Даже Валтасара взяла оторопь. Он оглядел столы. Гости не сводили с Телкизы изумленных глаз. Царь попробовал остановить ее:

– Телкиза, твои речи безумны!

Она смерила его презрительным взглядом.

– Раб собственного безволия, раб Мардука, раб Исме-Адада!

Чтобы как-то поправить дело, верховный жрец многозначительно заметил:

– Право, она безумна!

– Пусть я прослыву безумной! – прошипела Телкиза. – Но теперь я сказала все.

Да, она сказала все, ошеломив признанием жрецов и вельмож, но сама облегчения не почувствовала: камень, сдавивший ей душу и тело, стал еще тяжелее.

Изнемогая от непосильного бремени, она обронила:

– Теперь ты можешь отпустить меня, Валтасар.

– Ступай, – ответил царь.

Телкиза поднялась, и в ее зрачках уже не было прежнего блеска. Она думала, что ее рассказ вызовет негодование в сердце Набусардара, но он остался глух и безразличен.

Окончательно сраженная его холодностью, Телкиза покидала ападану. Проходя меж рядами столов, украшенных гирляндами и уставленных золотой утварью, она слышала, как Исме-Адад гневно повторил:

– Право, она безумна.

– А, – махнул рукой Валтасар, давая этим понять, что больше о ней говорить не стоит.

Призвав управителя дворца, он распорядился насчет иудейских юношей.

Его голос заставил Телкизу обернуться. Стоя в дверях, она еще раз оглядела все вокруг, и мягкий ковер из роз обернулся для нее тернистым лугом, свисающие с потолка гирлянды лотоса – петлями виселиц, звон чаш – лязгом костей оживших скелетов, улыбки тупых пьяных лиц – оскалом смерти.

Нигде и ни в чем уже не было ни жизни, ни красоты. Ах, как она устала, как устала…

Сибар-Син поднялся из-за стола и, подойдя к Телкизе, предложил проводить ее.

– Пожалуй, – ответила она, – а эти все… будь они все прокляты, прокляты…

– Не оскверняй свои уста, княгиня, они созданы для наслаждения.

– Но мне все опостылело, все. Какой-то бог, сжалившись надо мной, внушил мне мысль о последнем наслаждении, которого я еще не изведала… он внушил мне мысль о смерти…

Сибар-Син посмеялся ее сумасбродству и вместе с ней вышел на галерею.

Вдруг она остановилась и порывисто схватила его за руку.

– Слышишь, Сибар-Син?

Ападана оглашалась переливами арф и пением.

– Слышишь? – снова спросила она, судорожно сжимая его руку.

– Слышу, – кивнул он, – это хор иерусалимских юношей славит гимнами наших богов. Валтасар верит, что это навлечет гнев богов на потомков Авраама и Соломона, он верит, что так ему удастся изгнать Яхве из Вавилонии. А как ты думаешь, Телкиза, удастся это ему? Да и существует ли в природе этот самый Яхве? По моему разумению, боги охраняют только сильных, что им до такого униженного племени, как эти пленные иудеи?

– Оставим богов в покое, Сибар-Син. Я знаю только, что Валтасар считает Яхве своим заклятым врагом. Ты же слышал, как он сказал, будто и мое лоно обратил Яхве в пустыню и пепел. Не случись этого, он нарек бы меня царицей Вавилонии. Он гнусен, о, как он пресмыкается перед Эсагилой! Я просто с ума схожу – меня терзает жажда мести.

Гулкое эхо песни прокатилось под сводами галереи.

– От подобной музыки слабеет воля и рушатся замыслы, – заметил обольстительный вельможа, – но мы всегда были непреклонны.

– Право, Сибар-Син, что нам музыка… это для богов, а не для людей. – Она грустно вздохнула. – Я хотела тебе сказать…

Телкиза остановилась и умолкла.

– Мысли разбегаются… Вот сейчас внутренний голос шепнул мне: к чему помышлять о мести, не лучше ли снова невинной, простодушной девочкой играть в царской аллее разноцветными камушками?..

– Ты плачешь, Телкиза?

– О! – Она опустила ресницы и смахнула ими слезы.

– Тебе надо быть сильной. Крепись, ведь ты княгиня, а слабость пристала только рабам. Ты сказала, что жаждешь мести. Отомсти, и тебе станет легче. А детские годы не возвратить. Люди обязаны идти, идти и доиграть свою роль до конца.

– Идти и доиграть свою роль до конца… – повторила Телкиза. – Что ж, пусть так…

Она выдернула из висевшего на стене венка два нардовых стебля, размяла их в пальцах, пустила пушинки по воздуху, наблюдая их полет. Когда былинки опустились на примятые лепестки роз, женщина растоптала их ногой.

– Все суета сует… – молвила она печально и сокрушенно.

Телкиза провела рукою по холодному лбу.

– Теперь я жажду одного – смерти. Я хотела бы умирать долго-долго.

– Вино помутило твой разум, Телкиза. Только рабы мечтают о смерти.

– Я вернусь на женскую половину, – проговорила она чуть слышно и поспешила в другое крыло дворца, оставив Сибар-Сина одного.

Телкиза вернулась к пировавшим женщинам, заставив себя обворожительно улыбаться. Роскошная, ослепительная, она села за один стол со своими завистницами и восторженными почитательницами.

Телкиза заметила, что царица воспользовалась ее отсутствием и вместе со своей прислужницей понесла пророку Даниилу еду и питье с праздничного стола… Телкизу это нисколько не удивило. Привязанность царицы к иудейскому мудрецу всегда оставляла ее равнодушной. Тем менее занимало ее это в данную минуту.

Вдыхая аромат смол и цветов, Телкиза задумчиво смотрела перед собой. Душой она оставалась в ападане. Набусардар не выходил у нее из головы.

Когда утих рокот струн и замерли последние звуки песен, воины Исма-Эля доложили Набусардару, что на подступах к городу все спокойно и Вавилону не угрожает никакая опасность, предчувствие которой бесконечно томило верховного военачальника, – он и пил меньше, и был сдержан в веселье – беспокойство не покидало его.

Лишь один раз, захваченный пением иерусалимских юношей, засмотревшись на прозрачную каплю вина, он увидел в ней погруженный во тьму борсиппский дворец. С нежностью подумал он о Нанаи, спящей под охраной стражников, вспомнил Теку, скульптора, жреца Уду. Его переполняла благодарность к той, которая носит под сердцем его первенца.

Набусардар растер пальцем каплю чудесной влаги, а голос Валтасара спугнул его сказочное видение…

– Довольны ли вы, мои боги? Кто из живущих мог бы воздать вам большие почести? – спесиво кричал царь.

Он высокомерно оглядывал сотрапезников.

Когда взгляд его остановился на одном из советников, иудее, отрекшемся от своего племени и за большую сумму получившем службу у Набонида, тот решительно поднялся и сказал:

– Не дай себя обмануть, о могущественнейший из могущественных! Эти отроки поносили тебя и твоих богов, песней и музыкой несравненной возвеличивая своего Яхве.

Кровь бросилась в лицо Валтасару. Вскочив с кресла, он взревел:

– Кто тебя подкупил? И как посмел ты перед жрецами и вельможами Вавилона унизить царя царей и глумиться над всемогущими богами? Перед всем народом и гостями ты позоришь своего повелителя и оскверняешь создателя своего Мардука! Смерть тебе!

– Смерти заслуживаю не я, а они. – Советник указал на певцов. – Дозволь слуге твоему доказать свою правоту.

Губы Валтасара побелели.

– Именем Мардука заклинаю тебя! – настаивал советник.

Неожиданно из толпы иудейских певцов вышел юноша и сказал вельможе:

– Чего ради ты сперва предал свое племя и бога своего, а теперь выдаешь тех, кто не отрекся от Яхве и останется верен ему до самой смерти?

– Вы обманываете царя, властелина своего! – набросился на него советник. – Да, они обманули тебя, царь. Праведный гнев сотрясет тебя, если я переложу тебе с их языка на твой язык слова псалмов.

И он без промедления пересказал первую песню:

– «Будь благословенно имя Яхве отныне и присно и во веки веков. От восхода солнца до заката славься имя Яхве».

– Он правду говорит? – вскричал Валтасар, и глаза его гневно сверкнули.

– Правду, – подтвердил иерусалимский юноша, спокойно взглянув на царя глубокими, словно бездонными, очами.

– Так будьте вы прокляты и да постигнет вас справедливая кара! – воскликнул царь. – Двадцати из вас гореть в печи огненной, чтобы вы почувствовали, сколь лучезарен ваш бог!