– Ты все еще любишь его, Нанаи? Сильно, сильнее, чем Набусардара?

– Одного тебя, мой победитель.

– Только потому, что я победитель? А что, если бы им стал Устига, – кого бы ты избрала тогда?

– Клянусь незапятнанной честью рода Гамаданов: что бы ни случилось – я буду любить одного тебя.

– Ты произнесла это с такой грустью, Нанаи, любовь моя…

– Я говорю это с грустью, потому что многое из того, с чем сталкиваемся мы на дороге жизни, нам неподвластно. Страдания персидского князя заставляют меня страдать, хоть я и понимаю, что ты держишь его в заточении как недруга Вавилонии и не вправе выпустить, пока мы враждуем с персами. Но прошу тебя об одном, Набусардар, не отправляй его обратно в подземелье! Там ужасно, там слишком ужасно даже для убийц и диких зверей. Оставь его в верхних покоях. Пусть и у него будет немного свежего воздуха и солнца.

– Ты любишь его, Нанаи! – Набусардар холодно посмотрел на нее.

– О, если бы ты мог заглянуть в мое сердце, сомнения твои рассеялись бы, мой дорогой.

На повороте лестницы они остановились передохнуть.

Тревога и опасения, связанные с Устигой, не покидали Набусардара, хотя он и не придал особого значения высеченному на перстне наказу Кира, – враг ведь отступил от стен Вавилона! Он лишь распорядился усилить стражу во дворце и набить двойную решетку на окне комнаты, где лежал Устига.

Затем все сошлись в кабинете Набусардара для дружеской беседы.

Первым заговорил Гедека, осведомившись, долго ли еще будет бесноваться демон войны.

– Я не случайно приехал, – оживился Набусардар, – персы отступают, и надо полагать – войне скоро конец.

– Конец? – воскликнула Нанаи, и слезы радости зазвенели в ее голосе.

– Полагаю, что так, хотя твердой уверенности у меня нет. Персидское войско отошло от стен Вавилона – это правда, лишь несколько отрядов закрепилось на подступах к городу – возможно, для того, чтобы прикрыть отступление основных сил.

– Господин, – разрыдалась Тека, – все, что прикопила я, служа твоему роду, я с благодарностью приношу в жертву богам.

– Не надо спешить, – остановил ее верховный военачальник, – хотя его величество Валтасар первым ступил на сей ложный путь… Люди в Вавилоне не помнят себя от радости – пляшут, поют, кричат. На улицы выкатили бочки с вином, пьют без удержу. Царь заразился веселостью гуляк и приказал в честь победы устроить пир, еще не виданный в Вавилоне. Я предостерегал его, говорил, что рано. Да он заупрямился, закапризничал, как всегда. Говорит, в такой день никому ни в чем не будет отказа, вино, как воды Евфрата, потечет через весь Город городов. Солдаты будут угощаться заодно с горожанами – в домах, на площадях, в садах и на улицах. Женщины будут ублажать победителей.

– Господин мой… – Испуг мелькнул в глазах Нанаи.

Набусардар нахмурился.

– А самые красивые должны принадлежать царю, дорогая, – с суровой, горькой усмешкой добавил Набусардар. – Вот какой чести могут тебя удостоить!

– О, ради Энлиля, – ужаснулась она, – ради священного Энлиля, творца вселенной…

Услыхав о причуде царя, Тека задрожала. Она была свидетельницей великой любви Набусардара к Нанаи и понимала, что творится в душе ее господина.

Прихоть Валтасара ошеломила и Гедеку, но, храня спокойствие, он сказал:

– Если царь остановит свой выбор на Нанаи, я берусь подыскать продажную женщину, внешне похожую на твою избранницу, светлейший, пусть та за золото подарит царю свое тело и ласки. Лишь бы Валтасар не догадался о подвохе! Если нет у него почтения к тому, кто два года защищал Вавилон и его самого, то поделом ему быть обманутым.

– Нет, мастер, – возразил военачальник. – Довольно обмана и лжи. Нанаи станет моей законной женой. Царь должен это осознать. За победу над персами я не потребую иной награды, кроме благородного титула для дочери Гамадана. Награды будут присуждаться в день праздника. Вот тогда я испрошу у царя позволения, чтобы Нанаи в соответствии с законом могла стать спутницей моей жизни. – Набусардар задумался. – Правда, однажды царь отказал мне, но я не хочу обходить закон.

– Извини меня, светлейший, но, пожалуй, в таком деле хитрость надежнее просьбы, – возразил Гедека. – На сей раз я советую тебе прибегнуть к ней, хотя, как ты знаешь, сердцу моему всегда чуждо было лукавство. Я не верю в великодушие нашего государя, и мне жаль Нанаи.

– Или сам испроси у Иштар милостей любви, – подала голос Тека, умоляюще глядя на господина. – Пусть она благословит тебя. Совладав с двумястами тысячами персов, неужто не переспоришь ты халдейского владыку?!

В душе он разделял ее мнение, но вслух произнес:

– Я надеюсь, выход найдется. Спасибо вам за попечение о моем дворце и самом дорогом для меня сокровище.

При этом он взглянул на Нанаи и погладил ее сложенные на коленях руки.

– Спасибо за радение и верность.

Расспросив каждого о житье-бытье, Набусардар вскоре отпустил всех.

Когда они остались наедине, Нанаи сказала:

– Ты невесел и печален, мой победитель. Ты так грустишь, будто персы овладели Вавилоном. А ведь мы давно не виделись и тяжкое время пережили в разлуке. Радуйся же нашей встрече в вольном краю.

– В вольном ли, моя Нанаи? Опасность еще не миновала. На подступах к городу персы роют рвы. Вопреки желанию Валтасара я приказал воинам не покидать стен. Боюсь, как бы враги не возвратились, хотя допускаю, что они решили убраться восвояси. Неспокойно у меня на душе. А руки связаны, ведь и для меня царское слово – закон. Будь моя воля, я преследовал бы персов до пограничных рубежей. Но у нас нет сильной конницы. Страшно сознавать, что тобою верховодит царь, который толкает страну в бездну. Это даже рабы понимают. Простого человека не обманывает чутье. Эсагила помирилась с Царским городом, убедившись, что Валтасар, так же как Набонид, станет послушным орудием в ее руках.

– Что же нужно для спасения народа, мой повелитель?

– Нужно устранить этого спесивца, да боюсь, скоро не удастся. К тому же теперь Вавилонии необходим Валтасар, каким бы он ни был; если трон опустеет – враг не преминет этим воспользоваться.

– Но разве в Халдейском царстве нет никого, кто мог бы занять престол и править народом? Ведь есть же у нас царица! Добрейший Улу рассказывал мне о славном прошлом халдеев, он говорил, что при царице Нитокрис страна процветала так же, как при Навуходоносоре. Почему бы нынешней царице не править самой? Она мудра и добра к людям.

– Она-то мудра и добра, да только кто возьмется устранить Валтасара?

Набусардар глубоко задумался.

– Ну, хотя бы я, – решительно высказалась Нанаи.

Он вздрогнул, словно очнувшись от тяжелого сна, и настороженно огляделся – не слышал ли их кто.

– Женщине такое не под силу. Это дело воинов.

– Полно, на праздничном пиру ты без труда обратишь на меня внимание Валтасара. Я ведь тоже могу пойти на этот пир. И когда, забыв все на свете, он будет жаждать моих ласк, я заколю его.

– Нет, бесценная моя. – Набусардар взял ее руки, покрывая их поцелуями. – Ты останешься такой же чистой, как до сих пор. Ты не запятнаешь себя кровью. Это наше, мужское дело. Однажды невольно я чуть было не принес тебя в жертву персам и за это казню себя по сей день. Нужно быть извергом, чтобы сознательно подвергать тебя опасности.

– Но ты же не посылаешь меня, я сама иду на это.

– Нет, Нанаи, бесстрашная жена моя, ты будешь принадлежать только мне, мне одному. Ты для меня самая желанная награда за победу над Киром. Оставим заботы и поговорим лучше о чем-нибудь более отрадном. Завтра я снова вернусь к царю, а сегодня мне хочется счастья, настоящего счастья для нас обоих.

Взмахом руки он словно отогнал мрачные мысли.

– Да, сегодня мы должны быть счастливы вместе.

С этими словами он опустился перед ней на колени и стал целовать ее пальцы, и перстень на пальце, и линии на ладонях, и ямки на запястьях, испещренных голубыми жилками. Затем он поднялся и обнял ее.