Глава 2

Я развязываю шнурок, и мне на ладонь падают два обычных камушка из сада, один серый с черными прожилками, второй цвета слоновой кости. Под бархатной тканью нащупываю что-то еще – это сложенная гармошкой записка, похоже на печенье с сюрпризом.

«Первый камень обозначает вес гнева.

Второй символизирует тяжесть вины.

Можно вернуть оба камушка, если человек желает избавить себя от их груза».

Интересно, она все еще ждет, когда я верну ей камни? Получила ли она остальные тридцать четыре? Я ощущаю укол стыда, разворачиваю листок бумаги кремового цвета и читаю письмо, датированное 10 апреля 2013 года.

«Дорогая Анна!

Меня зовут Фиона Ноулс. Искренне надеюсь, что ты не помнишь, кто я. А если и помнишь, то лишь потому, что в твоем сердце из-за меня остался шрам.

Мы вместе учились в Блумфилд-Хиллз. Ты была новенькой, и я выбрала тебя своей жертвой. Я не только издевалась над тобой, но и настроила против тебя всех девочек. Однажды я даже основательно тебя подставила. Я сказала миссис Мейпл, что ты взяла ответы на экзаменационные вопросы по истории, хотя это сделала я. Чувство испытываемого мной стыда не передать словами.

С возрастом мне удалось побороть в себе детскую жестокость, зависть к окружающим и неуверенность в себе, однако обязана признать, что в школе была отъявленной хулиганкой. Конечно, меня это не извиняет, но хочу сказать, что мне очень и очень стыдно. Я прошу у тебя прощения.

Мне приятно было узнать, что ты добилась успеха во взрослой жизни, стала ведущей собственного шоу в Новом Орлеане. Скорее всего, ты давно забыла о Блумфилд-Хиллз и той противной девчонке, которой я когда-то была. Поверь, мои ошибки преследуют меня до сих пор.

Днем я адвокат, а ночью пишу стихи. Мне повезло, и часть моих произведений опубликована. Я не замужем, и у меня нет детей. Порой мне кажется, что одиночество для меня своего рода епитимья.

Я прошу тебя отправить мне один камень, это будет означать, что мои извинения приняты, а ты не держишь на меня зла. Пожалуйста, отправь такие же камни людям, которых обидела ты, и не забудь приложить записку с извинениями. Надеюсь, камни вернутся и к тебе, и ко мне, таким образом Круг Всепрощения замкнется. Если ты решишь отправить мне камушек, выброси второй в озеро или зарой в саду – сделай то, что тебе покажется верным, главное, чтобы этот жест символизировал освобождение от обиды.

С наилучшими пожеланиями, Фиона Ноулс».

Кладу письмо на стол. И сейчас, спустя два года с того момента, как оно попало в мой почтовый ящик, я не могу читать его спокойно, даже дыхание учащается. У меня было столько проблем из-за этой девчонки. Из-за Фионы Ноулс распалась моя семья. Да, если бы не она, мои родители никогда бы не развелись.

Тру виски. Мне надо рассуждать здраво, не поддаваясь эмоциям. Фиона Ноулс теперь спокойна, я стала одним из первых получателей ее Камней прощения.

Итак, что конкретно мы имеем. Передо мной сейчас лежит то, что стало бы прекрасной идеей для мистера Питерса и будущего шоу на WCHI. Мы могли бы пригласить Фиону в студию и рассказать нашу историю обиды и прощения. Проблема лишь в том, что я не могу ее простить. Я и не собиралась. В отчаянии кусаю губы. Должна ли я перебороть себя именно сейчас? Или могу схитрить? В конце концов, работодатели просят меня лишь представить идеи. Возможно, шоу никогда не выйдет на экран. Нет, мне лучше быть готовой ко всему. На всякий случай.

Беру из пачки лист бумаги и в тот же момент слышу стук в дверь.

– Десять минут до начала, – произносит Стюарт.

– Иду.

Поспешно хватаю счастливую ручку – подарок Майкла, сделанный в день, когда мое шоу получило второй приз на вручении премии Телерадиовещателей Луизианы – и быстро пишу ответ.

«Дорогая Фиона!

Отправляю тебе камень, символизирующий тяжесть твоей вины и освобождающий мое сердце от гнева.

С наилучшими пожеланиями, Анна Фарр».

Да, это половинчатая мера, но большего я сделать не могу. Кладу письмо в конверт, отправляю туда же камушек и запечатываю. По дороге домой брошу его в почтовый ящик. Теперь я не солгу, когда открыто признаю, что вернула Камень прощения.

Глава 3

Меняю деловое платье на легинсы и мягкие туфли без каблука. Воздух наполнен ароматами свежеиспеченного хлеба и цветущей магнолии. Я иду по Парковому кварталу к дому своей подруги Дороти Руссо. До того как четыре месяца назад переехать сюда, она была моей соседкой в доме «Эванджелин» на Сент-Чарльз-авеню. Я перебегаю Джефферсон-стрит и иду прямо, любуясь оранжевым гибискусом, цветами канны и наперстянки.

Несмотря на окружающую меня красоту, я думаю то о Майкле и его безразличии, то о предстоящей работе, что, кажется, становится сейчас самым важным, а иногда о Фионе Ноулс и Камне прощения, который ей отправила.

К старому кирпичному дому я подхожу уже в четвертом часу. Поднявшись по металлическому пандусу, приветствую сидящих на крыльце Марту и Джоан:

– Добрый день, милые леди! – и вручаю каждой по ветке магнолии.

Дороти переехала в Парковый квартал, когда дегенерация желтого пятна глаза лишила ее независимости. Сын подруги живет в девяти тысячах миль от Нового Орлеана, и я оказалась единственной, кто помог ей найти новое жилье, где три раза в день ей подают еду и готовы прийти на помощь при каждом нажатии сигнальной кнопки. В свои семьдесят шесть Дороти порой ведет себя как новоприбывший жилец студенческого кампуса.

Войдя в вестибюль, я прохожу мимо стойки с гостевой книгой. Я бываю здесь так часто, что меня все знают. Дороти я нахожу во дворике сидящей в плетеном кресле с парой старомодных наушников на голове. Голова опущена на грудь, глаза закрыты. Кладу руку ей на плечо, и она вздрагивает.

– Привет, Дороти, это я.

Подруга снимает наушники, выключает плеер и встает. Она высокая и стройная, белый узел волос контрастирует с оливкового цвета кожей. Несмотря на проблемы со зрением, она каждый день делает макияж. «Чтобы поберечь тех, кто видит», – шутит она. Но и без косметики Дороти остается самой красивой женщиной из всех, кого я знаю.

– Анна, дорогая! – Ее южная манера произносить слова тягучая и мягкая, как вкус карамельки. Она на ощупь находит мою руку и тянет меня в свои объятия. В душе возникает знакомая ноющая боль. Я вдыхаю аромат духов «Шанель» и чувствую, как ладонь подруги выписывает круги на моей спине. Это объятия матери, не имеющей дочери, и дочери, оставшейся без матери. Они всегда волнуют.

Дороти несколько раз резко втягивает воздух.

– Магнолия?

– Ну у тебя и нюх, – улыбаюсь я и протягиваю букет. – А еще я принесла буханку моего хлеба с корицей.

Дороти хлопает в ладоши:

– Мой любимый! Вы меня балуете, Анна Мария.

Не могу сдержать улыбки. Мне кажется, так назвала бы меня в этот момент мама – Анна Мария.

Подруга вскидывает голову.

– Что привело тебя сюда в среду? Разве ты не должна сейчас прихорашиваться перед свиданием?

– Майкл вечером занят.

– Вот как? Тогда садись и рассказывай.

Я улыбаюсь манере Дороти и плюхаюсь на кушетку напротив, так чтобы видеть ее лицо. Она подается вперед и берет мою руку в свои ладони.

– Рассказывай.

Какой щедрый подарок судьбы – иметь подругу, которая знает, когда мне надо излить кому-то душу. Я выкладываю ей все, и о письме мистера Питерса, и о разговоре с Майклом и его восторженной реакции.

– Майя Энджело говорила: «Никогда не возлагайте все надежды на того, кому должны предоставить лишь право выбора». Впрочем, ты можешь напомнить мне о моих ошибках.

– Что ты, я тебя внимательно слушаю. Знаешь, я чувствую себя такой глупой. Я потратила два года на мечты о том, что стану его женой, а, скорее всего, у него даже в мыслях этого не было.

– Знаешь, я давно приучила себя открыто говорить о том, чего хочу. Разумеется, это не вполне романтично, но честно, ведь порой мужчины ведут себя как болваны, они часто не понимают наши намеки. Ты сказала Майклу, что его реакция тебя расстроила?