В ноябре Плотникова с партией колодников доставили из Оренбурга в Москву, где в Тайной экспедиции Сената началось главное дознание по делу Пугачева. 17 ноября предстал перед следователями и Плотников, на этом допросе он подтвердил свои показания, данные им ранее в Оренбурге{381}. 10 января 1775 г., сразу же по свершении смертной казни над Пугачевым и четырьмя его товарищами, партию приговоренных к каторжным работам, среди которых были В. Я. Плотников, Д. И. Караваев, Г. М. Закладное, И. Я. Почиталин, М. Д. Горшков, И. И. Ульянов, А. Т. Долгополов и Канзафар Усаев, отправили из Москвы в прибалтийский город Рогервик. В пути Плотников тяжело заболел, а по прибытии в Ревель (Таллин) скончался, где и был похоронен 29 января 1775 г.{382}
Судя по протоколам показаний Плотникова и других пугачевцев на допросах в Оренбурге, уральское предание о службе Пугачева в работниках у Плотникова лишено было реальных оснований: Плотников был малоимущим казаком и не имел возможности нанимать работников; к тому же и встретился-то и познакомился он с Пугачевым лишь за день до начала восстания, когда тот действовал уже в роли «императора»{383}. Предание о Плотникове, услышанное в Уральске, покоилось на устойчиво жившей здесь народной легенде, которую принял во внимание Пушкин, когда в начале второй главы «Истории Пугачева» писал: «В смутное сие время, по казацким дворам шатался неизвестный бродяга, нанимаясь в работники то к одному хозяину, то к другому, и принимаясь за всякие ремесла» (IX, 13){384}.
Который из Федулевых?
После посещения Уральска в бумагах Пушкина появилась запись: «Федулев, недавно умерший, вез однажды Пугачева пьяного — и ночью въехал было в Ор[енбург]» (IX, 497), отображающая рассказ, услышанный от уральских казаков. Поэт вспомнил эту запись при работе над третьей главой «Истории Пугачева». Повествуя о боевых стычках, происходивших под стенами осажденного Оренбурга между повстанцами и командами гарнизона, Пушкин поведал о том, что «нередко сам Пугачев являлся тут же, хвастая молодечеством. Однажды прискакал он, пьяный, потеряв шапку и шатаясь на седле, — и едва не попался в плен. Казаки спасли его и утащили, подхватив его лошадь под устцы» (IX, 27){385}. В примечании к этому тексту Пушкин использовал свою запись о Федулеве, значительно расширив описание эпизода введением ряда выразительных деталей: «В другой раз Пугачев, пьяный, лежа в кибитке, во время бури сбился с дороги и въехал в оренбургские ворота. Часовые его окликали. Казак Федулев, правивший лошадьми, молча поворотил и успел ускакать. Федулев, недавно умерший, был один из казаков, предавших самозванца в руки правительства» (IX, 102).
При обработке первоначальной записи Пушкин дополнительно ввел пояснение, что Федулев — «один из казаков, предавших самозванца в руки правительства». Источником этого утверждения послужил не рассказ, услышанный Пушкиным в Уральске, а официальные документы. Поэт знал об яицком казаке Иване Петровиче Федулеве из трех правительственных публикаций, помеченных в т. 19 и т. 20 «Полного собрания законов», перепечатанных в составе приложений к «Истории Пугачева». Федулев упоминается в «Описании происхождения дел и сокрушения» Пугачева, обнародованном при манифесте Екатерины II от 19 декабря 1774 г. (IX, 179), в приговоре Сената по делу Пугачева, объявленном 40 января 1775 г. (IX, 191), в «Объявлении прощаемым преступникам», опубликованном Сенатом 11 января 1775 г. (IX, 193). Иван Федулев в июле — августе 1774 г. служил полковником в войске восставших, а позднее, встав на путь предательства, организовал заговор против Пугачева, 8 сентября он с группой заговорщиков-арестовал Пугачева и неделю спустя выдал властям. Невзирая на «пугачевское» прошлое Федулева и главных его сообщников по заговору, правительство помиловало их, но все-таки сочло необходимым выслать на поселение в Прибалтику{386}.
В дни восстания возникали самые неожиданные коллизии и повороты событий, но как-то не хотелось верить в то, чтобы Иван Федулев, запятнавший себя предательством, мог совершить незадолго перед тем такой поступок, как спасение Пугачева. И благодаря архивным документам удалось установить, что казаки, рассказывая Пушкину о приключении с Пугачевым у стен Оренбурга, наверняка имели в виду не Ивана Федулева, а его однофамильца и родственника. Из неопубликованного протокола показаний Ивана Федулева на допросе в Яицкой секретной комиссии видно, что он примкнул к восстанию в январе 1774 г. в Яицком городке, где и находился до середины апреля, а в пугачевских отрядах под Оренбургом вовсе не бывал{387}. Следовательно, он и не мог участвовать в упомянутом происшествии с Пугачевым, случившемся «в бурю», зимой 1773/74 г. у Оренбурга. Это косвенно подтверждается еще одним наблюдением. По документам, хранящиеся в Центральном государственном историческом архиве Эстонской ССР, известно, что Иван Федулев умер в Пернове 11 декабря 1803 г.{388} Исходя из этого, следует признать, что казаки, говоря Пушкину о «недавно умершем» Федулеве, имели в виду, конечно, не Ивана Федулева, скончавшегося за 30 лет до приезда поэта в Уральск.
Но что за человек был тот, другой Федулев, спасший Пугачева от поимки под Оренбургом? В ходе архивных разысканий выяснилось, что им был яицкий казак Василий Максимович Федулев (родился в конце 1740-х годов){389}.
В конце января 1774 г. при сватовстве Пугачева к Устинье Петровне Кузнецовой Василий Федулев заочно фигурировал в роли подставного жениха. Аксинья Петровна Толкачева, жена атамана М. П. Толкачева, бывшая свахой у Пугачева, рассказывала на следствии, что Пугачев при сватовстве «приказал заложить в сани лошадь, и велел ей, Аксинье, ехать с Почиталипым и с ее мужем к Кузнецову и дочь ево еще посмотреть, подтвердя притом, когда-де спросят: «За ково ее смотрите?», то скажите, что за гвардейца Василия Федулева (которой из яицких же казаков)»{390}. Василия Федулева называли «гвардейцем», потому что он служил в «гвардии», созданной в октябре 1773 г. для охраны Пугачева. «Гвардия» эта, по свидетельству ее командира сотника Т. Г. Мясникова, состояла «из выбранных нарочно для сего лутчих яицких казаков двадцати пяти человек. И буде куда бы отлучался, то всегда за ним ездили, и для сего и назывались они гвардиею»{391}. Потому-то Василий Федулев как «гвардеец» личной охраны и мог сопровождать Пугачева в той памятной поездке в буран, которая едва не закончилась пленом, чего удалось избежать благодаря редкому самообладанию в критическую минуту казака-«гвардейца».
Упоминание о Василии Федулеве встретилось в протоколе московского допроса Пугачева. 31 августа 1774 г. отряд повстанцев, следуя левым берегом Волги, приблизился к Николаевской слободе (расположенной напротив правобережного г. Камышина) и тут натолкнулся на неприятельскую заставу. Произошла схватка, в ходе которой, как вспоминал Пугачев, из числа неприятелей «двух человек скололи: одного он, Емелька, а другова — племянник казака Федулева (Ивана.—Р. О.), Василий Федулев»{392}.
Архивные разыскания других документальных источников для уточнения биографии Василия Федулева увенчались успехом. Среди следственных материалов Яицкой секретной комиссии, хранящихся в ЦГАДА, был обнаружен протокол допроса Василия Федулева, освещающий его участие в Пугачевском восстании{393}. В середине октября 1773 г. он был включен в карательную казачью команду сотника П. Л. Копеечкина, отправленную из Яицкого города в Ранние хутора по Яику, где появились пугачевские эмиссары, собиравшие казаков под знамена восстания. По приезде на хутора никого из пугачевцев не застали, но в самой команде поднялся мятеж. Казаки, в том числе и Василий Федулев, предводительствуемые есаулом Яковом Серебрецовым, арестовали Копеечкина и его сторонников, а затем отправились в Бердскую слободу к Пугачеву. Там Копеечкина казнили, а казаков его команды зачислили в войско восставших. Тогда-то Василий Федулев и был зачислен в «гвардию» Пугачева. В ноябре — декабре 1773 г. он участвовал в боях под Оренбургом, не раз «выходил на сражение против оренбургских вылазок». В один из дней этого периода осады Оренбурга и произошел памятный эпизод со спасением Пугачева, но Василий Федулев ничего не сказал об этом на допросе. Это умолчание было продиктовано защитной тактикой подследственного: не в его интересах было усугублять свою вину и меру наказания.
