудница, чья кровь, возможно, была у отца на манжете и на клочке бумаги, что у меня в кармане. Мертвая женщина, чьи глаза он закрыл. Вывод был один.

– Сэр, – послышался низкий голос на уровне моего локтя, – похоже, я имею честь обращаться к мистеру Марвуду? Мне очень повезло.

Я вздрогнул. Перед моим носом возникла большая черная шляпа. Ее широкие поля были загнуты назад, открывая маленький нос на широком лице, багровом, как предзакатное солнце, и два голубых покрасневших глаза, глядевших прямо на меня.

– Добрый день, мистер Челлинг, – сказал я. – Простите меня, сэр, я витал в облаках.

– Вы, без сомнения, из Уайтхолла. Нет ли… нет ли новостей от короля?

– Пока нет, сэр. Сегодня я еще там не был.

– Когда будете там, вы ведь вспомните наш разговор? – Челлинг отложил книгу, которую изучал, и схватил меня за рукав. – Насчет Пожарного суда и наших затруднений с оплатой счетов. Не говоря уж об управлении Клиффордс-инн.

– Разумеется. – Я подумал, что мне повезло его встретить. Если бы удалось убедить Челлинга сказать мне то, что я пытался узнать, не пришлось бы обращаться за помощью к Хэксби и, следовательно, не было бы необходимости давать ему денег в долг. Тогда я бы остался практически гол как сокол. – Не хотите ли выпить со мной за здоровье короля? – спросил я. – Мы могли бы заглянуть в «Дьявол».

– С большим удовольствием, сэр.

Челлинг поклонился, но так неловко, поставив ногу на неровный камень, что чуть не упал. Я поймал его за руку и помог обрести равновесие. Мы вместе перешли дорогу не без определенных трудностей, отчасти из-за движения, отчасти из-за того, что он носил каблуки высотой в два дюйма. В «Дьяволе» мы прошли наверх, в пивную. Я заказал вина и нашел нам место на краю стола в задней части зала. В зале было шумно. На другом конце стола четверо студентов-юристов громко распевали балладу, а пара солдат горячо спорила о диспозиции драгун в каком-то сражении.

– Вы давно знакомы с мистером Хэксби? – спросил Челлинг.

– Нет, сэр. Только с прошлого года, когда выполнял задание в соборе Святого Павла, о котором он упомянул.

– Конечно, вы ведь уже говорили. Что вы думаете о его так называемой кузине? Джейн. Кто она такая, он сказал? – Челлинг ткнул меня пальцем в плечо. – Хитрый старый пес. Бьюсь об заклад, она согревает его по ночам.

Я вежливо улыбнулся.

– Было так благородно с вашей стороны помочь мне утром, – сказал я, пытаясь увести разговор подальше от Кэтрин Ловетт. – Вы упомянули этого Громвеля. Я…

– Громвель! – выкрикнул Челлинг. – Вечно какая-то блажь у него в голове. Я терпеть не могу этого человека. Всех нас в жизни постигли разочарования, но он переносит свои менее достойно, чем другие, которых я знаю.

– Вы давно с ним знакомы?

– Слишком давно, сэр. Слишком. Не хочу ни к кому относиться не по-христиански, но, боюсь, он слишком важничает, и без каких-либо на то оснований. В конце концов, мы оба являемся членами клуба. Мы равны…

– Члены?..

– Клиффордс-инн, сэр. – Он замолчал, словно давал мне время осознать важность этого факта. – Видите ли, я учился профессии юриста, хотя в настоящее время помогаю им в Пожарном суде. Я прожил в Клиффордс-инн без малого тридцать лет. Знаете, на днях директор был так добр, что сказал, что без меня все там было бы совсем другим. Конечно, сейчас управляющий – Громвель, и он извлекает из этого всю возможную выгоду, ведет себя со всеми чрезвычайно высокомерно. Вот Пожарный суд – отличный пример. Не то чтобы тринадцатая лестница была бы кому-то еще нужна… О, это нам вино?

– Лестница?..

Челлинг следил за официантом.

– Тринадцатая лестница, – сказал он рассеянно. – Я вам уже раньше говорил. Она не полностью разрушена. Первый этаж вообще непроницаем для непогоды. Если бы мы могли хранить там мебель, запасы и прочие принадлежности Пожарного суда, это облегчило бы нам жизнь. Пока же нам приходится все выносить из зала, когда Пожарный суд не заседает, для того чтобы в Клиффордс-инн могли этим пользоваться. Это означает… О Боже правый!

Официант был неуклюж. Бутылка накренилась, и капли вина брызнули на стол.

– Болван! – вскрикнул Челлинг. – Тупица!

– Прошу прощения, господа, прошу прощения. – Официант стал вытирать стол.

– Давайте без промедления выпьем за здоровье короля, сэр, – сказал Челлинг, хватая бутылку. – Верность престолу этого требует. Позволите, сэр?

Он разлил вино – поспешно, но не пролив ни капли. Мы выпили за здоровье короля, а затем за здоровье других членов королевской семьи.

Я поставил бокал на стол после того, как мы утопили монархию в вине.

– А много ли еще джентльменов, которые придерживаются правил?

Челлинг снисходительно улыбнулся.

– Видно, вы не учились профессии юриста, – сказал он с ноткой жалости. – В Клиффордс-инн есть директор и двенадцать управляющих. Мы их иногда называем старейшинами. Они образуют совет, который управляет делами в соответствии с положениями, установленными нашим высокоуважаемым учредителем.

– Да, но, как я понимаю, все ваши члены – юристы. Как в Темпле, к примеру, или в Линкольнс-инн.

– Не совсем так, сэр. У нас иной статус. Тут гостиница при канцелярии, в то время как в Темпле и Линкольнс-инн расположены судебные гостиницы. В прошлые времена нашими членами были адвокаты и стряпчие, которые выступали в Суде королевской скамьи или в судах общей юрисдикции. Или же они были молодыми джентльменами, окончившими университет или гимназию, которые поступали сюда, чтобы пройти подготовку по юриспруденции. Именно Правила решают, кого принять в наше сообщество, кто получит жилые комнаты на территории. Мы…