I.

Лучшая средняя ложа бельэтажа, как всегда, была занята Резедиными, и, как, всегда на самом видном месте у барьера сидела Зиночка. Это была премилая молодая девушка с немного утомленным лицом и щурившимися близорукими глазами; золотисто-белокурые волосы падали на белый лоб шелковистой бахромой и красивыми завитками пряталась за маленьким розовым ушком. В каждом движении Зиночки чувствовалась та клубная опытная барышня, которая умеет держать себя и вообще привыкла быть на глазах у публики. Слишком пестрый наряд и перчатки на шесть пуговиц говорили о неуменьи одеваться: такой костюм приличен для молодой дамы,-- как уверяла сидевшая в ложе гувернантка, m-lle Бюш,-- но Зиночка слишком была избалована, чтобы слушать хорошие советы и наставления.

-- Хочется вам, m-lle, терять время на разговоры с ней?..-- равнодушно отвечала мать Зиночки, Елизавета Петровна, когда гувернантка начинала приставать к ней с жалобами.-- Разве ее в чем-нибудь убедишь?..

Поблекшая раньше своих лет, m-lle Бюш складывала сухия губы оборочкой, вытягивалась в струнку и безучастно начинала смотреть своими печальными глазами на сцену,-- в театре она сидела по обязанности и думала совсем о другом. Рядом с ней вертелась на стуле пухлая девочка-подросток, Милочка, за которой нужно было смотреть в четыре глаза -- шалунья начинала сейчас же горбиться, разставляла руки и даже клала ногу на ногу, как это делал какой-нибудь Сенечка Татауров. Тот запас энергии, который по контракту m-lle Бюш должна была распределять поровну между Зиночкой и Милочкой, теперь всей своей тяжестью обрушивался на одну Милочку.

-- Какия глупыя оперетки нынче пишут...-- возмущался сам Ромодин, большой любитель сцены.-- Это наконец невозможно!

Красивый и представительный, Ромодин для своих пятидесяти лет был настоящим молодцом; только легкая лысина на голове и пробивавшаяся седина в бороде говорили о всесокрушающем влиянии времени. Одетый безукоризненно, с выхоленными руками и привычками записного щеголя, он был, что называется, видным мужчиной. В больших серых Глазах сказывалась та же усталость, как и у Зиночки. Ромодин часто наблюдал дочь и улыбался ея улыбкой,-- он так ее всегда любил. В свой очередь и Зиночка постоянно повертывала свою хорошенькую головку к отцу и немым взглядом делилась с ним впечатлениями. Сегодня Ромодин был недоволен, следовательно и Зиночка тоже. Она предоставляла смотреть на сцену m-lle Бюш, а сама наблюдала партер, где мелькали знакомыя лица: вон сидит Сенечка Татауров, рядом с ним инженер Бржозовский и англичанин Рей. Но окончании действия все трое пройдут в фойэ, а оттуда один по одному заберутся к ним в ложу. Зиночке было весело, несмотря на плохую пьесу.

Театр в Косогорье был маленький и очень неудобный, но публики в нем всегда было много, особенно когда шли оперетки. Плохенькая труппа с грехом пополам гналась за вкусами публики и не скупилась на опереточныя вольности, выкупая ими другие недочеты и провинности. Впрочем, косогорская публика была самая невзыскательная -- золотопромышленники, игроки, дельцы и просто темныя личности без всякой определенной профессии, а уже к ним на придачу шли чиновники, инженеры и представители местной адвокатуры. В общем получалось что-то уж очень сборное и мало интеллигентное. Театр являлся единственным местом развлечения, и все ложи были заняты семьями, невзирая на характер представлений. В этом последнем обстоятельстве никто не находил ничего предосудительнаго, потому что детей защищала от опереточной грязи их невинность, а косогорския девицы настолько были благовоспитанны, что, где нужно, и не видели и не слышали...

"Кто первый придет к нам в ложу: Бржозовский или Сенечка Татауров?" -- думала Зиночка во все первое действие.

Бржозовский сильно ухаживал за ней, а Татауров бывал, как бывал везде,-- нужно же было куда-нибудь деваться. Легкомыслие Зиночки было известно всем, и Бржозовский в глаза называл ее "кисейной барышней".

-- Вы наконец выпадете из ложи, если будете так наклоняться...-- по-французски предупреждала Зиночку сердившаяся m-lle Бюш.

Как смешно сердилась эта гувернантка! Зиночка весело посмотрела на отца, который всегда подшучивал над чопорной девушкой. Но Ромодин не ответил своей любимице обычной улыбкой, а даже отвернулся -- это уж совсем не походило на него. Что бы это значило? Опустившийся занавес прервал догадки Зиночки.

-- У меня голова болит...-- заявила Елизавета Петровна, кутаясь в новый теплый платок.-- Я думаю ехать домой.

-- Как знаешь...-- соглашался Ромодин и тревожно посмотрел на жену.-- Я тоже с удовольствием уеду.

-- Нет, не безпокойся, пожалуйста...-- остановила его жена.-- Меня проводит Бржозовский, а ты останься с детьми.

Последния слова сказаны были таким тоном, что всякия возражения становились излишними. В свои тридцать пять лет Елизавета Петровна была тем, что называют belle femme. Высокаго роста, с прекрасно сохранившейся фигурой, со свежим лицом и моложавыми движениями, она годилась Зиночке в старшия сестры. В манере себя держать у нея сохранились институтския привычки: Елизавета Петровна закатывала глаза, улыбалась заученной улыбкой, всегда сидела и ходила "стрелочкой", прижав локти к талии, и при случае говорила удивительныя "наивности". Характер у нея был тоже какой-то институтски-взбалмошный, и спорить с ней не приходилось. Так было и теперь: она оделась и пошла одна. Бржозовский уже ждал ее в коридоре, франтовски накинув свою шинель на плечи.

-- Вот это мило...-- вслух думала Зиночка, когда ни Бржозовский ни Татауров не показались в их ложу.

Вместо них пришел рыжий Рей. Он молча сунул всем свою холодную руку, молча сел в угол и в течение всего антракта не проронил ни одного слова, кроме шипевшаго "yes".

-- Я ждала Бржозовскаго или Татаурова, а вдруг входите вы...-- дразнила его Зиночка, стараясь вывести из себя.

Ромодин вышел из ложи, m-lle Бюш начала "делать глаза" расшалившейся Зиночке, а та на зло отвечала ей по-французски:

-- Что же мне делать, если этот болван всегда молчит...

-- Неприлично говорить на языке, котораго другие не могут понимать,-- по-русски отвечала m-lle Бюш.

-- Хотите, я скажу то же и по-русски!..-- ответила Зиночка.

-- L'enfant terrible...-- простонала m-lle Бюш и даже закрыла глаза от ужаса.

Милочка поняла наполовину содержание происходившаго разговора и смеялась, по-детски глядя прямо в глаза Рею.-- "Пусть его молчит, чорт с ним..." -- решила про себя Зиночка, отвернулась и опять стала смотреть в партер и на ряды лож. Вон Сенечка Татауров торчит в ложе у Грибушиных. Как это мило: все три девицы одеты в одинаковыя платья и даже одинаково причесаны. "Настоящия три грации, оцененныя в сложности в полтораста тысяч",-- сказал про них Бржозовский, который надо всем смеется. Зиночка навела бинокль и наблюдала, как Сенечка говорил что-то смешное младшей грации и как та хихикала, закрывая лицо вышитым батистовым платочком. "Настоящия куклы..." -- подумала Зиночка, выпрямляясь. В антрактах ее, Зиночку, разсматривали в бинокли изо всех лож, и это лестило ея самолюбию. Она принимала равнодушный вид и с деланой улыбкой начинала разговаривать с m-lle Бюш или Милочкой.

-- А папа вон где...-- указывала Милочка на литерную ложу бенуара.

-- Разве можно пальцами указывать?-- останавливала ее гувернантка.

Наскучив играть роль благовоспитанной барышни, Зиночка опять начала разсматривать публику в бинокль. Ее сердило, что в их ложе не было никого из кавалеров. Тот же Сенечка забрался к Грибушиным и болтает там целый антракт. Нужно будет его проучить хорошенько... А папа что-то очень долго остается в ложе Черняковых и о чем-то спорит со старшим братом. Папа не любит этих Черняковых, хотя у него и есть какия-то дела с ними по приискам. Старший Черняков -- совсем лысый, а у младшаго голова квадратная и борода точно из пакли. В городе их недаром зовут братьями-разбойниками.