Сванхейд взяла чашу, вдохнула теплый запах – отвар целебных трав и ягод с медом.

– Чабрец и зверобой, да? – Потянув носом, Сванхейд подняла глаза на девушку. – И малина.

– Еще душица, малиновый лист, шиповник.

– А ты… Это твоя дочь, Эйрик? – Сванхейд отпила из чаши, с удовольствием проглотила горячее душистое питье и взглянула на брата. – Которая?

Она знала, что у Эйрика семеро детей, из них три дочери, но знакома была только с тремя старшими сыновьями, раз-другой бывавшими в Хольмгарде.

– Это моя племянница. – Эйрик положил руку на плечо девушке. – То есть племянница Арнэйд, дочь ее брата, Арнора Камня. Ты, помнится, знала ее мать. Она тебе кланяется.

– Ее мать… Снефрид? – Приближение старости не притупило памяти Сванхейд, и ее бледно-голубые глаза широко раскрылись под светлыми бровями. – Снефрид Серебряный Взор?

– Она тоже часто вспоминает тебя, госпожа. – Девушка открыто улыбнулась.

– О боги… – Сванхейд отдала кому-то рядом чашу и бережно взяла девушку за локти, будто хотела получше рассмотреть. – Ты – дочь Снефрид… Не скажу, что ты на нее похожа… Не вижу здесь, какие у тебя глаза… А может, и похожа… Только не лицом.

– Лицом она похожа на своего родителя, а вот способностями пошла истинно в мать. – Эйрик еще раз похлопал девушку по плечу. – Потому я и взял ее с собой – чтобы не дала мне расхвораться по дороге.

Сванхейд уже отметила, что Эйрика мучает гулкий кашель.

– Как тебя зовут?

– Хельга, госпожа.

– Тебе подходит это имя, хоть ты и не из рода конунгов. – Сванхейд одобрительно кивнула. – А почему ты носишь эти камни? – Она показала глазами на ожерелье девушки.

– Это мои друзья, – улыбнулась Хельга. – Я с детства их собираю, и они приносят удачу.

– Они ведь называются «глаз Одина», помнится?

– И так, и еще «ведьмины камни».

– У меня, кажется, тоже есть такой… В Хольмгарде. Я нашла его на берегу моря, еще когда ехала из Свеаланда, чтобы выйти за Олава конунга… О боги, как же это было давно! – Сванхейд засмеялась. – Я тогда была немногим старше тебя.

– Из-за этих камней у нас ее прозвали Каменная Хельга, – добавил Эйрик. – Мы решили, что она будет приветствовать тебя как хозяйка. Другой здесь все равно нет – Несветова жена умерла, а новой он пока не выбрал.

У Видимиря имелся хозяин, и на этого человека королеве Сванхейд тоже было весьма любопытно взглянуть. В тот самый год, когда она семнадцатилетней девушкой приехала из Свеаланда в Хольмгард, чтобы выйти за Олава конунга, другая жена, словенка, родила ему сына, но об этом в то время ни Сванхейд, ни даже сам Олав не знали. Сванхейд узнала о существовании этого мальчика, Несвета, почти десять лет спустя. Олав готов был признать его своим наследником, но эта опасная честь требовала, чтобы его отослали в Киев, в заложники союзнику Олава, Хельги Хитрому[3]. Тихонрава, мать мальчика, предпочла удержать сына при себе, и в Киев уехал сын Сванхейд, Ингвар. Он был на десять лет моложе Несвета, ему исполнилось всего четыре года, но Сванхейд знала: ее сын рожден стать конунгом, а для этого приходилось идти на риск, терпеть разлуку и тревогу.

Несвет, сын Тихонравы, одно время жил у Эйрика, на озере Неро. Там он и женился – довольно рано, в шестнадцать лет, – и лет десять спустя Эйрик доверил ему власть над волоком, что было большой честью и знаком высокого доверия. По матери Несвет происходил из знатного словенского рода, жившего севернее волока, и у словен пользовался уважением. Сейчас это был мужчина в расцвете сил – в начале четвертого десятка, – отец семейства и вожак собственной дружины, повелитель прилегающей округи. На нем лежала обязанность поддерживать волок в порядке, защищать его и взимать с торговых людей пошлину в пользу Эйрика.

Сванхейд раньше с ним не встречалась и теперь с жадным любопытством взглянула на мужчину, который, как старший сын Олава, мог бы сейчас быть владыкой Хольмгарда. Не жалеет ли он, что мать решила выкупить его безопасность отказом от власти, когда ему было всего четырнадцать? Сванхейд искала в нем сходство с Олавом, ее мужем, – и да, первый же взгляд сказал ей, что сходство есть: и в чертах, и в выражении, и в глазах. Средний рост, как у Олава, коренастое сложение, мощные широкие плечи с узловатыми мышцами придавали ему некое сходство с карлами-свартальвами. Волосы, борода и брови русые, с оттенком рыжины. Продолговатое овальное лицо. Прямой довольно длинный нос, с островатым кончиком и широкими крыльями, когда Сванхейд взглянула Несвету прямо в лицо, привел ей на память подвески в виде торсхаммера, «молоточка Тора». Густые брови, образуя почти прямую линию, расходились от конца рукояти этого «молоточка», а усы такой же ровной скобкой огибали рот, вливаясь в небольшую ухоженную бородку. Взгляд из-под слегка нависших век был тверд и суров. Из него вышел бы неплохой конунг, невольно отметила Сванхейд, это истинный сын своего отца! Он наделен волей твердой, как железо, без чего не может быть толкового правителя.

Пока еще Несвет не сказал ни слова и в ответ на взгляд Сванхейд лишь слегка поклонился, скорее подтверждая сказанное Эйриком, чем выражая почтение.

– Такая хозяйка сделает честь любому дому, в который вступит, – с улыбкой, но весомо ответила Сванхейд, понимая, как много значит ее приговор.

Юная Хельга смотрела на нее с жадным любопытством, и неудивительно: не каждый день в этой глуши можно увидеть женщину королевского рода. Сванхейд происходила из Уппсалы, из потомков Бьёрна Железнобокого[4], и конунгом свеев сейчас был ее племянник Бьёрн, вслед за ее дедом и отцом. Выйдя замуж, Сванхейд приобрела звание «дроттинг»[5], как это называлось на языке свеев, которое и носила всю жизнь. Уже больше года, с тех пор как умер муж, Сванхейд безраздельно правила Гардами; все знали, что она-то и есть настоящий конунг Хольмгарда.

С сожалением Сванхейд отвела взгляд от девушки. Охотнее всего она посидела бы у очага и поболтала бы с дочерью Снефрид, отдыхая после дороги. Но привели ее сюда совсем иные заботы, и упускать их из виду Сванхейд не могла.

– Мы не будем сейчас говорить о делах. – Эйрик снова как будто прочел ее мысли. – Отдохни, королева. Как бы ты ни спешила назад, несколько дней ты здесь пробудешь, и мы все успеем обсудить.

– Я не очень спешу назад. В Хольмгарде остался мой сын Тородд, второй по старшинству. Он разумный человек, я на него во всем полагаюсь.

– Но он не признан конунгом? – в первый раз подал голос Несвет. – Его не возвели на престол Олава?

Он задал этот вопрос на русском языке, и хотя по выговору было слышно, что этот язык ему не родной, Несвет владел им вполне свободно – благодаря тому что около десяти лет прожил в доме Эйрика.

– Я могу говорить с тобой на славянском языке, – предложила Сванхейд, – если тебе так легче.

Она знала, что Несвет вырос среди славян, в родных местах своей матери, и до переселения на озеро Неро не слышал ни одного русского слова.

– Я понимаю русскую речь. Твой второй сын признан конунгом в Хольмгарде?

– Нет, я же объяснила. – Сванхейд перевела взгляд на Эйрика. – Я объясняла твоим людям: мой старший сын Ингвар теперь владеет всеми землями, которыми владели его отец и Хельги Хитрый…

– Погоди! – Эйрик движением руки остановил ее. Он видел, что хотя Сванхейд сохраняет внешнее спокойствие, глаза ее засверкали от вспыхнувшего в сердце огня. – Я буду считать себя очень невежливым человеком, если стану мучить женщину разговором о делах, не дав ей отогреться и поесть. Лучше скажи, хочешь ли ты сходить в баню? Там уже топят, Хельга тебя проводит.

Хельга взглянула на юного Логи за спиной у Сванхейд и приветливо ему улыбнулась.

В хозяйстве Несвет знал толк, это с первых шагов бросалось в глаза. Ему Сванхейд была обязана тем, что в большом дружинном доме к приезду знатных гостей натопили, что все содержалось в порядке, крыша не текла, из щелей не дуло, плесенью и гнилью не пахло, как в тех погостах, которые посещаются один раз в году на пару дней. Эйрик и его дружина, ожидая Сванхейд, жили здесь уже два или три дня. На широком спальном помосте вдоль стены для Сванхейд приготовили удобное место близ очага, с тюфяком, набитым новым, свежим пухом рогоза, а стену завесили большой медвежьей шкурой, ограждая от дыхания внешней стужи. На помосте лежали продолговатые подушки, обшитые куньим мехом, – в Свеаланде, на родине Сванхейд, такой роскошью пользовались только конунги, но здесь, в Мерямаа, куницы были намного дешевле. Собственно, ради обилия пушного зверя, чьи шкурки можно с большой выгодой продавать за моря, выходцы из Свеаланда, Готланда, Аландских островов и прокладывали сюда пути в последние почти двести лет.