День пролетел быстро. Заалел берег со стороны моря. Заря тёмная, вечерняя, девица-швея мастерица, иглой булатной стала зашивать кровавую небесную рану, в которой скрылось солнце. Кекуры бросили на воду длинные тени. Вечера в этих местах коротки, ночи темны, а надо было еще шкурить добычу. Передовщики переговорили между собой и решили выйти на морской берег, где много плавника для костров. Они дали условный сигнал с большой байдары и двухлючки партовщиков неохотно потянулись к выходу из залива. Добытчики славно поохотились и были голодны, выгребать к бригу не было ни сил, ни надобности: промысел не был закончен.

Партия вышла из залива в сумерках. Недалеко от входа, ввиду стоявшего на рейде корабля, передовщики выбрали место под скалами покрытое сухим песком, вытащили на него лодки и развели костер. Алеуты с кадьяками высадились в том же месте, скованной походкой людей, весь день просидевших в байдарках, ковыляли по песку и раздували свои костры, чтобы шкурить добытых бобров и варить мясо. Сумерки быстро перешли в безлунную ночь, такую темную, что в десяти шагах от костра не было видно собственных рук. Работу закончили у огня. Едва все улеглись под лодками – закапал дождь. Сысой с горящей головешкой в руке обошел караулы, забрался под большую байдару, под которой расположились передовщики, лег с краю и укрылся паркой. Было сыро и душно, усиливался перезвон дождя по коже лодки, с шипеньем и резким запахом мокрой золы гасли костры.

Трое передовщиков проснулись одновременно от того, что порыв ветра сорвал байдару и швырнув её под скалу, дождь захлестал по лицам. Волна прибоя грохотала едва ли не под боком, а ночь была все так же черна. На таборе слышалась возня, видимо ветер поднял на ноги даже невозмутимых и неприхотливых алеутов. Далеко в море, против лагеря, мигал огонек, Сысой не сразу сообразил, что это сигнал с брига. Василий стоял на четвереньках и пытался высечь огонь под паркой. Не видимый во тьме Прохор, в голос срамословил и на ощупь искал улетевшую байдару. Василию удалось разжечь щепу, смазанную жиром. Пламя схватившегося костра выстелилось по ветру и высветило мечущихся партовщиков. Прохор выволок байдару из тьмы и крикнул Сысою:

– Нельзя идти в море при такой тьме!

Васька подбросил сухих дров, с вечера укрытых лавтаком. Огонь с шипеньемнакинулся на них, замотался флагом на ветру, высветил разгулявшийся вал наката волны, подбиравшейся к табору.

 – Если шторм усилится – нас побьет о камни! – Прохор снова нырнул во тьму.

Посоветовавшись, передовщики решили ждать рассвета, а если шторм усилится, и невозможно будет оставаться под берегом – идти в залив. Пламя костра поднялось выше, с треском лизало подмоченные дождем бревна плавника. Возле огня дождь не ощущался. Полураздетые партовщики и их тойоны сгрудились у большого костра, хотя для них дождь и сырость были в обычай. Высветился отвесный берег, отчетливей стала видна набегавшая волна.

– В залив надо! – подсказал передовщикам тойон Кыглай и опасливо оглянулся на крутой берег, к которому прижимали людей волны. К нему придвинулся Филька Атташа, показывая, что согласен со сказанным. Тойон Петька Чукагнак скоблил грудь нательным крестом, молчал и ждал решения.

– Они смогут оседлать волну, им в обычай! – проворчал Василий и Сысой заметил в его бороде подпалину. – Как бы нам с грузом оторваться от берега?

– Не пропадать же всем! – Прохор по-колошски присел на корточки, вытянул ладони к огню. Подсушив руки, стал набивать трубку табаком.

– Уходите! – разрешил тойонам Сысой. – Пусть каждый возьмет добытые шкуры, мясо оставим здесь.

Партовщики засуетились, при свете костра их двухлючки, одна за другой, стали взлетать на гребень волны.

– Бриг ушел! – прорычал Прохор, сжимая зубами чубук трубки.

Сысой вгляделся во тьму, где прежде мигал светлячок сигнального фонаря. Его не было. Накат волн подбирался к костру. Трое передовщиков побросали в большую байдару одеяла, мех, ружья, подхватили её на руки, побежали следом за отступающей волной к бушевавшему морю и едва удержались на ногах против следующего наката. По грудь мокрые двое вскарабкались в лодку и схватились за весла. Третий, держась за корму, все еще удерживал её против волны, затем и он вскарабкался в байдару, когда его друзья гребли изо всех сил, чтобы не быть выброшенными на гаснущий костер.

Глаза залепила густая тьма. Определяя расстояние до скал только по шуму наката, трое выгребали вдоль берега ко входу в залив и с опаской гадали, смогут ли разглядеть его. Под бортом пробкой выскочила двухлючка тойона Петьки. Он ухватился рукой за корму байдары и указал веслом, что надо поворачивать. От его разгоряченного тела пахнуло жаром. Так с Петькой и его напарником под бортом большая байдара вошла в залив, со всех сторон защищенный от ветров.

– Ну и глаза у вас, однако?! Сколь ни служу, не перестаю удивляться, – покряхтывая на весле, в голосе пробубнил Василий. – Говорят, какой-то особенный корень жуете?!

– Все едим! – равнодушно ответил Петька и отдалился. Слышно было только его поплескивающее весло, пропал жар тела.

Рассвет застал всех в заливе. Никто из партовщиков не пропал в ночном море. Нахохлившись, как мокрые воробьи, они сидели на берегу и по обычаю наблюдали рассвет. Потом, переговорив о том, каким будет день, сбросили перовые парки. Кадьяки стали плескаться в воде, недовольные, что она слишком теплая. Без этого у них не начинался ни один день на суше. Разве только на Ситхе, при непосильных работах, да на бриге они обходились без утреннего купания. Алеуты, войдя в воду по колени, черпали её пригоршнями, поднимали руки, вода стекала по их обнаженным телам. Со стороны казалось, что они кланяются заре-зарнице, красной девице, поднимавшемуся солнцу, метавшему первые лучи-стрелы на запад.

Сысой влез на скалу. Ветер стихал, но волны были высокими и пенистыми, бриг не виден. «Окейн» показался в море только на следующий день и забрал партию с добытыми мехами. Матросы на корабле были чуть живы от усталости. Войти в залив Виншипы не решились, а долго держаться в море против него при высокой волне экипажу было не по силам. Забрав партовщиков и передовщиков, бриг отправился дальше к югу.

На одном из обжитых островов капитан предложил высадить часть промысловиков. Передовщики решили оставить здесь чуницу Прохора с кадьяками тойона Петьки. Джонатан заверил их, что будет приходить к острову через каждые две недели.

Прохор раздал своим людям фузеи и тесаки, взял свою долю пороха, свинца и съестного припаса. Партовщики и их передовщики с оружием, отправились смотреть остров. Селение здешних островных индейцев встретило партию настороженно, но не враждебно. Передовщики одарили старейшин бисером и топорами. Чуница Прохора – третья часть партии – осталась на острове. Партовщики нашли место для лагеря вдали от здешних островитян и стали обустраиваться на долгие промыслы.

Считая дело решенным и оговоренным с местными жителями, чуницы Сысоя и Василия вернулись на бриг. Затем, таким же образом на острове высадились люди Василия. Сысоя с чуницей лисьевских алеутов под началом тойона Кыглая Виншипы оставили на безлюдном острове и, пообещав вернуться через неделю, ушли для торга в испанскую Калифорнию. Передовщик с четырьмя десятками добытчиков и четырьмя женщинами, обошел каменистый остров со скудной растительностью, выбрал место для стана и начал готовиться к ночлегу в палатке. Женщины собирали сухой плавник для костра, алеуты сели в байдарки, отправились промышлять и осматривать берега острова с моря. Вернулись они поздно, большую палатку не ставили, перевернули байдарки и улеглись на не выстывшем еще песке.

На другой день Сысой напек себе лепешек и начал строить полуземлянку из камней: промысел мог затянуться месяца на три. Алеуты промышляли и ловили рыбу возле острова и, пока позволяла погода, не ставили палатку. Позже, видимо по просьбе женщин, для укрытия от солнца и ветра, неподалеку от Сысоя они нашли сухой распадок ручья, накрыли его плавником и палаткой.