Поль еще раз безрезультатно ткнул друга в бок, перебрался через него и на одной ноге попрыгал умываться. Дома Поль редко пристегивал тяжелый и неудобный протез, предпочитая скакать на одной ноге. Если бы проводились соревнования по прыжкам на одной ноге, Поль, без всяких сомнений, собрал все призы.

После завтрака Поль быстро оделся и ушел в школу, напоследок заглянув в свою комнату и убедившись, что друг, которого он потерял два дня назад, неожиданно снова появился, воскрес из мертвых. Всю дорогу до школы Поль раздумывал о том, как ему быть. И пришел к следующим выводам. Во-первых, говорить о возвращении Йохана он никому не станет. Потому что это очень неоднозначная вещь. Никто еще не возвращался с Драконьей горы. На какую службу уходят мальчики по драконьему жребию, было доподлинно неизвестно, но все знали, что служба эта опасна и пожизненна. Кто-то говорил, что у Герра Дракона подземные рудники, которые простираются на многие километры вглубь горы, и там, в подземном городе, требуются Герру Дракону постоянные рабочие. Кто-то говорил, ссылаясь на старинные документы, что высоко в горах стоит замок Герра Дракона, огромный замок с рыцарями, балами и сотнями слуг, а мальчики из города поступают на пожизненную военную службу в гвардию Герра Дракона. Были еще неявные разговоры, легенды и слухи, источником которых якобы служили городские стражники из Черной сотни, ходившие в караул на Драконью гору. Но к такому особенно никто не прислушивался. Черная сотня – городская жандармерия, подчиненная лично господину Мэру, молчала обо всем, что видела и слышала. Все знали, что разглашение служебных секретов карается в Черной сотне смертью. Три смертных греха было в Черной сотне, три греха, карающихся расстрелом: трусость, неповиновение и болтливость. Потому любые сплетни, связанные с Черной сотней, считались выдумкой.

Поль никогда об этом не задумывался, к слухам интереса не имел и не подозревал даже, что его это может коснуться. На службу к Герру Дракону не берут калек. Это все знали. Карточка с именем Поля не участвовала в жеребьевке, проходившей неделю назад. И в следующем году, конечно, тоже не будет участвовать. В следующем году Полю исполнится пятнадцать. А жеребьевка касается только четырнадцатилетних.

По многим причинам Поль решил молчать о возвращении Йохана. Друг сам все расскажет, когда выспится и отдохнет. Всего четыре урока, и Поль вернется домой. Потом мысли Поля перескочили на маму и ее ночную работу. Поль был уже достаточно взрослым, чтобы понимать, у мамы может быть своя жизнь. Разделение своей жизни и жизни мамы Поль ощутил не так давно. И это было довольно болезненно. Конечно, он считал себя уже более-менее взрослым мальчиком. В чем-то самостоятельность ему уже была необходима. Но ведь одно дело, если самостоятельность нужна ему, и совсем другое дело, когда у мамы обнаруживаются дела, в которые она его не посвящает. Началось это давно, а возможно, так было всегда, и Поль просто раньше не замечал… Мама уходила вечерами, уложив его в постель, и возвращалась поздно ночью или даже под утро. Поль спросил ее на прошлой неделе, куда и зачем она ходит по вечерам. Она ответила, что уборка в ратуше иногда возможна только поздно ночью, когда все расходятся по домам. Поль понял, что у мамы, как всегда, всему есть объяснение, и что мама принадлежит не только ему, Полю. Есть еще что-то важное для нее, и это важное ему пока недоступно. Чувство, которое испытал Поль, он не смог определить. Оно ему не понравилось. Это было как ожог изнутри, как потеря чего-то важного и нужного. Как будто у Поля что-то украли. Конечно, это чувство было ревностью, но Поль пока не знал, что такое взрослое слово может относиться к такому юному мальчику. И что у этого слова такой едкий привкус.

В школу Поль зашел с толпой других учеников. Поздоровался с встречающей у входа детей каждое утро фрау Бинкендорф. Почувствовал, как она ободряюще потрепала его макушку, когда он проходил мимо. В этом учебном году макушка Поля была гораздо выше, чем год назад. Они с фрау Бинкендорф стали одного роста. Школьный администратор, помощница директора, фрау Бинкендорф всегда хорошо относилась к нему.

В коридоре, у самого своего класса, Поль ощутил сильный толчок в спину и, споткнувшись о подставленную кем-то ногу, растянулся на полу. Раздался громкий смех.

– Смотри под ноги, придурок! – смеялись вокруг обидно и нагло. Поль сжал кулаки, покраснел и поднялся на ноги. Старые враги, компания старшеклассников, которая давно уже выбрала Поля мишенью для своих шуток. Они уже и не учились толком, знали, что в училище их возьмут с любыми оценками, а университет им не светит ни при каких обстоятельствах. Да и ладно. Во все времена и во всех школах были и будут такие компании. Их сторонятся, если возможно, в их сторону не смотрят, чтобы не привлечь к себе внимание. А эти компании обязательно выбирают для себя несколько мишеней. Дразнят, травят, бьют. Издеваются в пределах, дозволенных негласными школьными правилами.

Поль попал в несчастливое число тех, на ком они отыгрывались на переменах после унизительных неудовлетворительных баллов на уроке.

– Смотри под ноги, – хохотали рядом приятели толкнувшего Поля хулигана. – Как он будет смотреть под ноги, если у него всего одна? Деревяшка на дрова!

– Мать его с дровосеком спуталась, похоже, – перемежая шутку ругательством, поддержал приятелей высокий худой Аксель, заводила и лидер банды. Шутки этих хулиганов всегда одни и те же. Они вызывали одинаковый восторг у тех, кто шутил, и у тех, кто смеялся.

Поль без слов бросился на Акселя, того, кто сказал гадость про мать. Конечно, его опять на этом ловят. Стоящий сбоку Гога, всего на год старше Поля, но гораздо выше и массивнее, с темнеющими юношескими усиками над верхний губой, бьет Поля ногой под колени. И Поль стремительно летит прямо в ноги Акселю и двум его приятелям. Хохот заглушает все в школьных коридорах. Смеялись даже те, кто не участвовал в издевательствах. Поль, наотмашь рухнувший на пол и врезавшийся в стену головой, на некоторое время просто не мог шевельнуться. Страшный удар о каменные плиты пола выбил воздух из груди. Часть лица, встретившаяся с холодным камнем, горит. Как перевернутая черепаха, Поль пытался подняться, но путался в руках и ногах. Это выглядело так, будто он хотел плыть по каменному полу, что вызвало новую волну хохота.

Звонок на первый урок очистил коридоры от учеников. Поль поднялся на колени. Он оглушен, лицо справа опухло, синяк на скуле растет, болит все тело, но особенно лицо. Кажется, последние несколько минут вылетели из памяти Поля. Страшно ломит голову. Оглядываясь и пытаясь понять, что произошло, он касается головой чьих-то коленей. Тина, девочка из его класса, опускается рядом с ним на корточки.

– Очень больно?

– Не могу найти сумку, – Поль оглянулся в поисках сумки и наткнулся взглядом на отстегнувшийся протез у стены в двух шагах.

– Я сейчас, Поль, – девочка дотянулась до протеза, опасливо взяла его в руки и подала Полю, – какой тяжелый… Вот твоя сумка, – и она принесла сумку Поля откуда-то из-за его спины.

Поль привалился к холодной стене и, не поднимая глаз на Тину, закатал штанину на правой ноге. Пристегнуть протез к культе дело привычное. Но Полю неудобно, что Тина смотрела на него. Видела сухой жалкий обрубок его ноги, его слабость, неповоротливость.

Тина села рядом с Полем на пол и провела рукой по вздувшейся на скуле Поля шишке. Кровоподтек обещал быть ярким и большим.

– Очень болит? – она повторила вопрос. Да, она уже спрашивала об этом, но Поль снова не ответил. Осторожное прикосновение ее холодных пальцев неожиданно приятно. Поль закрыл глаза.

–– Ты никогда не плачешь, Поль. Твой друг Йохан иногда плачет, а ты никогда. И всегда дерешься с ними. Ты смелый, – Тина говорила тихо, почти шепотом.

– Иди на урок, Тина, я в порядке, – Поль пытался быть суровым, но голос его дрогнул. Зря она сказала, что он никогда не плачет. Это иногда очень трудно – не плакать.