Правитель Купреянов в шляпе и плаще поверх парадного мундира, стоял на мостике с подзорной трубой, сквозь туман разглядывал крепость над скальным обрывом. Ротчев, тоже в плаще и в высокой шляпе уныло поглядывал на прибрежные камни, о которые разбивалась сонная волна прилива. Капитан шхуны взглянул на Сысоя, потом на Купреянова, неуверенно спросил:

– Дождаться, когда рассеется туман?! – потом обратился к Сысою, не стесняясь своего неведения: – Может быть, встать на два якоря? – и снова метнул взгляд на Купреянова.

Правитель понял его замешательство, окинул насмешливым взглядом собравшихся на мостике, спросил старовояжного передовщика:

– Предлагаешь идти в Малый Бодего?

– На этой шхуне можно войти и в россовскую бухту, если осторожно... – Сысой шмыгнул серым носом, торчавшим из бороды, указал глазами на вымпел. – Ветер пособный, прилив на высоте, фарватер я знаю.

Капитан опять вопросительно взглянул на правителя, бывавшего в калифорнийских портах на военно-морском фрегате «Крейсер». Тот снял шляпу, обнажив обширную лысину, поправил казанком указательного пальца пышные усы и перекрестился. Ни слова не сказав, можно было понять, что благословил некоторый риск и доверился первопоселенцу этих мест. Капитан кашлянул, рыкнул, прочищая горло, и трубно прокричал:

– По местам стоять!

Матросы затопали башмаками по палубе. Ротчев, в плаще поверх фрака, пугливо заводил глазами по сторонам. Туман неспешно рассеивался, усиливался ветерок с моря. Капитан приказал зарифить паруса. Сысой пошел на бак, встал в виду мостика, ухватившись одной рукой за фал, другой указывал курс. Шхуна медленно вошла в залив, сбросила зарифленные паруса и, слегка покачиваясь на волне прилива, загрохотала цепью брошенного якоря.

– Молодец-удалец, мужик! – весело похвалил Сысоя Купреянов, а Ротчев, надувая щеки, с облегчением выдохнул, улыбнулся и что-то проворковал жене, поднявшейся на палубу.

Возле верфи собиралась толпа любопытных. По дороге к пристани торопливо бежал правитель конторы Петр Степанович Костромитинов. Сысой рассмеялся в бороду, представив, как он засуетится, узнав, кто прибыл из Ново-Архангельска. Правитель конторы разглядел своего комиссионера с берега, махнул ему рукой. Остатки тумана зазолотились в первых лучах солнца. Правитель колониальных владений скинул плащ на руки матроса, расправил грудь, блеснули эполеты и ордена. Ротчев, упираясь тростью в палубу, тоже освободился от плаща, поправил цилиндр, спустился на шкафут, взял под руку жену, с утомленным лицом глядевшую на причал. Две крепостные девки в пышных дворянских платьях, в белых перчатках и шляпах с поддельными цветами радостно стрекотали, утешая хозяйку концом мучений очередного плаванья.

Костромитинов понял, что прибыли гости высоких чинов, быстрей забегал по причалу, поторапливая нерадивых работников. Вскоре оттуда отошел новый баркас, достроенный без Сысоя. На баке взволнованно топтался правитель конторы Росса и метал на старовояжного пытливые взгляды.

Едва баркас приткнулся к шхуне, Костромитинов перескочил с него на палубу, сорвал шляпу с головы, откланялся женщинам и высоким гостям, обернулся к Сысою. Тот представил ему нового правителя колониальных владений и Ротчева, как чиновника особых поручений Компании, умолчав, что он прибыл на перемену правителю конторы. Костромитинов учтиво, но не подобострастно еще раз откланялся прибывшим, и пригласил пассажиров на баркас. На шхуне остались только капитан с командой.

Матросы с шумом и окликами поднимали из трюма сундуки, узлы, складывали их на палубе. Костромитинов наказал молодому приказчику вывезти багаж вторым рейсом и повел гостей в дом правителя. Сысой за своей ненадобностью, потоптался у ворот с узелком подарков для дочери, как только Костромитинов отвлекся от гостей, спросил:

– Ну, все! Исполнил, что велел! Теперь позволь уйти?!

– Возьми коня! – отмахнулся правитель конторы. – Понадобишься, позову!

Сысой отправился на ранчо. С горы было хорошо слышно, как ругаются, кряхтят и чертыхаются матросы, выгружая тяжелую и неудобную мебель, сундуки княгини, рояль и бильярд Ротчева. Как он и ожидал, были дочерние слезы и упреки, что задержался сверх обещанного. Всхлипывая, она висела на шее отца, её горячее влажное дыхание грело ему грудь под распахнутым воротом. Марфа и прежде частенько ласкалась к отцу, но тут он почувствовал что-то новое, незнакомое в прильнувшей дочери. Отстранился, окинул ее удивленным взглядом, хохотнул и погладил некогда впалый живот, наполняющийся новой жизнью.

– Понесла? – весело взглянул на Емелю и поцеловал дочь в щеку, а на уме мелькнула мысль, что свои дети остудят привязчивость дочери и пройдет её детский страх потерять отца.

Она, слегка смутившись, поняла, о чем без слов спрашивает отец, понял замешательство тестя Емеля, с колошской важностью объявил:

– Зимой ждем пополнения!

Сысой еще раз поцеловал дочь в солоноватую, не просохшую от слез щеку и сел за стол:

– Корми давай!

С неделю он спокойно прожил на ранчо, помогая зятю по хозяйству, ждал, что позовут, дождался посыльного, оседлал кобылку и отправился в Росс верхом. На верфи стучали топоры и звенели пилы. Шхуна была вытащена на сушу, матросы скребли её черное днище, облепленное ракушками. Купреянов, Костромитинов и ревизор с веселыми лицами сидели в беседке, пили чай и кофе. Из дома правителя Росса в шесть окон, доносились нестройные звуки музыки, две девки в простых домашних платьях, развешивали на просушку белье и одежду из сундуков княгини.

– Что без охранницы? – смешливо спросил Костромитинов. – У нас и к ней дело.

– Отдал замуж! – с хмурым непониманием взглянул на него Сысой, а правитель конторы, вспомнив, шлепнул себя по лбу и торопливо пояснил:

– Господа намерены побывать на всех наших ранчах и у мивоков. Твоя дочка толмачит лучше бакеров, ты умело правишь судном. Свези нас на баркасе на Шабакаю, потом к Егору Лаврентьевичу. – Усмехнулся, тряхнув головой: – Мы тут рассудили, что тебя надо восстановить в жалованье приказчика.

Сысой хотел спросить, что за приказная работа? Повышение жалованья было не лишним.

– Приказчика по особым поручениям! – улыбаясь и подрагивая лоснившимися щеками, пояснил Ротчев. Не увидев в лице служащего ни радости, ни удивления, пригласил к столу. – Садись, испей чаю! – предложил и окликнул одну из девок-прислужниц.

– И какие будут поручения? – присаживаясь, настороженно спросил Сысой. – Прежде такой должности не было.

– Первое то, что сказали, – чему-то посмеиваясь, ответил Ротчев.

– Ты ведь бывал в пресидио Сан-Франциско? – спросил Купреянов.

– Приходилось!

– Возможно, потребуется навестить тамошнего коменданта.

– Навестим! – Сысой бросил в рот кусочек колотого сахару и шумно втянул сквозь усы горячий чай.

Не так он представлял себе инспекторскую поездку на баркасе и был немало удивлен, когда кроме Купреянова, Костромитинова и Ротчева на суденышко ввели под руки княгиню с двумя девками-прислужницами и жену Костромитинова, красивую женщину, которую он впервые видел вблизи. Все они были одеты в пышные платья, покрыты широкими шляпами, руки – в перчатках. Повар Ротчева с тяжелыми кофрами в руках взобрался на борт, сел в стороне, тяжело дыша и вытирая пот со лба. Четыре матроса-креола, выбранных Сысоем, затащили на судно два сундука с нарядами, несколько корзин с едой, из крепости принесли кресла и застелили выделанными шкурами.

Баркас вышел из бухты на веслах, миновал прибрежные камни, поднял прямой парус и пошел вдоль утесистого берега. Княгиня, забыв перенесенные трудности путешествия на шхуне, хлопала в ладоши, что-то гнусаво и восторженно щебетала, муж, подергивая коротко стрижеными усиками, почтительно отвечал ей, правитель колоний в офицерском мундире время от времени вставлял такое же гнусавое словцо. Между собой мужчины говорили по-русски, из их разговора Сысой окончательно убедился, что Ротчев, прибыл не только с проверкой Росса, но на перемену Костромитинова, чему прежний правитель конторы был безмерно рад. Прежде спорившие о целесообразности сохранения Калифорнийских поселений, Ротчев и Купреянов рассуждали теперь о необходимости сохранить Росс.