— Это еще почему?

— Потому что сказки, как я понимаю, — это мечты хороших людей о счастливом будущем человека. Они непременно сбываются, эти мечты, раньше, позже. Но кто же, как не дурные люди, равнодушны к мечтам о счастье человека?

До Телли не доходит философия сказки, развиваемая Баджи.

— Скажи лучше прямо: неужели ты, женщина, пошла бы воевать? — спрашивает она с вызовом.

— Пошла бы! Нашим женщинам теперь есть что защищать!

— А для чего в таком случае у нас солдаты, красноармейцы, если будут воевать женщины, актрисы?

— Для чего? Ах, Телли, неправильно ты понимаешь жизнь! Ведь если сыновья защищают свою мать-родину, неужели дочерям будет стыдно стать плечом к плечу с братьями?

Телли безнадежно машет рукой:

— Ты, Баджи, фантазерка!..

Фантазерка, чудачка… Как только не называют Баджи кое-кто из ее товарищей и подруг! Баджи, однако, не обижается: пусть Телли и Чингиз острят сколько угодно, она от своего мнения не отступит!

„РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА“

Гамид прочел Баджи переведенные им на азербайджанский язык сцены из «Ромео и Джульетты» Шекспира.

— Скоро мы будем работать над отрывками из пьес, — сказал Гамид, закончив чтение. — Я задумал поставить «Сцену у балкона» и получил от Виктора Ивановича согласие на учебную постановку. Какого ты мнения об этой сцене?

Слова любовных признаний Ромео и Джульетты еще звучат в ушах Баджи.

— Прекрасная сцена! — взволнованно восклицает Баджи. — Пожалуй, лучшая из тех, что ты прочел.

— А в роли Джульетты ты была бы лучше любой из наших девушек! — подхватывает Гамид.

— Так полагалось бы говорить Чингизу!

— В данном случае он был бы прав. Впрочем, я говорю тебе не комплимент, а делаю серьезное предложение: прошу, прими участие в моей зачетной постановке «Сцена у балкона» из «Ромео и Джульетты».

— Неужели в роли…

— Джульетты, разумеется!

Баджи едва переводит дух: она будет играть шекспировскую Джульетту! Лицо Баджи озаряется радостью, она поспешно восклицает:

— Ловлю тебя на слове — я согласна!

— А мне остается тебя поблагодарить! — удовлетворенно говорит Гамид.

Баджи озабоченно спрашивает:

— А кому ты предложишь роль Ромео?

— Ясно кому: Чингизу! Он ведь у нас красавец, покоритель сердец, — чем не Ромео?

В тоне Гамида сквозит насмешка. Уж не ревнует ли он ее?..

И вот Баджи и Чингиз под руководством Гамида репетируют «Сцену у балкона».

Когда Чингиз-Ромео доходит до слов:

Любовь не останавливают стены,

Она в нужде решается на все!..

он, пользуясь возможностью, совсем не по-сценически обнимает, и крепко целует Баджи в губы.

Трах-х!..

Звонкой пощечиной Баджи нарушает пафос мизансцены.

— Ты, видно, в самом деле воображаешь, что ты Ромео! Осел!.. — Баджи брезгливо вытирает ладонью губы, лицо ее пылает гневом.

— Русские, видать, ей нравятся больше! — бросает Чингиз, с кривой усмешкой потирая покрасневшую щеку.

Баджи немедля награждает его второй пощечиной.

— Получай, националист, и не суй свой нос куда не следует!

Рука у Баджи тяжелая. Чингиз вскипает. Он готов броситься на Баджи, но Гамид успевает заслонить ее собой.

Чингиз много сильней болезненного Гамида — ему ничего не стоит оттолкнуть его и расправиться с Баджи, — но он, прочтя в глазах Гамида решимость не дать Баджи в обиду, сдерживает себя. Шайтан с ней, с этой недотрогой! Придет время — узнает, что значит оскорблять Чингиза!

Присутствующие удовлетворены: крепко, но справедливо! Телли, однако, испытывает двойственное чувство: конечно, это полезный урок Чингизу, чтоб не заигрывал с другими, но вместе с тем Баджи слишком много берет на себя — не ей учить Чингиза оплеухами. А Баджи все еще в гневе: она охотно влепила б Чингизу третью пощечину — ведь из-за этого наглеца сорвалась так удачно начатая репетиция…

О происшедшем поставлен вопрос на комсомольском собрании.

Кое-кто поддерживает Баджи: женщина должна отстаивать свое достоинство и честь!

Но многие осуждают ее.

— Есть другие способы отстаивать честь и учить таких, как Чингиз, — считает Гамид.

— Руки свои женщинам нужно беречь для других, более полезных дел! — поддерживает его Халима.

С Халимой и Гамидом соглашается большинство, и в результате Баджи получает выговор.

Баджи мрачна: досадно, еще ничем хорошим не проявив себя в комсомоле, успеть заработать выговор!

Чингиз, узнав о решении собрания, с довольным видом пощипывает усики: теперь эта недотрога станет покладистей. Правда, и его, говорят, пробрали на собрании, но ему от этого горя мало — он в комсомоле не состоит!

Телли подходит к Баджи и, участливо обнимая ее, шепчет:

— Вот как тебе помогает твой комсомол, вот каковы твои лучшие друзья! Не хотела бы я быть на твоем месте!

Неприятно, конечно, получить выговор, неприятно, когда тебя пробирают на собрании твои лучшие друзья. С этим никто не спорит. Но еще неприятней, когда тебя жалеют, когда тебе сочувствуют в таком тоне.

И Баджи, нахмурясь, отвечает:

— Знаешь, Телли, есть такая пословица в нашем народе: враг моих недостатков — мой лучший друг. И еще у нас, извини, говорят: лучше шлепок друга, чем ласка чужака!..

Вот какие неприятности бывают из-за мужчин! Ну их всех, этих мужчин! Ей надо учиться, работать, двигаться вперед. Ей сейчас не до них.

Но к одному из них Баджи все же тянется непреодолимо.

— Читал ли ты «Ромео и Джульетту» Шекспира? — спрашивает она Сашу.

— Не пришлось… — отвечает он смущенно.

Брови Баджи приподнимаются:

— Не читал?

Она с трудом скрывает радость: не только ей всегда оказываться невеждой!

Такое чувство охватывает Баджи всякий раз, когда обнаруживается, что Саша незнаком с какой-нибудь пьесой, или не знает значения иностранного слова, или затрудняется объяснить какое-нибудь явление. А Баджи намеренно задает Саше вопросы трудные, сложные, стремясь поставить его в тупик. Пусть и он помучается, как подчас мучается она сама от его вопросов! Для этого Баджи предварительно копается в словаре иностранных слов. Каких только слов там не выищешь — даже прочесть трудно! Можно побиться об заклад, что не только Саша, но и Виктор Иванович таких слов отроду не слыхивал!

— Надо бы тебе познакомиться с этой трагедией Шекспира! — чуть покровительственно замечает Баджи.

— Я люблю Шекспира, — как бы оправдываясь, говорит Саша, — спрашивал «Ромео и Джульетту» в нашей библиотеке — к сожалению, там нет, зачитали.

Спустя несколько дней Баджи является на квартиру к тете Марии с увесистым пакетом. Неторопливо развязывает она бечевку, развертывает бумагу и один за другим выкладывает на стол пять толстых томов брокгаузовского Шекспира.

— Не могла найти «Ромео и Джульетту» отдельной книжкой, купила всего Шекспира, — говорит она в ответ на удивленный взгляд Саши. — Прими, Саша, в подарок!

Саша смущенно разводит руками:

— Я очень тронут, Баджи… Спасибо… Но такое дорогое издание — зачем?

— Это мой долг!

— Долг?

— За «Кавказского пленника» — помнишь?

— Но ведь то была маленькая книжка!

— А процентов сколько набежало с тех пор? Подумай!..

И Баджи весело смеется, довольная своей остротой.

Проходит еще несколько дней.

— Ну как — понравилась «Ромео и Джульетта»? — с опаской осведомляется Баджи.

— Прекрасная вещь! — восклицает Саша в ответ. — Только очень, очень печальная.

— Да, — соглашается Баджи. — «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте…»

И Баджи задумывается.

Почему так много говорят поэты о любви печальной? Черкешенка, Лейли, Джульетта… Одну разлучила с любимым вражда между народами, другую — жестокая власть родителей, третью — родовая вражда. Как искренне и преданно эти девушки любили и как печален был их конец!