Яков Почиталин согласился наконец с доводами собеседников, решил отпустить сына Ивана к «государю», подумав, «что и вподлинну за ето государь ево не оставит, наградит и зделает человеком». Посылая сына, он дал ему «чистое свое родительское благословение» и велел «верно служить государю и все делать, что ни заставит, учиться добру и привыкать к делам», а притом дал ему «зипун новой зеленой з золотым позументом (который было сшил для оного своего сына), бешмет канаватной подержанной, кушак шелковой хорошей да шапку бархатную чорную, приказывая все оное вручить государю, чтоб он изволил носить оное на здравием, и приказал: «Смотри жа, друг Иванушка, как ты придешь пред государя, так поклонись в землю, встань пред ним на колени, поцелуй руку, и называй его: «Ваше величество»{12}.
Вечером 15 сентября Иван Почиталин вместе с Мясниковым и Плотниковым выехали из Яицкого городка и, переночевав в степи, утром другого дня добрались до речки Усихи. Следуя по ее берегу, они вскоре подъехали к становищу, где у костра возле ветхой палатки, стоявшей под высоким осокорем, увидели Ивана Зарубина — Чику, Василия Коновалова, Идеркея Баймекова и еще трех или четырех знакомых казаков. Приехавших ввели в палатку и представили Пугачеву; об Иване Почиталине сказано было, что он — верный и знающий грамоту человек; а сам он, поклонившись, поднес в дар Пугачеву привезенные с собой казачьи одеяния. Пугачев сказал ему: «Благодарствую, я тебя не оставлю, и будь ты при эдне секретарем», — и пояснил: «Пиши, что я велю». Почиталин предупредил: «Я пишу худо». Но Пугачев успокоил его: «Письма будет мало, и человек-де ты молодой, еще выучисся»{13}.
Вскоре после полудня на Усиху примчался верховой казак Степан Кожевников и поднял тревогу вестью о том, что из Яицкого городка выступила розыскная команда, которой велено найти и схватить «государя» и его сторонников. Пугачев тотчас скомандовал: «Казаки на кони!» и, оставив лагерь, бросился со своим отрядом на восток к Яику (так до 1775 г. называлась р. Урал), к хутору братьев Толкачевых. В пути, обратившись к Зарубину и Почиталину, Пугачев сказал: «Што едем мы к Толкачевым собирать народ? Ну, как народ сойдетца, а у нас письменнова ничего нету, штоб могли народу объявить», — и распорядился: «Ну-ка, Почиталин, напиши хорошенечко!»{14}. Тут же, прямо в степи, отряд стал на привал, а Почиталин, пристроившись на земле, приступил к составлению указа. Никакого предварительного собственного замысла к сочинению такого документа он, конечно, не имел. Ни в чем не мудрствуя, он лишь старательно и — в меру своего умения — связно изложил те идеи, которыми жили мятежные казаки в дни подготовки восстания.
Почиталину хорошо были известны предания о льготах, предоставленных Яицкому казачьему войску прежними царями за службу, в частности предание о грамоте царя Михаила Федоровича, который пожаловал казаков «рекою Яиком с вершины и до устья, и впадающими в нее реками и протоками, рыбными ловлями и звериною ловлею, а равно и солью безпошлинно, а также крестом и бородою»{15}. Присутствуя в доме своего отца на беседах казаков-заговорщиков, Иван Почиталин слышал их суждения относительно того, что все они готовы верно служить новоявленному «Петру Третьему», если он восстановит старинные казачьи вольности и привилегии: «Мы до последней капли крови верныя слуги и охотно его принимаем в свое Яицкое войско, лишь только бы он нас не покинул; а мы рады ему, великому государю, служить»{16}. Эти и другие известные ему положения и внес Почиталин в текст указа. Содержание его определялось, несомненно, и напутствием Пугачева, сказанным Почиталину. Указ «велел я написать в такой силе, — вспоминал при допросе Пугачев, — что государь Петр Третий принял царство и жалует реками, морями, лесами, крестов и бородою, — ибо сие для яицких казаков было надобно». Написав указ, Почиталин прочел его, и он «пондравился больно» как Пугачеву, так и казакам, и «все хвалили и говорили, што Почиталин гораст больно писать»{17}.
К полуночи отряд Пугачева добрался до хутора Толкачевых, и туда вскоре собралось до сорока казаков с соседних хуторов и зимовий. Обратившись к ним, Пугачев сказал: «Слушайте, детушки, што будет читать Почиталин, и будьте мне верны и усердны, а я вас буду жаловать». После того как Почиталин прочитал указ, Пугачев спросил казаков: «Хорошо ль? И вы слышали ль?» Все единогласно закричали: «Хорошо, и мы слышали, и служить тебе готовы!» Пугачев вспоминал позднее, что при чтении указа «все люди были тогда в великом молчании и слушали, как он приметить мог, весьма прилежно»{18}.
Пушкин с первого взгляда верно понял и оценил силу воздействия пугачевского воззвания на яицких казаков. Внимание к указу 16 сентября — один из примеров глубокого интереса Пушкина к документам повстанческого происхождения и к следственным показаниям пугачевцев — колоритным памятникам, запечатлевшим поэзию народного языка и идейные побуждения восставших. Интересно совпадение оценок указа 17 сентября у Пугачева (ему указ «пондравился больно») и у Пушкина (он определил этот указ как «удивительный образец народного красноречия»).
Обнародование указа в форпостах и казачьих селениях по Яику дало возможность Пугачеву в течение двух дней 17–18 сентября собрать под свои знамена до 300 казаков, с которыми он смело пошел на приступ к Яицкому городку. К выступившей оттуда против пугачевцев воинской команде Пугачев послал со своим указом казака Петра Быкова. Подъехав к авангарду команды, Быков передал указ казачьему старшине Ивану Акутину со словами: «Вот-де вам указ от государя, прочтите всему миру»{19}. Но Акутин ответил: «У нас есть государыня, которой мы служим; а государь Петр Третий скончался, и на свете ево нет», — и, несмотря на требования казаков, не стал читать указ, а передал его капитану Крылову{20}. Стоявший поблизости Яков Почиталин запомнил, что Крылов, прочитавши указ про себя и пряча его в карман, крикнул казакам: «Пропали вы, войско Яицкое!»{21}.
Установлена и последующая судьба первого пугачевского указа. Комендант Яицкого городка И. Д. Симонов отправил указ в Оренбург губернатору И. А. Рейнсдорпу, а тот переслал его 7 октября 1773 г. в Петербург{22}, где он со времен Екатерины II находился в полном забвении наряду со всеми делами о «внутреннем возмущении, происшедшим от донского казака Емельки Пугачева», преданными «вечному забвению и глубокому молчанию»{23}. Шестьдесят лет спустя, просматривая архивные бумаги Секретной экспедиции Военной коллегии, Пушкин обнаружил этот уникальный документ первых дней Крестьянской войны, вышедший из ставки Пугачева, упомянул о нем в своей книге, а в «Замечаниях о бунте» по достоинству оценил его выдающееся значение в зарождении повстанческого движения.
В продолжение шести с половиной месяцев, с первых дней восстания до битвы у Сакмарского городка (1.IV. 1774), Иван Почиталин был секретарем при Пугачеве, исполнял он эту должность и после того, как был назначен думным дьяком в Государственную военную коллегию восставших, учрежденную в ноябре 1773 г. в Бердской слободе под Оренбургом. Перу Почиталина принадлежат первое воззвание Пугачева и 11 последующих его именных указов и манифестов{24}, он участвовал в составлении и подписал до полутора десятков распоряжений Военной коллегии{25}. И речь здесь идет лишь о сохранившихся текстах посланий Пугачева и указов его Военной коллегии{26}; а Почиталин, как известно по свидетельствам источников, участвовал в составлении многих других документов повстанческого центра, которые не дошли до нас, будучи утрачены и в дни восстания, и в последующие годы{27}. Почиталин безотлучно находился при Пугачеве в походах к Оренбургу, под Верхне-Озерную крепость и к Бузулуку, при взятии прияицкгчх крепостей, в битвах под Оренбургом, под Татищевой крепостью и у Сакмарского городка. Во время одной из поездок с Пугачевым в Яицкий городок Почиталин женился на дочери казака Семена Головачева. Расходы по свадьбе взял на себя Пугачев, он же исполнял роль посаженного отца у жениха. А когда сам Емельян Иванович вздумал жениться на 17-летней казачке Устинье Кузнецовой, то сватами к ее отцу послал Ивана Почиталина с Михаилом и Аксиньей Толкачевыми. На этой свадьбе, состоявшейся 1 февраля 1774 г. в Яицком городке, Почиталин был в числе почетных гостей со стороны жениха — «больших бояр».
