Поселок потерял интерес к уединенной клинике по соседству. Ни на работу туда не устроиться, ни в меценатстве профессорша замечена не было. Надеялись было, что она выделит какие-то деньги «на общее благо» – ну там, Дом культуры поможет отремонтировать или подарки школьникам к Новому году закупит. Но когда ей деликатно на это намекнули – Аглая Степановна сказала, что все доходы клиники до копеечки идут на научные разработки, поэтому – никакой благотворительности. И со временем поселок будто вычеркнул неприветливую соседку из своей жизни. Путь занимается ос своими психами, чем хочет. Ладно, хоть не какой-нибудь металлургический комбинат, природу не отравляет. Пусть существует, как хочет.

Рита по-прежнему шла первой в классе по биологии, и всё меньше было у нее свободных минут. Бабушка привлекала ее к работе и, судя по всему, готовилась сделать своей преемницей.

Взрослые – учителя и кое-кто из родителей, считали, что будущее уж кого-кого – а Риты – точно обеспечено. И лишь Андрей знал, что девушка не чувствует себя счастливой.

– Бабушка все решила за меня, – мрачно говорила Рита, – Она сама, знаешь, сколько всего в жизни повидала? А я должна буду тут сидеть вообще безвылазно, заочно окончить институт, и потом у нее работать. И спорить не получается вообще. Мне кажется, бабушка вообще относится ко мне, как к одному из своих пациентов. А там, знаешь, такие жутковатые персонажи попадаются…

– Какие? – Андрей переложил сумку Риты в другую руку.

Он встречал девушку у больничный ворот, а после школы провожал ее обратно. Для этого ему приходилось делать порядочный круг, но другой возможности пообщаться у них не было. У Риты все время было расписано п минутам.

– Это из тех, которых бабушка сначала в закрытом режиме держала, а потом выпустила. И я так понимаю, они у нас теперь навсегда останутся. Нужные люди! Вот допустим, у бабушки помощник есть. Я не знаю, как его зовут на самом деле, если спрошу у бабушки, она точно спросит: «Зачем тебе?» Я его сама прозвала Карлом. Я читала, что это имечко такое мрачное. Как крик ворона. Андрюш, это не дядька, это какой-то шкаф с бородой. В нем росту больше двух метров, наверное…

– И что он у вас делает? Чем он такой нужный?

– Ну… он и дворник, он и сторож…По ночам в этой будочке ночует, которая у ворот. Честно, если мне вдруг когда-нибудь захочется ночью выбраться, я лучше через забор перелезу, чем мимо него пройду. А еще у него есть собака такая…

– Какой породы? – перебил Андрей. Он был страстным собачником.

– Не знаю. По виду как жирный дог с висячими ушами. Но породистая, конечно. Это ему бабушка щенка привезла.

А второй у нас экземпляр такой водится – это Агриппина. Она вообще нормальная такая тетка, классная. Тоже раньше вон сидела запертая. Потом ее выпустили, мне кажется потому, что больше ее нельзя там держать – помрет. Она худенькая-худенькая, ты не представляешь, вообще косточки одни. На балерина Майю Плисецкую похожа чем-то. И вот у нее бывают видения… Я сначала думала, что она тронулась, как эти… жертвы ясновидящих. Ну там, которые бормочут: «В море-океане, на острове Буяне, лежит доска, под доской – тоска…»

Андрей не выдержал и заржал в голос.

– Так ведь нет, – Рита схватила его за руку, – Она у нас уже пару раз предсказала точно. Одной бабушкиной пациентке сказала – зря, мол, лечишься, до осени все равно не доживешь. И точно, в конце августа позвонили бабушке, что она умерла. Что-то там с тромбом случилось. Второй раз – у нас такая открытая столовая была, когда тепло, все там любили собираться. И вот эта тетка пьет чай и задумчиво так говорит: «Завтра этого уже не будет». А ночью – пожар, и столовая сгорела.

– Может, она же и подожгла?

– Нет, там рядом домик у поварих стоял деревянный, в нем проводку замкнуло, и домик загорелся, А уже от него – столовка. Но самое, знаешь что жуткое? Агриппину можно увидеть там, где ее нет.

– Это как? – Андрей даже остановился.

– Я ее один раз увидела у себя в комнате, – твердо сказала Рита, зная, что у Андрея нет оснований не верить ей. Он верил ей всегда, даже зная, какое у нее богатое воображение, – Ты представляешь. Ночь, я, конечно, сплю. Окно закрыто, дверь, конечно, тоже. У бабушки с этим строго. Она меня с детства приучила – дверь запирать. Типа, у нас тут много людей живет, и люди эти разные. И вдруг я во сне просыпаюсь от какого-то страха, от чувства, что в комнате кто-то есть. И раз – в самом темном углу, в кресле сидит Агриппина. Ногу на ногу закинула. В своей длинной юбке. В кофте с рукавами. Она всегда так одевается, чтобы не было видно. Какая она худая. Я села… вот знаешь… простыню комкаю, так страшно… н не знаю, как от нее защититься. А она мне говорит: «Уходи отсюда». И я понимаю, что всего этого не может быть, но это есть!

Андрей смотрел на подругу с сочувствием. Он не то, чтобы поверил ей на все сто процентов – все-таки это было невероятно – просто Рита рассказывала о том, что причинило ей мучения, и он не мог не жалеть ее.

– Ну вот, а так-то мы с Агриппиной разговариваем. Правда, она вполне нормальная тетка. И на другой день я ей рассказываю, как она ночью ко мне приходила. А она посмотрела мне в глаза и говорит: «Я тебе правду сказала».

– Рита, а давай, правда уйдем, – это был какой-то толчок судьбы, которого Андрей давно ждал, – Нам остается один последний год в школе. И нафиг всё. Уезжаем в институт. Мы взрослые люди. Отпустят—не отпустят тебя, какая разница. В восемнадцать лет сама можешь решить…На крайняк..Я тебе не так, конечно, это хотел сказать. Но в общем, выходишь за меня замуж. И тогда за тебя отвечаю я, а не бабушка.

У него никогда не билось так сердце, как в те минуты, когда он ждал ответа на этот вопрос. Но Рита, кажется, его даже не заметила. Будто она относилась к их браку, как к делу естественному, решенному. Она лишь вздохнула:

– Я поговорю с бабушкой.

Но выражение ее лица и сдвинутые брови говорили, что она не ждет от этого разговора ничего хорошего.

Весь одиннадцатый класс прошел для Риты под знаком того, что она собиралась сказать Аглае Степановне о своем решении – и в последний момент трусила. Когда же разговор, наконец, состоялся, разразилась такая гроза, какой Рита не помнила за всю свою жизнь.

Сначала Аглая Степановна отрезала просто:

– Нет. Это невозможно.

– Ну почему невозможно? – Рита знала характер бабушки, и до последнего старалась вызвать вспышки, – Я люблю Андрея, мне больше никого не надо. Что странного в том, что мы поженимся? И в институте я тоже хочу учиться очно. Мы уедем…Потом, я может быть, вернусь. Наверное, даже.

– Ты ни за кого не выйдешь замуж, и работать будешь здесь, – бабушка говорила таким тоном, будто Рита была щенком, до которого хозяйка старалась донести прописную истину – нельзя спать на кровати и делать лужицы на полу, для этого есть специальные места.

Уж на что девушка впитала в себя порядки этого дома, но тут и у нее глаза распахнулись:

– Как ты это себе представляешь? Как ты можешь запретить мне выйти замуж?

– Ты не знаешь, о чем просишь, – Рита испугалась тона Аглаи Степановны, – Вспомни свою любимую сказочку про Русалку. Так это все равно, что Русалочка бы заявила: «Я хочу жить на берегу».

– И кто же в этой сказке ты? – Рита прищурилась, – Добрая бабушка или Морская Ведьма?

– В школу тебя теперь будут отвозить и привозить, – в этот момент девушке показалось, что Аглая Степановна ее ненавидит, – Ключа от ворот у тебя больше не будет. И в жизни твоей больше не будет не только Андрея, но и никакого института. А будешь возражать и жаловаться – пойдешь в корпус, за решетку!

Рита так и опустилась на постель. Многое, очень многое в ее жизни действительно переменилось после этого разговора.

С Андреем она теперь могла разговаривать только во время перемен – к моменту окончания занятий Риту ждала машина. И пожаловаться учительнице, директору, да кому угодно – как советовал Андрей – Рита тоже не смела. Даже если будет принято решение забрать ее от бабушки – а это еще не факт, дело будет тянуться долго. И бабушка не допустит, чтобы Риту отдали в интернат. Скорее уж действительно, припишет ей какой-нибудь психический диагноз и запрет в палате.