Со стороны все смотрелось более чем благостно: образцовый семьянин, обеспечивает, не гуляет, не пьет. Дети понимали, что папа – величина. Не знали, чем он занимается, но чем-то очень важным. Люди к нему относились уважительно, даже боязливо и подобострастно. Он правильный, последовательный, справедливый – работал народным судьей. Его уважали даже те, кого он судил: знали, что он разберется, докопается и вынесет справедливое решение.

И только ночью два жарких человека сталкивались с истиной во всей красе. Они чужие. Абсолютно. Они отпотевают друг от друга. Им душно. А жить надо. И не только ради детей. Их просто не поймут, если они разведутся. Образцовая же семья.

Жена делилась со своей сестрой:

– Я его не люблю.

– Он тебя тоже, – без обиняков поясняла сестра.

– Так зачем мы живем?

– Разводись, – отрезала сестра.

– Меня люди не поймут. Скажут, таким положительным мужиком бросается. С жиру бесится баба.

– Что тебе люди? Тебе же не с людьми ложиться в постель каждую ночь. Думай о себе.

– Ты вот о себе подумала. С любимым живешь. Вечно в синяках.

– Лучше в синяках, да чтоб трусы на люстру от страсти закидывать. А ты – в потолок смотришь и выжидаешь, когда все закончится.

– Ты откуда заешь?

– А че тут знать? Почти все так живут, и ты живи. О людях больше думай.

Она выходила замуж за деловую хватку, за статус, и даже за собственный страх остаться старой девой. Но только не за него. Как человека она его и не знала, потому что не разговаривали. «О чем с ним можно разговаривать», – думала она. Удивлялась, как Андрей может часами беседовать с родственниками или друзьями. А он думал: «О чем с ней можно разговаривать, все равно не поймет. Прочитала за всю жизнь одну книжку тоньше поздравительной открытки…». Андрей и сразу видел, что говорить не о чем. Но когда понял, что большой и вечной любви ему не светит, решил жениться на той, которую ему дед присмотрел. Мол, в хозяйстве пригодится. Не раздражала – и ладно. И действительно, в хозяйстве она была поворотлива. Но его не покидало ощущение, что он ищет кого-то. Жена это чувствовала – у нее все время было недовольное лицо. А с чего оно будет довольным?

Андрей прятался от жизни на работе. Теперь ему за 40. Рубеж. И на этом рубеже встреча в солнечной Ялте.

– Мне надо было остаться строителем, – сказал Андрей Вере, обнимая ее на деревянной санаторской кровати. – А то всю жизнь занимаюсь не своим делом.

– Ты строитель?

– В юности был. Любил с нуля строить. Это осмысленный труд. До тебя ничего не было. Ты пришел – и появилось новое здание на земле. А теперь мелочишка: расторжение брака, хулиганство, кражи, драки…

– А из-за чего люди разводятся? – спросила Вера.

– Говорят – не сошлись характерами.

– Это стандартная версия. А на самом деле?

– Одна бабенка так и сказала: «Он не отдает мне супружеский долг». Мужик сказал: «Я у тебя и не занимал». «Он вам изменяет?» – спрашиваю. «Нет». «А почему тогда уклоняется от исполнения долга?». «Не знаю, это вы у него и спросите». Мужик говорит: «Вы понимаете, товарищ судья, она меня как прокатит на вороных – то не так, другое не так, рукожоп я несчастный, не мужик я. Выше падлы у нее не поднимался. А потом – какая койка? В койке-то уже ничё не маячит».

Вера засмеялась:

– Вот где правда жизни. А ты говоришь – не сошлись характерами. Любви нет у них и все.

– Да. У меня пример перед глазами был – дедушка с бабушкой. Любовь взаимная – одна на миллион. Дедушка все время ходил и под нос себе пел песенки. Бабушка была спокойная, ее ничем нельзя было вывести из равновесия. Хотя пережили столько, и детей хоронили… Но любовь. Когда она умерла в 90 лет, он замолчал, перестал всех узнавать, и через год тоже умер.

– Вот это любовь…

– Я всегда мечтал о такой.

Они обнялись крепко-крепко. У них было в запасе всего три дня. Вернее, три ночи.

Вера вся превратилась в улыбку, расцвела. Будто колючий кактус выпустил свой причудливый цветок. Это насмешка, а может быть, главная мудрость природы. Самые колючие и неприступные кактусы рождают самые красивые и нежные цветы. Редко, возможно, раз в жизни. И цветут они так ярко и так коротко. И от этого становятся еще трогательнее, еще пронзительнее.

Андрей с восторгом целовал этот цветок. Он погружался с восторгом в ее теплоту, а потом с восторгом извергал семя. А после разрядки к горлу подкатывала такая нежность, такая благодарность, что дыхание перехватывало. Не то, чтоб отстраниться – он готов был целовать ее всю до кончиков ногтей горячими губами. И делал это.

А за окном номера шуровали по деревьям летучие мыши. Шурх, шурх. Они разрезали чистый южный воздух. Они слепые, но ловят ультразвук. И Верино тело было настолько чувствительно, что, казалось, ловит ультразвуки.

Под утро они засыпали в позе эмбрионов. Друг за дружкой. Он обнимал ее сзади, а она держала его горячую руку. Их будто положили в теплую полость, где они под защитой.

– Ты от меня не отпотеваешь? – спрашивал Андрей.

– Нет, я от тебя греюсь, как от печки, – она сразу поняла смысл вопроса.

Он отдавал тепло, она грелась. Они совпали по температуре. Она могла подкидывать в печку топливо в виде своей любви. Печке нужен дом и хозяин. Вот Вера – дом, а Андрей – печка. И обоим хорошо. А две печки рядом не живут.

Настало время уезжать. Андрей провожал Веру до поезда. Стояли на перроне вокзала. Вера зареванная. Боялась боли, а тут вот – больно. Щемящее чувство одиночества. Человек, который ЕЁ по духу, ей не принадлежит. И никогда не будет. Она его больше не увидит.

– Ты правда меня любишь? – Андрей как-то удивился собственной мысли, произнесенной вслух. До этого они о любви не говорили.

– Я люблю тебя. Непереносимо, – искренне ответила Вера.

На секунду он задохнулся от гордости и счастья. Потом осознал, что это все – конец их истории. У них, как у поездов, разное расписание. А если пойдут не по расписанию, то столкнутся на одном пересечении пути – и это катастрофа.

Схватил ее в объятия:

– Не отпущу тебя. К черту, все к черту!

– Я рожу девочку или мальчика. И ты всегда будешь со мной, – успокоила Вера себя и его.

– А вас со мной не будет.

– У тебя семья, – Вера сразу поняла, что сморозила глупость. Что – он сам не знает? Это величина постоянная, константа. А Вера – переменное в уравнении.

Мимо них по перрону проносились корзины и сетки с фруктами. Люди хотели забрать с собой кусочек юга. Будто не знали, что привезут домой прогнившую кашу. Что свежо и прекрасно в отпуске на юге, непригодно в другом климате. Так и курортные романы – их невозможно взять с собой. Они не живут в другом климате.

Вера хотела ребенка – Андрей ей помог. Простая схема. Но почему тоска и чувство сиротства? Будто стоит один в лесу ночью, и хочется даже не выть на луну – ее хочется грызть. Беспомощный одинокий волк. Она хоть с ребенком будет, а он – без них.

– Иди. Лучше ты от меня уходи, чем я от тебя, – попросила Вера.

Андрей ее отпустил, и пошел сначала тихо, продираясь сквозь корзины и чемоданы, а потом почти побежал, не оглядываясь. Чтобы ветер выдул тоску.

В поезде под стук колес Вера понемногу успокаивалась. Ведь она везла внутри самый ценный багаж, который он мог ей подарить. Она чувствовала, что этот багаж – есть.

Андрей тоже, улетая на самолете, удалялся от событий со скоростью 500 км в час. И уже не осознавал – было, не было. Помнил почему-то ее большой нос, непропорциональный лицу. По идее некрасиво. А ему понравился именно нос. Какой у нее будет ребенок? – думал он уже отстраненно. У НЕЕ, а не у НАС. В единственном числе.

Вернувшись домой, Андрей старался не думать о Вере. И действительно, дела закрутили сразу. Он стал помаленьку отвлекаться. Но однажды ему приснился мальчик – белый, как лунь. Будто сначала он увидел себя маленьким, а потом понял, что это другой пацанчик. Но очень похожий, копия. И началась маета. Шел ли куда-то, стоял или сидел в кабинете, вел заседания, – ему везде было неудобно. В полной мере понял, что значит – места себе не находить. Сказать некому, поделиться не с кем. Поехать к ней? Посмотреть? Адрес он знал. Наверное, сын уже родился. Андрей почему-то был уверен, что сын. Но что он ей скажет? Я разведусь? Нет.