— Да. Всё.
Я знаю, что она перешла на язык воронов, потому что её произношение сделалось идеальным.
— Теперь у тебя больше не будет от меня секретов.
Она широко улыбается, и на её щеке появляется ямочка.
— Я буду скучать по нашим урокам.
— Мне ещё многому нужно научиться, Ифа. Например, летать. У меня ужасно это получается.
Я провожу по скошенным граням бриллианта на моём пальце, не в силах поверить в то, что настолько ценная вещь принадлежит мне и только мне одной.
— Может быть, ты бы могла меня поучить, раз уж война закончилась?
Её тёмные глаза вспыхивают.
— Почту за честь, Фэллон.
Фибус и Сибилла, которые сидят напротив нас с округлившимися от удивления глазами, напоминают сейчас зрителей в театре.
— Не могу поверить, что ты можешь свободно говорить на языке воронов.
Фибус откидывается назад и кладёт руку на спинку стула Сибиллы.
— Это настоящее безумие, — соглашается она, накалывая на вилку лингвини4 с морепродуктами, и в этот самый момент стул рядом с ней скрипит, когда Маттиа опускается на него.
— Что это был за день!
Белки его глаз кажутся ещё более розовыми, чем радужки глаз моей бабки.
— Боги, мне надо выпить. И побольше.
Он делает глубокий вдох и морщит нос, почувствовав запах, который исходит от его чёрной рубашки, после чего тянется за кувшином, который стоит по центру стола.
— Простите. Мне следовало переодеться, после…
Я нюхаю воздух и улавливаю запах дыма.
— После? — спрашивает Фибус.
Маттиа опускает взгляд себе на колени.
— После того, как мы сожгли тела.
Моё сердце подпрыгивает в груди. Лор говорил о том, что вороны хоронят своих умерших в небе, но я не… я не думала, что он имел в виду…
— Они кремировали Бронвен?
— И Габриэля, — бормочет Ифа. — Он жил как ворон. Сражался как ворон. И должен был уйти в следующий мир, как ворон, — её губы едва двигаются, когда она произносит это. — Он быть такой добрый. Я не верить… — она сжимает переносицу. — Я не верить, что его нет. Я не верить, что Бронвен оказаться права. Я не верить, что Бронвен нет.
Сибилла закусывает нижнюю губу и опускает вилку с пастой, в которой виднеются моллюски и маленькие креветки. Её аппетит исчез, так же как моя тётя и друг.
— Киан присутствовал, когда они?.. Когда они?..
Горестный всхлип проталкивает ещё выше комок, разрастающийся у меня в горле и не дающий мне закончить фразу.
Маттиа кивает.
— Он держался мужественно. Не издал ни звука.
Вероятно, потому что у него больше не осталось звуков.
— Киан попросил нашего короля превратить его в вечного ворона, после того, как он отправит пепел своей пары к звёздам, — тихонько шепчет Ифа на языке воронов.
Я предполагала, что он может этого пожелать, но когда Ифа это подтверждает, мою грудь начинает разрывать на части.
— Фэллон? Это… ты?
Я возвращаюсь из своих мыслей и поднимаю глаза на Рида, которого я не видела с тех пор, как меня забрали в обсидиановые туннели. Не знаю, почему я так сильно удивлена. Теперь, когда магический барьер исчез, многие вороны должны вернуться домой. Наверное, романтик внутри меня втайне надеялся на то, что он соединился с моей мамой-фейри. А может быть, так оно и случилось?
Может быть, нонна и Агриппина тоже теперь дома? Я ходила к Юстусу, после того как покинула свою комнату, но Лазарус сказал мне, что они с Мириам ещё спят. Да, колдунью доставили в Небесное королевство после того, как она сняла магический барьер. Это была идея Лора. Он решил, что стоит проследить за ней и её магией, а поскольку замок блокирует её магические способности, он постановил, что перед тем, как отправиться на Шаббе и передать её Прийе, безопаснее всего будет оставить её здесь до утра.
Я провожу по гладким граням своего розового бриллианта и нахожу утешение в прикосновении к нему.
— Как ты провёл время в нашем королевстве, Рид?
Его брови приподнимаются.
— Ты говоришь на нашем языке?
Я киваю.
Сибилла прислоняется к груди Маттиа и провозглашает тоном, полным сестринской любви:
— Она даже может перевоплощаться в ворона и колдовать с помощью крови, поэтому тебе лучше её больше не раздражать, Рид.
Шаббианское солнце окрашивает светло-каштановые пряди молодого ворона золотом и заставляет его светло-загорелую кожу сиять.
— Я столько всего пропустил.
— Сядь, друг мой, — Фибус хлопает по стулу рядом с собой. — Я введу тебя в курс дела.
Рид опускается на стул так, словно путешествие через Южное море высосало из него всю энергию.
— Как поживают мои… Как поживают Росси?
— Они неплохо устроились. Твоей бабушке очень нравится матриархальное общество.
Ну, конечно же, моей волевой бабушке полюбились земли, где женщины и люди с закруглёнными ушами не считаются жителями второго сорта. Я начинаю улыбаться, но затем вспоминаю о Като. Ранее я спросила Лора о том, могу ли я отнести его в Тарекуори теперь, когда Люс стал нашим, но он сказал мне подождать до тех пор, пока всё не успокоится. Но разве семья Като недостаточно долго ждала? В итоге я написала письмо его родителям и доверила нашему собрату-ворону вернуть Като домой.
— Моя семья вернулась вместе с тобой? — спрашиваю я, всё еще поглаживая своё кольцо.
— Нет.
Рид отрывает от меня взгляд и переводит внимание на живот Сибиллы, который она поглаживает и который как будто заметно вырос за последний день.
— Агриппина была рада тебя видеть?
При упоминании имени моей матери-фейри, он отрывает взгляд от Сиб.
— С чего бы ей радоваться?
Я хмурюсь.
— Я думала… я думала, что вы… Бронвен говорила, что вы знали друг друга.
Он скрещивает руки.
— Это всё, о чём рассказала Бронвен?
Я вздыхаю, гадая, почему мои вопросы сделали его таким колючим.
— Моя мать хранила твой любовный камень на полке в своей комнате.
Его густые брови взмывают вверх и теряются за взъерошенными волосами.
— Я забрала его, когда возвращалась в земли фейри. Если старый дом Антони на Тарекуори не был разграблен, он должен быть всё ещё там.
Рид ничего не отвечает.
— Когда Лор позволит мне слетать в земли фейри, я найду и принесу его тебе, чтобы ты мог…
— Она, мать твою, не помнит меня, Фэллон, — резко отвечает он, — так что нет никакого смыла ворошить прошлое, которое только добавит ей ещё больше беспокойства.
Может быть, Рид не такой уж плохой, но он пока не завоевал моего расположения.
— Должно быть, ты не так сильно её любил, раз готов так легко сдаться.
Он прищуривает глаза, подведённые черным.
— Может быть, тебе не стоит судить о том, о чём ты не имеешь ни малейшего представления.
— Я прожила с этой женщиной двадцать два года, Рид, и я любила её каждую минуту, каждую секунду из этих двадцати двух лет. Так что, мать твою, не надо говорить мне о том, что я не вправе судить. Мамма, может быть, и не способна выражать свою любовь вслух, но она любит. По-своему, но любит. И если ты не можешь этого разглядеть, значит, ты её не заслуживаешь.
Рид резко откидывает голову назад, точно я дала ему пощечину. Вообще-то, я бы даже хотела это сделать.
«Всё в порядке, птичка?»
«Да. Всё хорошо».
Я поднимаюсь и отхожу от стола.
— Пойду, найду своего дядю. Никто не знает, где он?
— На эспланаде с твоим отцом.
Маттиа запускает руку в свои светлые волосы на макушке, после чего его ладонь возвращается на плечо Сиб и начинает поглаживать её тёмную кожу.
Прежде, чем уйти, я еще раз обращаюсь к Риду.
— Юстус надеется, что Котёл исцелит её разум.
Я считаю, что моя мать заслуживает большего, чем сынок Коннора, но не я, а она сама должна решать, кому отдавать своё сердце.
— Юстус?
Я оставляю своих друзей объяснить всё Риду, а сама подхожу к Лору, который стоит среди кучки оборотней. Взгляд его золотых глаз обращён на наш стол. В таверне «Murgadh’Thábhain» так тихо, что хотя я и ступаю довольно легко, каждый мой шаг эхом разносится вокруг, точно я прикрепила шпоры Данте к своим сапогам.
