«Вся власть Советам!» — говорили знамена, говорили плакаты. «Вся власть Советам!»— говорили сотни тысяч рабочих. «Вся власть Советам!» — говорили солдаты.

«Контроль над производством!», «Долой министров-капиталистов!» — вот что сказал народ, рабочие и солдаты, которые пошли за большевиками», — так писала газета «Солдатская правда» о демонстрации 18 июня.

Даже меньшевистская «Новая жизнь» признавала: «Воскресная демонстрация обнаружила полное торжество «большевиков» в среде петроградского пролетариата и гарнизона». А «Известия» — официальный орган Петроградского Совета —20 июня 1917 г. констатировали, что большевистские лозунги преобладали, что рабочие и солдаты со «злостью рвали то там, то здесь знамена с лозунгами доверия Временному правительству».

И опять, как в апреле, трудящиеся Питера были поддержаны революционными выступлениями в Москве, Киеве, Твери, Минске, Воронеже, Томске и многих других городах. В Риге в демонстрации участвовали 50–60 тыс. человек. Демонстранты несли лозунги: «Долой 10 министров-капиталистов!», «Мир между народами!», «Мир без аннексий и контрибуций!», «Немедленное перемирие!».

Временное правительство, не имевшее массовой опоры, вновь оказалось перед лицом серьезнейшего кризиса.

«Политический кризис, по признанию самих эсеров и меньшевиков вечером 18 июня, разразился бы наверное, если бы его не перерезало наступление на фронте», — писал В. И. Ленин^{35}.

Да, в день демонстрации 18 июня, когда народ требовал мира, на Юго-Западном фронте заговорили пушки. Русская армия после двухдневной артиллерийской подготовки перешла в наступление. Сотни батальонов двинулись по украинским полям на позиции австро-германских войск.

На организации этого наступления давно и упорно настаивали представители Антанты. Цель этих «верных союзников» России была проста: отвлечь к русскому фронту возможно большее количество германских дивизий, ценой русской крови облегчить победу над Германией.

Российскую контрреволюцию не волновали новые жертвы и страдания народа. Она рассматривала наступление как беспроигрышную лотерею: если на фронте будет достигнут успех, то под гром победных литавр легче обрушиться на революционные силы, выступавшие против войны. Если же наступление провалится, то это легко использовать как предлог для разгрома большевиков, обвинив их в разложении армии.

«Едва ли можно сомневаться, — писала 20 июня кадетская «Речь», — что наступление нанесет внутреннему врагу — большевикам — не менее тяжелый удар, чем внешнему врагу».

Плохо подготовленное, неумело организованное, проходившее вопреки желанию солдат, наступление окончилось неудачей. С большими потерями русские войска, вначале продвинувшиеся вперед, были вынуждены отступить под контрударами противника.

Все факты говорили о том, что революционное движение в стране растет, массы решительно требуют коренных перемен в политике и экономике. Их можно было осуществить только путем перехода всей власти в руки Советов.

Однако меньшевики и эсеры вели курс на подчинение Советов Временному правительству. Почти весь июнь в Петрограде шли заседания I Всероссийского съезда Советов. Свыше тысячи делегатов представляли Советы рабочих, солдат и крестьян страны. Никакая сила не могла бы помешать съезду взять власть в свои руки. Но на съезде верховодили меньшевики и эсеры: им принадлежало большинство среди делегатов. Они, возглавляя в то время Советы, фактически их обезглавили.

«Переход всей власти к Советам рабочих и солдатских депутатов в переживаемый период русской революции значительно ослабил бы ее силы, преждевременно оттолкнув от нее элементы, способные еще ей служить, и грозил бы крушением революции» — так витиевато говорилось в эсеро-меньшевистской резолюции, принятой съездом.

На съезде отчетливо и громко прозвучал голос большевиков. Они заявили о необходимости передачи всей власти Советам, о том, что партия большевиков готова принять на себя ответственность за судьбы страны.

4 июня на заседании съезда Советов шло обсуждение вопроса о власти. Докладчик — один из лидеров бундовцев и меньшевиков, Михаил Либер, — обосновывал позицию эсеро-меньшевистского блока, доказывал «невозможность» взятия власти Советами и «необходимость» коалиционного правительства. Вслед за Либером на трибуну поднялся Ираклий Церетели — новоиспеченный меньшевистский министр почт и телеграфа во Временном правительстве. Он повторял доводы о неподготовленности России к социализму. Коалиция с буржуазией необходима также и потому, утверждал Церетели, что в России отсутствует партия, которая была бы готова взять на себя бремя власти: «В настоящий момент в России нет политической партии, которая говорила бы: «Дайте в наши руки власть, уйдите, мы займем ваше место». Такой партии в России нет».

В переполненном зале огромного здания Кадетского корпуса на Васильевском острове, где проходил съезд, было тихо. И вдруг тишину прорезал громкий голос. Стенограмма съезда зафиксировала только одно слово реплики, раздавшейся в ответ на слова: «Такой партии в России нет» — «Есть!». Это слово бросил из глубины зала вождь большевистской партии Ленин.

Выступив затем с трибуны, он изложил предельно ясно и четко программу спасения страны. Советам нельзя идти назад, стоять на месте — можно идти только вперед. Советы могут взять власть, обуздать капиталистов, развернуть действенную борьбу с разрухой, борьбу за демократический мир. Отвечая Церетели, Ленин сказал: «Он говорил, что нет в России политической партии, которая выразила бы готовность взять власть целиком на себя. Я отвечаю: «есть!» Ни одна партия от этого отказаться не может, и наша партия от этого не отказывается…»^{36}

Этот эпизод недаром стал хрестоматийным, вошел во все учебники. В нем, как в капле воды, отразилось коренное различие между дряблой, пропитанной духом неверия в революцию, прислужничества перед буржуазией позицией эсеро-меньшевиков и динамичной, смелой, решительной, подлинно революционной линией большевиков-ленинцев.

Между тем напряжение нарастало. Лавину народного возмущения нельзя было втиснуть в придуманные эсеро-меньшевиками рамки, отвлечь новыми пышными декларациями и обещаниями, игрой в парламентские учреждения. Неустойчивое равновесие сил, воплотившееся в двоевластии, не могло продолжаться долго. Новый взрыв становился неизбежным.

Новый этап

3 июля с утра казармы 1-го пулеметного полка гудели, как потревоженный улей. Заседания ротных комитетов сменились непрерывным многочасовым митингом. Солдаты требовали немедленного вооруженного выступления против Временного правительства.

В прокуренном бараке, где происходил митинг, возбужденные ораторы сменяли друг друга, за громкими возгласами одобрения следовал глухой ропот, крики: «Долой!» Под вечер пулеметчики густой толпой повалили из ворот. Погрузить пулеметы на автомобили, построиться было делом нескольких минут.

Над рядами взметнулись плакаты: «Да погибнет буржуазия от наших пулеметов!», «Долой войну!», «Долой десять министров-капиталистов!», «Помни, капитализм, булат и пулемет уничтожат тебя!». Заиграл полковой оркестр, более 5 тыс. солдат всех трех батальонов двинулись к центру города.

Улицы Петрограда стали заполняться демонстрантами. За пулеметчиками вышли Московский, Гренадерский полки и другие воинские части. Появились броневики с развевавшимися красными знаменами. Вслед за солдатами к Таврическому дворцу, где находился Совет, двинулись десятки тысяч рабочих. Стихийное выступление масс началось. Движение вышло из берегов.

Большевистская партия считала преждевременным вооруженное выступление против правительства. Для этого не созрели необходимые условия. В большинстве городов и губерний России широкие массы еще не освободились из плена оборонческих, соглашательских иллюзий. Они не поддержали бы революционную столицу. Фронтовые части и большинство тыловых гарнизонов, боровшиеся за мир и уже потерявшие доверие к Временному правительству, еще верили своим комитетам, где преобладали эсеры и меньшевики.