Вся же совокупность законных отношений к своему отцу состоит в том, чтоб не иметь своей воли, своего разумения, своего вкуса: все у него должно быть отцово, по его указанию, им измерено и установлено до малейшего движения. Состояние же человека, действующего по сему правилу, то есть под руководством, под начальством, не по-своему, есть состояние послушничества, великими похвалами превознесенное у святого Лествичника и у всех вообще святых отцов.
Путь послушничества, или совершенного отречения от своего ума и воли и всякого управления собою чрез предание себя надежному и Богом данному руководителю-отцу, есть путь краткий и непродолжительный, как называется он у святого Лествичника (Слово 4, п. 5). Вступившие на него в истинном духе скоро востекают на совершенство и безопасно минуют все уклонения, блуждания и задержки. И это как по настроению самого ученика, так и по действию на него отца.
Ученик ничего не имеет своего. Подобно апостолам, сказавшим Божественному своему Учителю: се… оставихом вся, и он говорит и чувствует: я не свой, потому что ни мысли, ни желания, ни слова, ни дела не должно быть у меня своего. Хотя бы и хорошо что было, но для меня уже оно нехорошо, коль скоро я творю то по своему хотению и разумению. Таким расположением и действованием он бьет непрестанно в самую главу гнездящегося в сердце нашем змия - самость, главное свойство которой - все делать по-своему и в свою угоду. А поелику на самости держатся все страсти, то по мере погашения самости стихают и страсти, душа светлеет, близится к чистоте и бесстрастию. Тем, что не дается исхода из сердца ничему самоделаемому и самоначинаемому, замаривается всякая самостная деятельность; тем, что все незаконнорожденное открывается, она истощается, лишаясь пищи, чрез извержение ее порождений; тем, что делается все не по-своему, она уязвляется в самое сердце. Не делать по-своему даже и в таком случае спасительно, если кто, не имея отца, поверяет себя другому, даже не мудрому, с той только целию, чтоб жить в отречении от своего разума и воли. И успех бывает высокий и быстрый. Акакий, у святого Лествичника, жил у своенравнейшего старца и терпел побои и напраслины, но ради терпения и послушания приял венец мученика, как было то открыто свыше (Слово 4, п. 110). И Иоанн Савваит советует одному из трех пришедших к нему: избери себе наставника, строже и суровее которого не было бы в роде человеческом (там же, п. 112). Видно, что чем круче отречение от себя, от своей воли и своих чувств, тем спасительнее. Потому-то так была вожделенна святым жизнь под чужою волею. Они скорбят, смущаются, когда остаются на своей воле, ибо ощущают, что вступили в путь безвестный. Так прекращается и заграждается исток самостного и греховного извнутрь. Но этим же отражается приток всякого возбуждения их и совне. Что ни навеял бы мир или сатана, на все то не дается никакого согласия, не слагается с тем ни ум, ни сердце, а, напротив, откровением передается отцу и тем извергается и осрамляется. Мысль затаенная есть мысль прелюбодейная, а истинный послушник не прелюбодействует сим образом. Он мертв, превратился в ничто, не надеется ни на себя, ни на дела свои и чрез это соделывается пространным вместилищем и готовым приятелищем благодати.
Это благо ученичества со стороны настроения ученического духа. Оно вознаградимо и без мудрого, опытного отца; но что далее доставляет отец опытный своим действием на дух ученика или содействием ему и истинным руководством, того ничем не заменишь. Как зрящий, он сразу видит все состояние ученика, его настроение, главную боль; и, как опытный, знает, что и как употребить к уврачеванию его. Болезнь всякая, точно узнанная и верно врачуемая целительным против нее лекарством, скоро уступает. Святой Варсонофий заметил у своего ученика Иоанна гневливость, раздражительность и начал действовать прямо против нее и словом, и делом (ответ 10). Исидору, лицу княжеского достоинства, пылкому, свирепому и жестокому, отец, коему он предал себя, велел стоять у врат и просить всякого: молись о мне, я одержим злым духом,- и он скоро достиг глубочайшего смирения и сокрушения (Лествица, Слово 4, п. 23). Сам человек часто и видеть не может своей немощи и гибнет в самодовольстве. Потому-то мудро, если он придет к зрящему и скажет: посмотри, что во мне? Зрящий начнет действовать и изгоняет из него его немощь. Так святой Варсонофий одного безмолвника, утопавшего в самообольщении, довел до сознания, что он стоит в кичении и самомнении, и привел к покаянию, без чего он и умер бы в своей мысли погибельной (ответ 68 и далее). Только просвещенный и зрящий отец и откроет, что в нас, только он и поведет и приведет к врачеванию, потому что действует безошибочно.
Действующий во спасение идет вперед к совершенству; но не все всем полезно: что одному споспешествует, то другому вредно или по крайней мере может остановить его, как длинное платье мешает на ходу. Кто же скажет: это сделай, а к этому не прикасайся, объяснив при сем, как это истинно и спасительно для нас? Ум опытный, зрящий весь строй нашего образования в духе, от первого его зарождения до совершенства, и видящий, что идет к нему и что нейдет. Все это может только истинный отец, и только он один. Сам же человек чего не надумает, на что не бывает готов решиться! Мало ли есть такого, что благовидно только, а не спасительно! Без предостережений и указаний он может измучиться, истратить силы без пользы или наделать ненужных наростов, кои, как болячки, будут безобразить его внутреннего человека.
Хорошо ли углубляться в Писание и исследовать его тайны? Хорошо, особенно когда есть к тому способность, приготовление, жажда. Между тем святому Дамаскину было воспрещаемо что-либо писать и умствовать. Досифей терпит наказания и укор за вопросы о разных местах Писания. После оказалось, что это и тому и другому было спасительно. Кто довольно умиротворил страсти, тому хорошо поспешить на безмолвие, чтоб быть с Богом, но иногда и часом упрежденное дело ведет не к добру. Святой Варсонофий не одному говорил: потерпи еще… скажу… и будет хорошо; так и было. Воду кипятят, но для одного дела раз, а для другого дважды и более - так и здесь. Иногда вещь безразличная много может сделать помехи. Вообще, ровность образования, спешность шествия к совершенству без уклонений, блужданий и всяких остановок принадлежит исключительно жизни под руководством отца, и притом зрящего. Без того путаница, застои, наросты неизбежны.
Наконец, бывает, что и ревностные вначале стихают, слабеют и делаются вялыми и безжизненными, а нередко и падают. От чего? От недостатка упражнения, опытов трудничества или движения живущего внутри духа. Когда сам себе назначит человек правила делания, то, пока труд навыкновения занимает его, он говорит духом; но потом, когда совсем с ним освоится, то и потому, что это дело обделано, и потому, что дух возросший требует больших дел, все прежнее уж не возбуждает его: он легко, без напряжения совершает то, как дело обычное. Кто же будет доставлять ему дело для упражнения сил? Кто подложит как бы дрова под огонь ревности? Надобно, чтоб был изобретатель дел, и притом опытный, а то и камень можно подложить вместо древа. Так и бывает: отец-руководитель постоянно содержит ученика в некотором трении под занятиями все более и более трудными и тем хранит дух. Так, у Лествичника, один настоятель разные употреблял для сего способы: одного вызвал из-за стола и приказывал ему стоять без обеда; другого высылал из церкви; третьему, когда он поклонялся, повелевал лежать на земле, пока прочитает все правило, и прочее. И потом, когда Лествичник спрашивал его: для чего он так делает? - "Затем,- отвечал настоятель,- чтоб доставить им венец и подать другим пример, но более для того, чтобы не ослабел дух".- "Но можно подумать, что это несправедливо и может повредить".- "Нет,- заметил настоятель,- кто соединен любовию с моим духом, того ничто не разлучит" (Слово 4, п. 25 и далее). То есть вся плодовитость такого делания условливается первоначальным заветом и союзом сердечным.
