– Кто этот дерзкий? – процедил сквозь зубы управитель.

– Исма-Эль, предводитель лучников, – ответствовал кто-то из окружающих.

– Гм! – Вельможа оскалил зубы, как хищник, которого порядком раздразнили.

– Полно вам, – вмешался наместник Куты, примирительно поднимая руку.

– В самом деле, – поддержал его наместник Сиппара, окинув управителя презрительным взглядом, а про себя подумал: «Недаром говорят, что Вавилон разлагается. Стоит поглядеть хотя бы на этого – бочка с помоями, да и только. Гнусные речи, отвислое брюхо, масляные глазки, побрякушки. А перстни на пальцах! Мерзость!.. Нет, прав был гутийский наместник Гобрий, говоря, что Персия, а не Вавилон пышет здоровьем и силой, потому и будущее за ней. Не дай, Мардук, уверовать в это! Как-то не по нутру мне обретаться среди трупов и падали. Я тоже поклоняюсь здоровью и силе».

И словно ощутив неприятный вкус во рту, он хлопнул в ладоши, потребовав вина, чтобы запить горечь.

Вбежали девушки с подносами, кувшинами, блюдами, ковшами, чашами и кубками. Кротко улыбаясь, они молча предлагали угощение.

Один лишь кутский наместник не пил вина и не смотрел на красавиц. Он думал о царе Набониде, который решил покинуть Куту и отправиться на север, в Харран, чтобы завершить воздвижение великолепного Э-хул-хула, храма бога Сина. В последнее время царь стал еще более набожным и верил, что лишь богу луны дано осветить потемки души человеческой, подобно тому как он разгоняет мрак ночи; с его помощью Набонид надеялся сокрушить Валтасара.

Размышляя о низложенном царе Набониде, кутский наместник не замечал, что Аскудам не сводит с него пристального взгляда, пока тот не обратился к нему:

– О чем задумался, светлейший? Уж не молишь ли Иштар послать тебе сына, дарителя воды, который станет орошать твою могилу, чтоб душа твоя не изнывала от жажды?

– О нет, – очнулся наместник и добавил: – Я думаю о другом. Перед тем как отправиться сюда, видел я блюдо, судя по всему, оно принадлежало Хираму Первому, сыну Абибаала Тирского. Вот я и подумал: а что, если и вправду это блюдо Хирама?

– Блюдо Хирама Первого? – недоверчиво переспросил наместник Киша, не скрывая зависти.

– Ты ведь тоже ценитель древностей, – как бы между прочим вспомнил наместник Куты. – Отчего же так безразличен твой голос, светлейший?

– Ты думаешь – я завидую? Ничуть, даже если оно и впрямь подлинное, это блюдо! В моей коллекции хранится щит работы литейных дел мастера, прославленного Храмаби из Тира, творца знаменитого медного барельефа в храме Соломона. Щит настоящий. Это подтвердил даже его величество царь Набонид. Его величество изволит нынче пребывать в Куте, можешь показать ему и свое блюдо. Если оно не поддельное – я за ценою не постою.

– Э, нет, – уклонился наместник Куты, – я блюдо не продам, да и царя Набонида в Куте уже нет.

– Нет? – удивился Аскудам.

– Нет, – подтвердил наместник. – Он отправился в Харран достраивать святилище Сина.

«Нужно немедля уведомить об этом Набусардара», – подумал Аскудам и удалился.

– Стало быть, не продаешь? – домогался кишский наместник.

Правитель Куты отрицательно покачал головой.

– А лук из носорожьего рога, стянутый шестью обручами разных металлов, принадлежавший великому ассирийскому завоевателю, царю Тиглатпаласару, сыну царя Ашшуришши, разве не достоин упоминания? – чванливо и громогласно заявил наместник Урука.

– Куплю за любую цену! – выпалил кишский вельможа.

– Нет-нет, лук не продается, светлейший, – насмешливо осадил его глава древнего города Урука, – зато скоро ты сможешь купить лук царя Кира. Сколько дашь за него?

– Лук царя Кира? Отчего ты говоришь о нем, князь Урука?

– Я полагаю, здесь не торжище, где распродаются знаменитые древности, в этих стенах больше пристало говорить о будущем, а не о прошлом.

– Но ведь совет еще не начался! – возразил кто-то.

– А до совета вы не считаете своим долгом обдумать завтрашний день Халдейской державы?

– Ну стоит ли гневаться? – попробовал увещевать сиппарский наместник князя из Урука, в душе целиком соглашаясь с ним, и машинально протянул недопитую чашу киферской девушке, стоявшей с кувшином поодаль в выжидательной позе. – Налей!

Вино забулькало, заискрилось и успокоилось, застыв золотой монетой.

– Налей и повелителю Урука! – приказал он.

Девушка налила.

– Испей же вина, князь из достославного города Урука, колыбели шумерской династии!

– Да хранит тебя богиня здоровья, князь из благословенного города Сиппар, колыбели первой династии вавилонской!

Едва содвинули они свои сосуды, как в дверях гранитного зала появились новые лица. Одни только что прибыли, другие пожаловали из соседних покоев.

Когда все были в сборе, трижды прогудел гонг, приглашая гостей в зал для совещаний.

Кубки и чаши были поставлены на подносы, и проворные служанки – дочери Моава, Эдома, Бактрии, Эмпории, Крита, Родоса, Киликии, Иберии, Египта, привезенные оборотистыми финикийцами в обмен на доброе вавилонское золото, – бесшумно унесли их.

Наконец в зал вошел Набусардар в сопровождении высшего военачальника Наби-Иллабрата, своего доверенного, и писцов.

На столе перед Набусардаром покоились символы царской власти: жезл, перстень с изумрудом и бесценная тиара. Они как бы напоминали о том, что все, что совершается здесь, совершается волеизъявлением царя.

Приветственную речь держал Наби-Иллабрат, вместе с Набусардаром создававший новую халдейскую армию.

– Именем его величества царя Валтасара, – так он начал ее, – царя царей, высокородного наследника властелинов Шумера и Аккада, князей Киша и Лагаша, Ура и Урука, преемника династий ларсской и ниппурской, которым покровительствовали боги Мун и Энлиль – победитель хаоса, творец мира и охранитель мужества, – именем преемника могущественной династии сиппарской, освященной самим богом солнца, что пребывает в Эбабаре, в белом доме, и имя которому – Шамаш…

Затем поднялся главный писец и огласил предварительные сведения о положении в армии. Число солдат из провинций, а также число солдат, которых выставит сам Вавилон, включая уже завербованных, составит около ста пятидесяти тысяч. Сто тысяч Вавилон предназначает для нужд собственной обороны, остальные пятьдесят будут размещены в провинциях.

– Всего пятьдесят тысяч? – подивился наместник Сиппара. – Но этого слишком мало.

– И я так полагаю, – поддержал наместник Урука, – пятьдесят тысяч потребуются для защиты одной лишь Мидийской стены.

– Мидийская стена защищена надежно, – заверил их Наби-Иллабрат, – но теперь мы не станем вдаваться в подробности. Как разместить эти пятьдесят тысяч, об этом позаботятся военачальники. Может быть, они и направят их к Мидийской стене.

– А кто же в таком случае защитит города? – прервал его наместник Куты.

– Куту и Киш – вавилонское войско, поскольку они лежат неподалеку. Городам Нижней Вавилонии: Ниппуру, Уруку, Ларсе, Лагашу, Уру и Эриду – надлежит собрать войско из рабов. Состоятельным халдеям придется отказаться примерно от двух третей своих рабов и поденщиков, обрабатывающих теперь поля и виноградники.

– А что станется с полями и виноградниками? – растерянно улыбнулся вавилонский управитель.

– Надо распустить гаремы, и тогда поля будут обрабатывать женщины.

– Пресвятая Иштар, ты шутишь, светлейший Наби-Иллабрат? – В голосе управителя слышалось раздражение.

– Стоит ли спорить об этом! – махнул рукой наместник Лагаша. – Ответьте лучше, за чей счет предполагается содержать сторожевые отряды, набранные из невольников и поденщиков?

– За счет их хозяев, а как же иначе! – подал наконец голос Набусардар. – Испокон веков это было их повинностью. Это их долг. Ведь решается судьба Вавилонского царства.

– Взвалить такое бремя на знать… – ледяным тоном заметил кишский вельможа.

Но тут вскочил наместник Урука и в негодовании обрушился на него.

– Минуту назад, светлейший, за блюдо Хирама и лук царя Тиглатпаласара ты предлагал любую плату, а теперь сам скаредничаешь и других отговариваешь пожертвовать золотой на лук Кира. Неспроста я спросил тебя, сколько ты дашь за лук персидского царя!