— Полис, ты рили гонишь! — кричит он. — Пивцо онли! Жажда, чел! Скажи ему, чел!

— Я бы не назвал это угрозой, — сказал я неуверенно.

— Вот этот предмет вам знаком? — Депутатор достал из ящика стола серый бумажный пакет, вытряхнул из него на стол ножик. Осторожно, через платок, нажал на кнопку фиксатора. Из рукоятки с деревянными накладками со щелчком выскочило лезвие.

— Похож на тот, которым мне царапали стойку, — признал я. — Но рукоять я не видел.

— «Свидетель считает, что нож, изъятый у подозреваемого, похож на тот, который использовался при попытке грабежа», — сказал полицейский вслух и принялся заполнять бумагу перед собой. Почерк у него оказался крупный и ровный, словно образец для школьной прописи.

— Рили, полис, не гони! — панически отозвался из-за решётки панк. — Какой грабёж, ты себя слышишь вообще? Мелкий аск, рили! Ну, чел, не будь говном, чел!

— Произносил ли подозреваемый угрозы в ваш адрес?

— Выражался он довольно невнятно, — сказал я осторожно. — Но мне показалось, что обещание неких проблем прозвучало.

— Да блин, чел! Это же аск, чел! Ну, прогнал я про трабло, ну, что ты, чел! Да ты же и не зассал, рили, не гони, чел! Они же рили меня засадят, чел!

— Так и запишем: «Угрозы неопределённого характера», — удовлетворённо кивнул Депутатор и внезапно мне подмигнул.

Панк застонал безнадёжно: «Это трэш какой-то, рили…»

— Угрожая оружием, подозреваемый требовал деньги… — проговаривает вслух то, что пишет полицейский. — Что позволяет классифицировать его действия как грабёж первой степени с отягчающими обстоятельствами…

— Во-о-от говно-о-о… — заныл панк. — Какими «отягчающими», полис, ну что за трэш, челы!

— С особым цинизмом в общественном месте на глазах у несовершеннолетних… Уборщице твоей семнадцать, ты в курсе? — спросил у меня Депутатор.

— Знаю, — ответил я. — Не наливаю.

— Вот и правильно. Приятно видеть законопослушного гражданина. А этого бандита мы засадим лет на двадцать, и поделом…

— На сколько? Рили, челы, это ж креза! Какие двадцать, я только стойку поцарапал! — заверещал перепуганный панк. — Я столько не жил ещё, мне восемнадцать всего!

— «Подозреваемый признал совершённую им порчу имущества…» — пишет полицейский, медленно проговаривая.

— Рили признал! — кричит панк. — Мой косяк! Сговнил. Каюсь, рили! Возмещу! Простите говночела! Не надо на двадцать!

— Ну, — сказал Депутатор громко, добавив в голос убедительного сомнения, — если пострадавший не будет предъявлять обвинений в нападении…

— Слы, чел, не будь говном, чел! — заныл просительно панк. — Я рили возмещу тебе ту доску!

— Денег при подозреваемом не обнаружено.

— Я исправлю, чел! Языком, блин, залижу, рили! Отработаю, чел! Не губи, чел!

— Ну, я даже не знаю, — сказал я, подмигнув Депутатору, — а как же стресс? Моральный ущерб? Осквернение реликвий?

— Каких реликвий, чел? Ты что гонишь, чел?

— Стойка для бармена как алтарь для священника! — произнёс я громко и поучительно. — Ты мне, можно сказать, в душу плюнул! Моя жизнь никогда не будет прежней!

Полицейский, пользуясь тем, что из камеры его не видно, показал мне большой палец и изобразил беззвучные аплодисменты.

— Ну, блин, чел, ну, что ты, чел… Да я что угодно, чел! — захныкал морально уничтоженный панк.

— С другой стороны, — продолжил я, уловив идею Депутатора, — ломать жизнь человека в столь несознательном возрасте не очень хорошо. Не пойдёт ли он по кривой дорожке вместо исправления, попав смолоду в криминальную среду?

— Пойду, пойду! Рили, чел, клянусь! Побегу, рили! Не дай пропасть, чел! — закричал с надеждой панк.

— Может быть, общественные работы… — изобразил голосом сомнения полицейский. — Но такой тяжёлый проступок, как попытка грабежа… Не будет ли он опасен для жителей города?

— Не буду, чел, не буду, рили! Не губи, чел! — взмолился тот.

— Если бы кто-то взял его на поруки на время условного освобождения…

— Э… что? — теперь уже я напрягся. — Может, лучше, того… этого? На двадцать лет?

— А как же «кривая дорожка смолоду»? — откровенно смеётся над моим испугом Депутатор.

— Ну, может, его там зарежут? — предположил я с надеждой. — Нет человека — нет проблемы!

— Чел, не надо так, чел! — рыдает панк. — Рили зарежут ведь! Не губи, чел! Мамой-анархией клянусь, мухи не обижу! Я не такой стрёмный, как выгляжу, чел!

— Так что скажете? — спрашивает меня полицейский. Сейчас он совершенно серьёзен.

— И к чему это меня обязывает?

— Обеспечить выполнение общественных работ. Присматривать, чтобы не нарушал порядок.

— Чел, ну, пли-и-из, чел! Я рили буду пай-мальчик, чел!

Раньше я бы его послал, не размышляя и секунды. Но то раньше.

— Учти, — предупредил панка Депутатор, открывая решётку, — теперь этот человек для тебя главный. Одна его жалоба, и ты летишь в суд, как пнутый страусом пингвин. Наш судья, уж будь уверен, закатает по максимуму. Он не любит тех, кто обманул доверие общества, и не верит во вторые шансы.

— Роберт, вы для него теперь папа, мама, учитель и воспитательница в детском саду. Намёк на непослушание — и вернётся к той судьбе, которой избежал благодаря вашей безмерной доброте и огромной гражданской ответственности. Забирайте.

Я мысленно взвыл, выругался, проклял себя, панка, хитрого Депутатора и ситуацию, которая вынуждает меня к таким поступкам.

— Пошли, Говночел, — сказал мрачно вслух. — Тебя ждут великие дела…

***

— Зачем ты притащил это вонючее чмо? — с детской непосредственностью спросила Швабра. — Если клиенты не могут попасть струёй в писсуар, этот, судя по запаху, даже штаны не снимает.

— Слы, жаба, завали, ну? — отреагировал панк. — А то…

— А то что? — встала, уперев руки в бока, девушка. — Ну, давай, скажи!

— Что там такое было в протоколе про угрозы… — сказал задумчиво я.

— Что я ему за них швабру вставлю по самые гланды?

— Нет, что-то про двадцать лет тюряги… Или двадцать пять? Не помню точно, но могу набрать участок и спросить…

— Блин, чел, остынь, чел! Сам завалю, без бэ. Эскюзни, герла, я без наезда! Я говночел, герла, сорьки. А что духан, так я на стопе третью неделю. Хаваю трэш, бухаю трэш, найтую в трэшах.

— Вот только бомжей и бродяг тут не хватало! — злится Швабра. — В сортире унитаз чище, чем этот урод! Эй, что тебе надо, в-штаны-насранец?

— Слы, герла, не агрессируй! Я не при делах, это всё полиса. Я бы хоть щас обратно на стоп. Правда, — признался он со вздохом, — драйваки уже не берут. Духан. Хотел на бас, там за кэш довезут, но кэша йок. Вот, асканул вчера. Не попёрло, чел. Сорьки за найф, чел, это чисто понты были, чел. Ну, да ты прохавал, чел. Ты какой-то дико прохаванный вообще, чел. Как так?

— Алё, босс, — напомнила о себе Швабра. — Так зачем тут этот вонючмэн?

— Мне его вручили в полиции вместо грамоты за гражданскую сознательность.

— В смысле, босс? Ты должен его повесить на стенку в рамочке? Мне не нравится эта идея. Он не впишется в интерьер.

— Если бы, — вздохнул я. — На самом деле всё хуже. Мне его отдали в рабство. Временно. Отрабатывать нанесённый материальный и моральный ущерб. Так что это, в некотором роде, казённое имущество города, выданное мне в управление.

— И ты с ним можешь делать что угодно? — восхитилась Швабра. — Кру-у-уть… А я? Мне тоже можно? Эй, говнюк, а ну… Блин, не знаю… Спляши!

— Слы, жаба, не беспредель, — уныло ответил панк. — Не надо так.

— Перестань баловаться, — пожурил её я. — Оборудование следует использовать по назначению, относиться к нему рационально и, по возможности, сохранять в целости.

— Ну блин, чел! Чего ты меня чморишь, чел?