Второй, нижний грот, куда я не забирался, был меньше размером. Все стены были покрыты письменами на разных языках. Часть из них была написана красками, другая часть — вырезана в камне. Причём одни были едва процарапаны, а другие — высечены с большим мастерством. Мортлейк потребовал, чтобы я провёл освещение в грот с письменами, Анджеле велел, чтобы она принесла его спальный мешок. А потом отослал нас прочь, сказав, чтобы мы сами нашли себе развлечение.
«Халибёртон», среди прочего, снабдили нас проигрывателем DVD, и мы с Анджелой посмотрели «В поисках Немо», прежде чем перейти к более примитивным развлечениям. Я малость робел перед ликами тридцати семи святош, но Анджела сказала, что каменные люди обычно более снисходительны. После наших жарких забав мы заснули.
Я проснулся оттого, что доктор Мортлейк тыкал в меня своей титановой тростью. Застукав нас голеньких, нужно было быть полным идиотом, чтобы не догадаться, как мы тут развлекались. Я не задавался вопросом, почему его не волнует адюльтер, но вот почему это перестало волновать нас? Может, потому что поиск Натана был близок к завершению, и наши пути должны были разойтись. Его глаза сияли.
— Эврика! Я нашёл! Идём со мной.
Он повёл меня в грот письмён. Он шагал словно ему было всего семьдесят. Я увидел несколько исписанных блокнотов, два раскрытых словаря. Один был для перевода с санскрита на английский, другой с акло[1] на латынь. Доктор Мортлейк сразу взял профессорский тон:
— В санскрите есть множество отсылок к напитку бессмертия называемому Амрита. «А» означает отрицание, подобно тому, как древнегреческая «альфа» означает отрицание в слове «атеист». В свою очередь «мрита» означает «смерть». Этот нектар бессмертия, как сказано, вырабатывается организмом практикующего йогу — просачиваясь из мозга вглубь тела и духа.
Я кивнул. Словно знал, о чём он толкует, словно мне было интересно.
— Понимаете, я не думаю, что это миф. Я думаю, что действительно существовал эликсир бессмертия, только это не секрет просветлённого человеческого разума, а выделения инопланетной твари, — заключил Мортлейк.
— По-вашему, это бог-павлин?
— Превосходная догадка, мистер Ливингстон! Я отыскал все упоминания о «Павлиньем молоке» в одном весьма необычном буддийском тексте под названием «Чёрная сутра». Существовало божество по имени Йитра. Или, как вариант, Йидра. Впрочем, я не уверен насчёт «божества» — писание гласит, что асура был захвачен на обломках металлической сферы. Существо источало прозрачную жидкость, которую народ «волосатых» собирал, чтобы пленять злые души вечной иллюзорностью майя[2]. У Пао знал, что культ Йитра обосновался где-то в здешних горах. Он предполагал, что асура давно мёртв. Он также говорил, что просто испить эликсир недостаточно, нужно в правильный момент произнести заклинание.
— Когда вы узнали?
— Я выяснил это ещё в восьмидесятых. Позже прочитал маленькую заметку в военном журнале, озаглавленную «Спасаясь от Талибана в пещере со странным павлином». Удивительная история Майкла Ливингстона, ваша удивительная история о том, как вы прятались в маленькой пещере с чудовищным идолом внутри. А потом я унаследовал деньги моего младшего брата Фрэнка. Деньги открывают любые двери, мистер Ливингстон. Я отыскал вас, затем, с помощью этих надписей, отыскал это.
Доктор Мортлейк подошёл к стене пещеры и постучал семь раз, бормоча какую-то тарабарщину: «Зодикаре об зодираму». Участок стены раскрылся; внутри было небольшое гнездо, полное хрустальных яиц. Точнее это были маленькие сосуды в форме яйца с хрустальной крышечкой наверху. Сперва мне показалось, что все они пустые.
— Сказка про Аладдина, — сказал доктор Мортлейк. — Осталось только три наполненных яйца. Три, мистер Ливингстон. Для меня, для Анджелы и для вас. Мы — бессмертные. Я владею миллионами долларов, а теперь ещё и целым миром и всем временем.
Он извлёк три хрустальных яйца из груды пустых.
— Целый мир, мистер Ливингстон, целый мир.
Передал яйца мне.
— Аккуратнее, друг мой. Разрешаю вам всё рассказать Анджеле. Завтра, когда Луна и Меркурий займут правильные места на небе, мы выпьем эликсир. Я произнесу нужные слова из записок У Пао. И мы будем жить вечно.
Я знал, что он верит. Но был совсем не уверен на свой счёт. Пить странную жидкость, то ли исторгнутую, то ли нет, инопланетной задницей в уединённой гималайской пещере — как по мне, не слишком надёжная перспектива приобщиться к чужой вечности. Я был готов отступиться, только забрал бы с собой Анджелу. Конечно, мы бы остались без миллионов — а с какого-то момента я уже начал думать о миллионах Мортлейка (и о его жене) как о своих. Пока Натан произносил свою вдохновенную речь, Анджела потихоньку оделась и спустилась в нижний грот. Я хотел было ответить Мортлейку, но поймал её предостерегающий взгляд. Следующие шесть часов стали особым адом нелепостей и недомолвок. Я ощущал на своей коже запах тела Анджелы, когда пытался приготовить ужин из армейских пайков, — и пытался по глазам разгадать её мысли. А доктор Мортлейк продолжал распинаться про религиозные обманки, и что подлинное бессмертие вовсе не духовное состояние, но физическое, и что наши предки контактировали с иными расами/сущностями, и что их полузабытые истории впоследствии превратились в систему контроля, именуемую религией. И что лишь немногие исследователи, вроде него самого, отринули слепые предрассудки, навязанные человечеству. И как нам с Анджелой повезло быть с ним знакомыми. И что у нас буквально будет целая вечность, чтобы возблагодарить его за то, что мы собираемся сделать. В общем, доктор Мортлейк нагнал безмерного пафоса и завершил вечер кощунственной интерпретацией Тайной Вечери. Я подумал, что ему не слишком удалась аллегорическая история, в которой Анджеле была отведена роль Марии Магдалены, а мне (конечно же) Иуды. По своему обыкновению, доктор Мортлейк заснул через час после трапезы, состоявшей из безвкусных соевых фрикаделек со спагетти.
Когда он захрапел, я взмолился:
— Нам нужно уходить. Знать не хочу, что там в этих хрустальных яйцах, и не желаю это пить. Нужно уходить прямо сейчас.
У Анджелы было другое мнение.
— Ты просто не понимаешь. Я в жизни не встречала человека умнее его. Если он утверждает, будто волшебное зелье дарует людям бессмертие, значит, так оно и есть. Я тебя не держу, можешь уходить, если хочешь. Но ты не знаешь Натана так же хорошо, как я. И я верю в «Павлинье молоко».
— И ты хочешь жить вечно вместе с ним? Ну, возможно, у него достаточно денег на такой долгий срок.
— Да нет же, глупый. Я хочу жить вечно вместе с тобой. Мы молоды и прекрасны, и мы могли бы стать очень богатыми к тому времени, когда человечество начнёт строить венерианские города под куполами, — если бы ты не струсил. Если бы ты был мужчиной, которого я могла полюбить.
Её слова меня задели.
— Но если мы все выпьем это зелье…
— Не все. — Анджела взяла одно из хрустальных яиц. — Натан не знает, каково зелье на вкус.
Она потянула хрустальную пробку, та подалась со слабым звуком — чпок. Анджела вылила прозрачную маслянистую жидкость на пол пещеры. Серый песчаник впитал эликсир, должно быть, приобретя бессмертие.
— Дай мне свою фляжку.
Я подчинился. Анджела наполнила хрустальное яйцо чистой водой, вставила пробку на место. Затем она сняла с пальца бриллиантовое кольцо и нацарапала на яйце с водой маленький крестик.
— Мы дадим Натану это, — сказала Анджела. — А сами выпьем настоящее зелье.
Потом мы занялись сексом. Натан храпел.
Я уговаривал себя, что он — безобразный, алчный старик. Что он труслив и эгоистичен. Что он не преподнёс дар вечной жизни всему человечеству. И что я получаю гораздо больше тридцати сребреников.
На другой день я, наверное, раз десять проверил, которое из хрустальных яиц помечено маленьким крестиком. Когда перед церемонией Натан вручил каждому по яйцу, мне досталось именно это. Но прежде чем я начал ломать комедию, он вдруг спохватился:
