Москва, сентябрь 2022 года
– Итак, три убийства, верно? Первое в Лос-Анджелесе, на земле. Тело найдено неподалеку от отеля, где поселился экипаж. Второе – в воздухе, старшую бортпроводницу отравили цианидом, тело сдали медикам только в Пекине. И третье убийство в Иркутске, тело нашли в подворотне в трехстах метрах от входа в гостиницу.
Я подытожил сумбурный рассказ Дианы. Она, не прекращая шмыгать носом, кивнула. Взяла стакан с чаем, который я ей любезно налил, и сделала два больших глотка.
– У меня скудный материал, – сказала Диана, – потому что ребята из профсоюза готовы предоставить полные данные только человеку со специальным образованием. То бишь тебе.
Вот тебе и раз.
– У меня нет специального образования, – возразил я.
– Я тебя с ними уже согласовала, – ответила Диана, цокнув языком. – У тебя хороший послужной список и профильное образование. Они бы и мне дали, но боятся, что я все опубликую от нечего делать. Такова уж журналистская слава.
– Когда мы сможем получить материалы? Мне надо взглянуть на место преступления. Хотя бы на снимках, потому что лететь в Лос-Анджелес, понятно, затратно…
Диана сделала еще один большой глоток чая и махнула рукой.
– У них денег куры не клюют, они и поездку в Лос-Анджелес оплатят, если нужно. Так что не скромничай. Главное – смыть пятно позора.
Я поднял бровь. Если верить Диане – а у меня пока нет оснований этого не делать, но очень хочется их найти, – то ее заказчиком выступает некий профсоюз авиационных работников, сокращенно – ПАР. Они убеждены, что пилот гражданских авиалиний, обвиненный в серийных убийствах стюардесс, невиновен. Они хотят сделать все от них зависящее, чтобы восстановить репутацию парня. Потому что среди сотрудников авиации просто не может быть психически больного человека – убийцы. Странный аргумент, если честно, ведь убийцей может быть вполне вменяемый и не страдающий психическим заболеванием человек. Да даже серийным может быть кто угодно: хоть пилот, хоть дворник, хоть президент страны.
Во время предварительного расследования и суда ПАР нанимал лучших адвокатов, частных сыщиков и консультантов, которые вытянули кучу денег, но добиться оправдания Павла Отлучного не смогли. Двадцать первого мая этого года суд признал Отлучного вменяемым и виновным в совершении трех убийств. Его приговорили к пожизненному лишению свободы. Сейчас ПАР пытается оспорить приговор в кассации, потому что апелляцию они уже провалили.
В принципе, я вполне мог бы ограничиться материалами уголовного дела и всем тем, что собрали коллеги по цеху в рамках защиты. Там наверняка достаточно снимков, протоколов с описанием деталей совершённых преступлений, чтобы на их основании я мог сделать какие-то выводы. А может быть, мне будет этого совершенно недостаточно. Я же вообще реальными делами с позиции профайлера никогда не занимался и понятия не имею, появится ли в моей голове после прочтения материалов хоть одна мысль, кроме: «Ты мошенник и взял кучу денег, отдай немедленно, иначе тебя посадят».
По большому счету мне нужно «увидеть» преступление, понять его механику, и тогда я представлю, какими примерно психологическими характеристиками может обладать убийца. В этом вся суть профайлинга и состоит. Чем ближе к психотипу, тем ближе к злодею.
– Когда мы сможем получить материалы? – спросил я, чтобы переключить мозговой процесс на что-то более конструктивное.
– Хоть завтра, – сказала Диана и забросила в рот маленькую вафлю из принесенной с собой пачки. – Они ждут тебя с распростертыми объятиями. Их главная – дамочка с характером – названивает мне каждый день. Она обещала результаты расследования всем, даже Netflix. Хотя я не уверена, что они сейчас заинтересованы в русском продукте.
Сказав это, Диана закинулась еще вафлей и с кайфом ее сжевала. Хруст стоял убийственный.
– Как мило, – улыбнулся я. – Сценарий для документалки ты напишешь, надеюсь?
– Очень смешно, – скривилась Диана. – Вместе напишем. Так что, партнер, работаем?
Она протянула мне ладонь. Учитывая, сколько раз за день она трогала свой нос, я поднял руки и покачал головой. Диана сделала грустное личико.
– Дай мне эту ночь на подумать, – сказал я. – Утром я дам ответ. И если это будет «да»… Повторюсь: если это будет «да» – то можешь назначать встречу с ребятами из профсоюза. Только не на завтра, у меня дело, которое не терпит отлагательств, и перенести его никак нельзя.
– Я пришлю тебе краткое резюме убийств, я внесла всех жертв в таблицу, сопоставила время, сделала предварительный анализ, чтобы ты…
– Нет-нет, я с этим материалом работать не буду, – сказал я. – Я должен все сделать сам. Твоя выборка может быть некорректной. Не обижайся. Нужны чистые материалы, без выводов.
– Хех! Интересно, где это ты независимый текст найдешь? В уголовном деле? Следствие его писало под конкретные выводы…
– Не беспокойся, я умею читать уголовные дела. Еще чаю?
– Нет, я, пожалуй, поеду домой. Вызываю такси. Спасибо за чай, и жду твоего звонка завтра прямо с утра. Не тяни кота за хвост, как проснешься – сразу звони. Окей?
– Окей.
Мы находились в моей съемной квартире. Да-да, я из тех людей, которые домом называют даже арендованное жилье. Юридически корректно будет сказать «нанятое», но мне не нравится это слово, оно похоже на «намятое», поэтому – арендованное. Мой дом там, где мои вещи.
Эту немеблированную квартиру я выбирал с любовью и тщательностью, на которые только был способен. Главное – повыше и чтоб из окон можно смотреть на город, потому что ночами я обычно не сплю, а пью чай с сигареткой на балконе и хочу любоваться прекрасным видом. Спальня и гостиная, санузел и гигантская кухня. Плюс еще одна небольшая комнатка (но с окном), где я обустроил рабочий кабинет. Судя по розовым изрисованным обоям, раньше это была детская, а сейчас все завалено моими бумагами и книгами. Тут мой рабочий комп и мини-колонка с «Алисой», которая послушно включает подкасты или музыку под настроение. Книжный шкаф купил в закрывающейся «ИКЕЕ», собрал и сразу же забарахлил под завязку: толстенные книги на английском, в основном про профайлинг – труды Дугласа и Олшейкера, а еще тяжеленные кирпичи с текстами о судебной психиатрии, психологии и поведенческих исследованиях. Есть и рукописи, издания которых в бумаге найти не удалось, зато я смог купить электронные версии, распечатал, переплел в копировальном центре как диссертацию, и теперь они стоят на полке с кучей разноцветных закладок. Еще сейф и офисные папки с личными документами. Особый предмет гордости – письменный стол. Столешницу из цельного куска дерева, залитого смолой, мне привезли из Абхазии, металлические ломаные ножки прикрутил мастер с YouDo. Такой огромный и только мой стол! Больше мебели в кабинете нет. В гостиной – диван и кадка с высоким фикусом, у стены – комод для разных мелочей. Вся мебель нейтрального черного цвета, без узоров. В спальне у меня платяной шкаф, гигантский, с кучей плечиков и ящичков, битком набитый шмотьем. И просторная двуспальная кровать с ортопедическим матрасом.
В кухне, где мы сейчас сидим с Дианой, кроме хозяйского добротного гарнитура из цельного дерева есть еще стол и четыре стула с мягкими спинками.
После нашей тесной однушки, где мы жили с моей женой Жанной, эта квартира была просто хоромами. Но, как оказалось, уставлять ее мебелью вдоль и поперек мне совершенно не хотелось.
Кому-то из друзей здесь кажется пусто и неуютно, особенно подругам, они вечно что-то хотят мне принести: то цветок, то тумбочку прикроватную, то коврик, то пуфик, – но я от всего отказываюсь. Дело не в том, что мне лень ухаживать за этими вещами. Нет, они мне не нужны. Если бы я мог жить вообще без мебели, я бы сделал это.
Любая вещь вызывает зависимость. А я очень падок на зависимости. И порой это кончается очень плохо.
Ночь прошла ужасно.
Ворочался, пытаясь сообразить, отчего сразу не отказался от предложения Дианы, почему всерьез его рассматриваю. Ответ мне найти не удалось, и я стал думать, что будет, если я соглашусь и облажаюсь. Конечно, я могу подстраховаться договором – юрист я или где? Напишу, что я оказываю только консультационные услуги в рамках своей экспертизы, не подтвержденной никакими дипломами или сертификатами, ничего не гарантирую и могу ошибаться. Этакий договор с гадалкой.
