– Кир поймет свою ошибку! Он поймет, что Вавилония не Мидия и не Сирия, чтобы пасть от собственной слабости! Вавилон – не Иерусалим или Ниневия, чтоб от него не осталось камня на камне! А царь Валтасар – не Астиаг, не Седекия, от которых разбежалось собственное войско! Вавилон вечен, а царь его – бессмертен!

Просиявшим взором обвел он укрепления и крыши домов. Повсюду стояли баллисты и катапульты, воины были наготове. Возле них, защищенные от вражеского огня сырыми кожами, попонами и холстинами, возвышались груды стрел и метательных ядер.

В царе укрепилось чувство собственного достоинства. Но когда он перевел взгляд на лабиринт вавилонских улиц, то ужаснулся неописуемому смятению, какое не охватывало еще ни один город, населенный детьми человеческими.

Плач и стоны доносились снизу. Люди покидали жилища и в ужасе метались у домов, не зная, где искать спасения. Казалось, благоразумие и выдержка изменили халдеям. Мысль о грозящей смерти и жестокости персов оттеснила все другие. Потеряв над собой власть, люди не могли противостоять панике и хаосу, как не может противостоять им всякий, кого обуял страх.

Но с террас Эсигиши открывалось взору лишь происходящее на улицах. Между тем и в дворцовых палатах хозяйничали демоны страха – вельможи совсем потеряли голову, не зная, что предпринять: прятать ли прежде добро или прятаться самим. Рабы сносили в подвалы великолепные ковры и дорогие вышивки, надрывались под тяжестью сокровищ, накопленных десятками поколений, приумноженных нынешними стяжателями; сундуки с золотом и брильянтами закапывали в садах, роскошные заморские ткани и кожи замуровывали в стенных тайниках. У каждого члена семьи был при себе мешочек с драгоценными каменьями. У всех, даже у женщин и детей, за поясом поблескивали кинжалы. Во дворах ржали оседланные кони – на тот случай, если придется бежать из города.

Дом сановника, ведавшего торговлей, находился в Верхнем городе, как раз напротив царского дворца. Широченные ворота из дерева усу, отделанные бронзой и тибетской яшмой, горели позолотой и переливались на солнце всеми цветами радуги.

Внезапно они распахнулись, и на улицу выбежала хрупкая девушка. Каждое ее движение выдавало страх. Она боязливо оглянулась и спряталась за диоритовую скульптуру крылатого быка, охранявшего вход во дворец. Вид у нее был безумный.

– Моя дочь! – в отчаянии крикнул сановник, глядя на нее с террасы, и впился глазами в девушку.

На улице показался отряд солдат.

Девушка выбежала им навстречу. В ее волосах, стянутых сзади узлом, сверкали дорогие булавки и великолепные длинные гребни. Девушка бросилась перед солдатами на колени и, ползая по булыжной мостовой, умоляла пронзить ее мечом. Она выхватывала из волос драгоценные украшения и, кидая их солдатам – в награду, – кричала:

– Жестокие персы хотят надругаться над нами… Но не видать моего тела… варварам из Персеполя и Экбатан. Лучше убейте меня, убейте!

Сановник вцепился пальцами в нагрудную цепь и закричал:

– Моя дочь… Не убивайте! Моя дочь…

А она сорвала брошь, скреплявшую ее одежду, и обнажила грудь, умоляя пронзить ее сердце.

Горнист отряда оттолкнул девушку в сторону – теперь не до женских капризов. Девушка отлетела на край мостовой, и булавка, что была в ее волосах, вонзилась ей в горло. Она упала под ноги кудрявому мальчику, который тащил на веревке белого священного козленка, чтобы принести его в жертву богам и просить сохранить ему жизнь.

Увидев, что девушка умирает, мальчик выронил веревку и, бросившись на холодеющее тело, запричитал:

– Сестра, моя любимая сестра!

Отец завыл зверем и стал рвать на себе волосы. Срочно позвали придворного лекаря. Несколько капель отвара, добавленных к молоку, привели его в чувство, но он не переставая шептал:

– Говорил я, что надо смириться перед Киром. Нельзя было отсылать ни с чем его послов. Теперь мы сами перебьем друг друга.

Валтасар инстинктивно схватился за горло. Бесполезные, но справедливые слова! Суровое время настало для Вавилона. В царство, где хозяйничает меч, приходит смерть. Перед этим неумолимым законом не устоит и Город городов. Произойдет сражение не только с врагом на подступах к городу. Сражение начнется здесь, среди своих. Припомнятся тысячи неотмщенных обид, распрей, поднимут голову смутьяны, душегубы, изменники, стяжатели, воры, скупцы, грабители, которые ради мамоны не побоятся схватить за горло самого царя.

Валтасар сжал подбородок длинными пальцами. Несмотря на сентябрьскую духоту, он чувствовал, как спина его покрывается холодным потом. Каким беспомощным показался он сам себе перед своими сановниками и придворными! Кто знает, сколько подлых убийц скрывается за этими постными, смиренными лицами? Быть может, тот чернобровый писец или вон та краснощекая швея только и ждут случая, чтобы умертвить своего властелина? Теперь безопаснее всего в покоях, охраняемых верными стражами.

– Туда… – выдавил он и надел цепь, словно золотое украшение могло заменить ему прочный чешуйчатый панцирь.

Валтасар стал спускаться с террасы. Сановник, ведавший дорогами, присоединился к нему и попросил:

– И нас отпусти, государь. Мы поклялись честно исполнять наши государственные обязанности, но ведь на нас лежит забота и о наших семьях.

Стараясь не выдать своего страха, Валтасар натужно и презрительно усмехнулся:

– Еще бы! Вы всегда отдавали предпочтение своим домам и своим семьям. Так можете ли вы и в эту минуту стать другими?

– Клянусь тебе, царь царей, заботясь о близких, мы не забудем об интересах державы.

– Положим, – сказал царь, – однако всегда бывало, всегда и везде бывало так, что в трудную минуту приближенные царя оставались вблизи своего повелителя и не покидали его ради жен и детей.

– Тогда считай, что я обратился с этой просьбой лишь от своего имени. Быть может, это только я при виде мертвой дочери его светлости сановника по торговым делам поддался сумасбродным опасениям. У меня дома тоже дочь, она для меня все. – На глаза его навернулись слезы.

– Ступай же. Спаси ее и приведи в мой гарем.

– Царь! – Он бухнулся в ноги Валтасару.

– Я сказал, можешь идти, так ступай же, ступай.

Из толпы донесся голос борсиппского наместника:

– Просим твое величество – отпусти и нас. Нашим дворцам грозят уничтожение и грабеж.

– Ах, вот как! – Царь шумно и негодующе вздохнул, глубоко втянув воздух, сотрясаемый трубными звуками, грохотом боевых колесниц и топотом пышногривых коней. Гул, вой и рев были столь оглушительны, что казалось, они исходят из-под террас садов Эсигиши. Валтасар запахнул мантию и невольно съежился.

Подавляя страх, он проговорил заикаясь:

– Чего вы боитесь? Войско Набусардара сбросит солдат Кира в Евфрат, как падаль.

Персидские латники готовились к первой атаке. Военачальник Гобрий рассчитывал взять город штурмом крепостных стен. Ни сомнений в успехе тщательно продуманного плана, ни колебаний у Гобрия не было. Он был убежден, что пробивная сила армии Кира превосходит мощь вавилонских укреплений.

На все вопросы военачальников и царя он отвечал односложно и торжественно:

– Они сдадутся, мы возьмем город приступом.

– А что, если наши расчеты и предположения не оправдаются? – усомнился Кир, когда маги уже готовились принести последние жертвы и фимиам над алтарями взвился выше башни Этеменанки и даже выше башни Эвриминанки.

– Им не устоять, высокочтимый, клянусь звездой Сопид, на которой обитают души блаженных. Да не допустит меня туда Ормузд, если я не оправдаю твоих надежд. Еще никогда я не был так уверен, как накануне этого сражения.

– А что скажешь ты, князь? – обратился царь к Сан-Урри. – Ты халдей и знаешь силы своих. Ты был правой рукой Набусардара, его помощником.

Сан-Урри исподлобья посмотрел на Кира маленькими черными глазками. В его взгляде проблескивало недовольство: персидский владыка до сих пор не удостоил его воинского чина, по-прежнему величая лишь князем. Честолюбец, он мечтал о том, как войдет в побежденный Вавилон во главе отряда, в пышных регалиях персидского высшего военачальника. Но Кир не проявлял желания возвысить Сан-Урри.