***
– Ну что, Христофор Антонович, готов ехать в неизвестность? – Воронцов посмотрел на попа, который в это время посредине палубы «Великой княгини» разговаривал с бывшими каторжниками, которых отобрали в этот поход.
– Сильно сомнительно, что к таким путешествиям вообще можно подготовиться, – Миних поежился. – Слишком далеко. Сколько мы в пути будем? Год?
– Ничего, вон Саймонов как козлом заскакал, когда куда-то в Африку и дальше по океанам подался. – Воронцов тоже ощущал внутреннее волнение, но больше от масштабности и важности предстоящей миссии, чем от страха. Но тот же страх всё же был, никуда не девался, не моряки они с Минихом, чтобы десяток лет с себя скинуть, как упомянутый адмирал.
– Куда нам до Саймонова, Роман Илларионович, – Миних хмыкнул. Пётр совсем недавно изменил решение и всё же приказал ему отправляться в экспедицию к купленным у испанцев землям. Он долго думал и колебался, но, в конце концов, принял именно это решение, посчитав его для себя более приемлемым. – Ну да, мы тоже можем себя показать, дай бог до места без эксцессов доберёмся. А там покажем, что есть ещё порох в пороховницах.
Их разговор прервал адмирал Вяземский, который будет командовать их довольно внушительной эскадрой. Одних фрегатов в охранении Пётр Фёдорович выделил четыре штуки, да и их корабли вовсе не торговыми судами были, и сами могли пушками огрызнуться, в случае чего. Вот только груженные все были настолько, что Миних только головой качал. Надо было учесть миллион нюансов, и, слава богу, что Воронцов взял на себя часть хлопот. Но они справились, во всяком случае, Миних очень на это надеялся. Всё-таки опыт хозяйственный у обоих был. Но каждый день нет-нет, да и проскальзывала мыслишка о том, что что-то они точно забыли.
Вяземский подошел к двум шефам этой экспедиции.
– Пришёл высочайший приказ немного задержаться. Нам должны будут доставить важный груз, надо его обязательно дождаться. – Заявил он. – Так что можете на берег спуститься, пока возможность такая имеется.
– Я, пожалуй, останусь, – Миних задумчиво потеребил губу. – Лучше ещё раз по спискам всё проверю, ежели забыли чего, то лучше уж сейчас об этом узнать, когда возможность имеется исправить положение.
– А я пойду, в салон напоследок загляну, сколько нам надушенных ручек лобзать не придётся? – Воронцов хохотнул и направился к трапу, ведущему на пристань. Вяземский быстро догнал его, обговорив с Минихом его небольшую ревизию, чтобы всех боцманов предупредить, да в помощь графу отрядить. – А чего мы ждём, не подскажешь, любезный Константин Романович?
– Нет, Роман Илларионович, не подскажу, не знаю, – развёл руками Вяземский. – Секрет какой-то. Ничего, привезут – узнаем. Какие в море могут быть секреты?
– Откуда везут-то? – Воронцов задумчиво посмотрел на адмирала. Они стояли на пристани, и даже отсюда были видны дворцы Петербурга. Сколько он не увидит столицу, и увидит ли её вообще? Роман Илларионович старался не думать об этом. Он сам вызвался возглавить эту миссию и не сожалел ни минуты о принятом решении. Единственное, коронацию пришлось пропустить, но тут уж простив обстоятельств не попрешь. Однако за здоровье императора они выпили всё честь по чести. И вот теперь очередная задержка.
– Вроде из Тулы. Да ещё кто-то из Тайной канцелярии. Груз сопровождает, и до конца пути сопровождать будет. Думаю, что он-то и расскажет подробности. – Вяземский оглянулся, словно их разговор здесь шпион иноземный подслушать мог. Из Тулы им могли везти только оружие, и теперь им оставалось гадать, что это за оружие такое, из-за которого задержали выход в море их эскадры.
***
Москва гудела как потревоженный улей. Все от мала до велика обсуждали мой Манифест. Ну, про мальцов – это я, конечно, утрирую, но все, кто уже более-менее соображал пытался понять смысл сказанного, а также напечатанного везде, где только можно. Не знаю, что происходило в других городах, у меня быстрой связи с ними не было, но, подозреваю, что тоже самое.
Для меня было самым странным, что это не указ о всенепременной службе, как мужчин, так и женщин вызвал такой переполох. Об этом посудили, да пожали плечами. Всё равно многие и так служили так или иначе, так что непринципиально. Для женщин же сразу был оговорена совершенно не напряжённая, не отнимающая время от мужей и балов служба. Уж пару часов в день каждая сможет найти, чтобы в больницах помочь, или ребятишек чему-то научить. А уж совсем буки – вон, пускай общественными библиотеками занимаются. Так что этот указ хоть и вызвал перешептывания, но не более.
Также не вызвало недовольство определение новых правил службы для солдат – пятнадцать лет и в запас с пенсией и наделом на Урале, за Уралом, и в новых землях на выбор. Хочешь поближе к столице – то без надела, но с пенсией. Не слишком большой, но даже это было впервые. Наоборот, этот указ был принят на ура и с большим энтузиазмом.
И даже изменения в работе промышленного сектора не вызвали шквала эмоций и постоянный бубнёж. Там тоже были впервые определены и регламентированы правила для работ на мануфактурах и других предприятиях. Этакий трудовой Кодекс, который будет определять жизнь как рабочих, так и хозяев мануфактур в ближайшее время. Конечно, он будет постепенно меняться. Но сейчас там было строго определено, что рабочий – это лицо мужского пола, прошедшее специальную рабочую школу или закончившее реальное училище. Определено понятие смена – не более восьми часов в сутки. Не хочешь прерываться – вот тебе три смены, ночная оплачивается дороже. Что-то не нравится, специальная комиссия много нарушений выявила, можешь и лишиться своего производства в пользу государства.
Да что уж там, если даже упоминание начала крестьянской реформы вроде поначалу подняло волну, но потом всё успокоилось, потому что начало – это не вся реформа, которая будет идти постепенно в течение многих лет и в итоге приведет к отказу от крепостного права. Всё это, конечно обсуждалось, но не вызвало желания немедленно устроить бунт.
Нет, самым возмутительным посчитали пункт Манифеста, посвященный всеобщему образованию. Причём тут возмущение настигло как верхи, так и низы. Никогда ещё народ Российский не был настолько един в своём мнении, которое можно было выразить парой слов: «На хрена?»
Объяснять я ничего не стал, если не понимают, то и не поймут, а некоторые вещи проще один раз приказом утвердить, чем бегать за каждым и пытаться донести, казалось бы, элементарную истину. Тем более, что реакция была такой, словно я не писать и читать учиться заставляю, а как минимум ежегодный шабаш на Лысой горе устраивать с оргиями и приношением в жертву дьяволу девственниц и младенцев.
Это было настолько выше моего собственного понимания, и настолько вывело из себя, что я пребывал в последние пару дней в состоянии перманентного бешенства. Так что подходить ко мне с каким-нибудь идиотским вопросом категорически не рекомендовалось.
– У тебя такой вид, будто ты сейчас возьмешь своё замечательное ружьё, которое ты обнимаешь и гладишь нежнее, чем меня, и пойдешь убивать, – Мария обошла стол, за которым я работал, погрузившись в бумаги, и положила руку мне на плечо. Я потёрся щекой о тыл её ладони и прикрыл глаза.
– И они ещё чуть ли не бунтуют, когда я заставляю их сделать элементарную вещь: научиться самим и обучить своих детей грамоте. Я же не заставляю каждого крестьянина вместе с Д’Аламбером длины волн высчитывать, – слегка успокоившись, я протянул ей бумагу, которую сейчас изучал. – Вот что помешало этому Тяпкину прочесть Манифест и идущие за ним указы? Может быть, я над душой стоял. Ну ясно же сказано, не пущать на мануфактуру детей моложе тринадцати лет, которые не умеют работать со станками! Вот, полюбуйся, двенадцатилетнему мальчишке палец оторвало, потому что сунул его к новому челноку по незнанию. Уэсли Гибсоном, наверное, себя вообразил. Идиоты!
– Кем он себя вообразил? – Мария в голосе Марии прозвучало такое удивление, что я даже обернулся, посмотрев на осунувшееся личико.
