Я сидел на корме, держа весло как руль, и не спускал глаз с приближавшейся флотилии противника. Наша маскировка ветвями оказалась, по всей видимости, превосходной: первая итауба акавоев как раз проплывала мимо лодки Арнака на расстоянии каких-нибудь пятидесяти шагов, и незаметно было, чтобы у них возникли какие-либо подозрения. Вслед за первой итаубой сразу же мчалась вторая. Когда в следующий миг они оказались на уровне второй нашей лодки с Вагурой на руле, я во весь голос крикнул:

— Вагура, Конауро, Уаки — огонь!

Грохнуло сразу несколько выстрелов, вслед за ними еще и еще. Убедившись, что залп оказался метким и произвел на обеих итаубах среди акавоев страшное опустошение, я уже больше не смотрел туда и скомандовал своим гребцам:

— Вперед!

Изо всех сил навалившись на руль, я круто развернул лодку направо, к берегу. Точной дугой обогнув две обстрелянные итаубы, еще продолжавшие двигаться, хотя грести на них перестали, мы устремились к третьей неприятельской лодке.

А там происходило нечто неожиданное и скверное. Акавои на руле, поняв, какую ловушку мы устроили, решил спасаться бегством на берег, в лес, и тут же повернул туда итаубу. Но он не принял в расчет сопротивления варраулов, которые тоже сразу поняли ситуацию в не собирались помогать врагам. Они продолжали держать весла в руках, но одни отказались грести, а другие пытались даже оказать сопротивление.

Акавои грозными криками их усмиряли, а когда это не помогло, стали лупить по головам и колоть копьями. В безудержном бешенстве они убивали их, сами хватались за весла и лихорадочно молотили по воде. Но и это мало им помогало. До берега оставалось еще шагов сто, когда мы настигли их и, встав между ними и берегом, отрезали путь к бегству. Судьба вынесла акавоям свой приговор, но они не смирились. Их было пять: двое на носу и трое на корме. Когда мы наискось перерезали им путь, четверо из них схватили ружья — имелось у мерзавцев и огнестрельное оружие — и дали залп. Вокруг нас посыпалась картечь. Двое или трое наших оказались ранеными, но другие вовремя пригнулись, спрятавшись за борт, да и целились акавои плохо из раскачавшейся итаубы.

Опомниться мы им не дали. Перестав грести, чтобы лодка не качалась, лучшие стрелки из нашего рода, рода Белого Ягуара, по моему приказу выстрелили из ружей, заряженных пулями. Сам я взял на прицел рулевого. Дав залп. мы устремились вперед, к итаубе. Рулевой лежал с простреленным черепом, наполовину вывалившись из лодки, трое других акавоев корчились в предсмертных судорогах. Пятого, здоровенного верзилу с бугристыми мышцами и свирепым выражением лица, похоже, не задело. Он молниеносно схватил копье и, размахнувшись, изо всех сил метнул в нас, навылет пронзив грудь одному из наших гребцов. Затем он с обезьяньей ловкостью соскользнул в реку и скрылся из наших глаз в мутной воде.

Как видно, он был редкостным пловцом и долго оставался под водой. Догадываясь, что он поплывет по течению к берегу, я направил в ту сторону и нашу лодку. Воины замерли у бортов с оружием наготове. Оказалось, расчеты мои подтвердились. Акавои вынырнул в нескольких шагах от нас. Прежде чем ему удалось открыть рот, чтобы захватить воздух, свистнула стрела и впилась ему глубоко в череп. Так погиб последний из этой пятерки.

На четвертой итаубе бой тоже с успехом подходил к концу. Выстрелы из ружей там только что стихли, и Арнак как раз причаливал к захваченной лодке. Шум боя сменился мертвой тишиной. Над водой медленно поднимались, редея, клубы порохового дыма. Теперь можно было перевести дух.

Вдруг внимание наше привлекли к себе варраулы. Пока мы гнались за пятым акавоем, пленники на атакованной нами итаубе сумели освободиться от пут и выбросили за борт трупы врагов. Теперь они схватились за весла и в спешке, похожей больше на безумную панику, бросились наутек к середине реки.

— Эй! Куда так торопитесь? — крикнул им вдогонку Фуюди по-варраульски.

Но они, не отвечая, с выпученными от страха глазами и ничего вокруг не видя, молча мчались как сумасшедшие — только брызги летели.

— Что они, обезумели? — поразился я. — Даже нас боятся?

— Боятся — они совсем дикие, — презрительно заметил Арасибо. — Дикари с болот.

— Растолкуй им побыстрее, кто мы такие! — велел я Фуюди.

Индеец сложил руки рупором и громко прокричал:

— Мы друзья! Мы плывем в Каииву спасать Оронапи от акавоев! Мы свои! Стойте!

Этот призыв разнесся далеко, и все варраулы его, конечно, слышали, но никакого впечатления он не произвел. Напротив, беглецы стали грести еще лихорадочней. Варраулы на трех остальных итаубах, видя паническое бегство своих собратьев, тоже бросились вслед за ними. Они удирали словно от чумы. Этому было лишь одно объяснение: страх помутил пленникам рассудок.

Араваки вдогонку смеялись, и в конце концов беглецов стала сопровождать целая буря веселых насмешек и громкие презрительные крики, повторяемые вслед за Фуюди:

— Трусы! Тру-сы!

Я жалел лишь, что варраулы увозили с собой несколько ценных для нас и бесполезных для них ружей.

Стычка с акавоями длилась менее получаса и, к счастью, не вызвала у нас больших потерь в людях: один погиб, а несколько легкораненых; после перевязки могли принимать участие в любой работе.

Течение в реке продолжало оставаться быстрым, и мы мчались как на крыльях. До захода солнца оставалось три часа, до Каиивы сорок миль. Несколько десятков ударов веслами отдалили нас от места боя примерно на полмили. Варраулы, добравшись до середины реки, остановились там и, похоже, совещались. Потом там началось какое-то странное движение: многие стали пересаживаться из одной итаубы в другую. Вслед за тем три лодки двинулись дальше, в сторону противоположного берега, а четвертая повернула к нам. По быстрому блеску весел, сверкавших на солнце, нетрудно было понять, что они спешат нас догнать.

— Чего они хотят? — ворчливо буркнул Фуюди. — Может, с запозданием решили нас поблагодарить? Или попросить извинения?

— Похоже, ты прав, — ответил я.

— Тогда надо им помочь. Давай поплывем медленнее.

— А, нет! Пусть попотеют и покажут, на что способны…

И мы продолжали плыть, будто состязаясь в скорости.

Вид леса заметно менялся. Все меньше по берегам становилось сухой земли, все больше болот. Все окрест преображалось в одно огромное болото, лишь кое-где перемежающееся островками суши, а лес, насколько хватал глаз, рос прямо из воды, но оттого не становился ни менее буйным, ни менее густым.

Чем ближе к морю, тем гуще становились заросли диковинных деревьев, которые испанцы называли мангровымиnote 6. Корни их выступали высоко над илом и только здесь, в воздухе, срастались в ствол, что выглядело фантастично, будто деревья стояли на длинных ходулях. Когда порой нам доводилось подплывать близко к берегу, эти корни, скрюченные словно от боли в самые невообразимые зигзаги и изгибы, создавали впечатление чего-то неземного. И впрямь это было порождение не земли, а болот. Утопая взглядом в этой непролазной и какой-то призрачно диковинной чаще, человек невольно пугался и начинал оглядываться по сторонам: не появится ли сейчас здесь какое-нибудь чудовищное страшилище. Поблизости от мангровых лесов в воде обитали крупные млекопитающие апии, которых испанцы называли также водяными коровами. Других же чудовищ нам не попадалось.

В зависимости от приливов и отливов далекого отсюда моря вода здесь то прибывала, то убывала, обнажая всюду болотные топи. Человек, неосмотрительно покинувший лодку, рисковал по горло увязнуть в липкой грязи, и живым ему без посторонней помощи выкарабкаться уже было невозможно.

Гонимые быстрым течением, через два часа усиленной гребли мы преодолели несколько миль. Потом течение стало слабеть. Все это время итауба варраулов упорно старалась нас настичь и сократила расстояние между нами примерно до мили. Любопытно было узнать, какое дело заставляло их так спешить, но, несмотря на это, мы ни на минуту не сбавляли скорость.