— Зачем ты ему ксивоту Клавкину отдал?
— Мыслить надо, Чума. От мыслюг не чокнешься, ты не
фраер. Игорь мужик умный. Он допрет, что Клавку заставили
ксивенку написать. И свидетели найдутся. Бабы слышали, когда
Васек ей трекала, а Клавка писала. Не похезает масть, Степа
ответит. Ксивенку у него найдут. Пойдет масть, Игоря уберут, мы при других лепилах покантуемся на больнице. Ни один дежурняк не тронет, вся зона наша.
— Вышпилил! — оживленно крикнул Малина. — Теперь
ты, Диночка, моя.
— Твоя, — согласилась Дина, торопливо вытирая слезы.
— Сопли проглоти! Не люблю мокрых баб, — брезгливо
поморщился Малина. — Раздевайся и ложись.
— Здесь? — всхлипывая, спросила Дина.
— На нарах. Я не фраер, чтоб на полу...
— При всех? Днем? — прошептала Дина.
170
— Какой же ты цыпленочек! — умилился Малина. — Ко нечно, при всех.
— Увидят, — простонала Дина.
— Отвернутся. Мы одеялом прикроемся. Я тоже не люблю
напоказуху.
— Покандехали, Чума, — позвал Волк.
— Обожди, покнокаю, как она ножками задрыгает, — хихикнул Чума.
— Сеансу набираешься? — ехидно спросил Волк. — Бабу
вышпилить себе не можешь? Нахалкой любую бери.
— Да я... да мне, — заартачился Чума.
— Отваливаем, не будем мешать человеку.
ВСТРЕЧА С ДРУГОМ
Что делать? — раздумывал Степан, бесцельно шагая взад
и вперед между третьим и восьмым корпусом. — Привести
Клаву сюда? Ни за что! Но это она донесла про письмо. Никто
не слышал нашего разговора. Вызвать ее и сказать все начи стоту? Она испугается, отопрется... Может, они заставили ее?
А как? За Клаву заступается Игорь... она их не боится. Пойти
к Игорю? А что я ему скажу? Клавкино письмо у меня... А
может у Волка еще что-нибудь есть... Капитан и то не донес
на меня, когда я вступился за попадью... Зачем я это сделал?
Отец всегда говорил: «Не бойся, сынок, правды. Увидишь, оби жают кого, — помоги!» Помог я ей... срок получил... воры
избили... суки чуть не убили... Думал и правда, что Клавка
задаром сидит, пожалел ее... понравилась... Душу выложил...
Она за пятьсот рублей душу мою продала... Игорь обещал еще
месяц меня продержать и на сельхозкомандировку отправить, а сам на штрафняк подсунул... Все контрики ненавидят нас...
А Клавка? Она теперь с фашистами вместе, за них держится...
«До конца тебя любить буду, Степа. Вылечусь. По амнистии
выйдем оба, заживем. Забудем все. Я никого не любила. Не
встречалась ни с кем». А может, она не притворялась? Волк сам
171
стащил письмо. А подслушал тоже Волк? Дверь была закры та... Мы говорили тихо... На Игоря тоже Волк написал? По черк подделали? Да? Он не аферюга. Волку в жизни такого
письма не написать. Скажу начистоту Клавке, она к Игорю
побежит.
— Чего выхаживаешь, Степа? — раздался над ухом Седу-гииа знакомый голос.
— Алеша! Откуда ты?
— С новым пополнением вчера пригнали.
— Тебе уже три лычки присобачили. Сержант! — отме тил Седугин, с завистью осматривая подтянутого стройного
друга.
— Что эти лычки... — отмахнулся Алексей. — На граждан ке толку от них... А ты влип на всю катушку... жалко. Пом нишь, как в Красноярске в самоволку бегали? Житуха там
была, не то что тут. Здесь медведь сдохнет с тоски. Зимой хо лод, летом — комары, и бабы заразные.
— На сверхсрочном оставаться не думаешь?
— Что я, с приветиком? Лишнего дня не прослужу. Вес ной дембель, на гражданку уйду. Надоело.
— Тебе дембель, а мне... — грустно вздохнул Седугин.
— Об амнистии болтают, — утешил его Алексей. — Ты
заразиться не боишься?
— От кого? — Степан почувствовал, что краснеет.
— Слышал я от ребят, что ты с одной Клавкой из вензоны
спутался. Может, свистят они? — Степан опустил глаза. — Твое дело, скрывай. Только дует она на тебя. Начальник
больницы сегодня при мне с капитаном говорил, что Клавка
Русакова сексотом у них. Майор пронюхал, что ты письмишко
в Москву написал. Твоя Клавка стащила его и кому-то про дала. Кому — не знаю, за сколько — тоже не знаю. Ищут...
— Клава сексот?
— Это без булды. Главному лепиле на бытовиков доносит, майору — на фашистов.
— Откуда ты знаешь?
— Говорю же тебе, что подслушал разговор майора с ка питаном. Они меня не заметили, втихоря объяснились. Смотри, Степа, не протрепись. А то и меня сюда толкнут.
— Будь спок, Алеша, как другу обещаю.
172
— Пока. Я пойду, а то надыбают, что мы толкуем. При шьют и мне дело.
Правда... Волк не врал... он не пожалеет... Ладно, я уйду
на этап... А ты, Клава, поговоришь с Волком... А если она не
пойдет на чердак? Скажу, что матери напишу о вензоне... нас
учили, как запугивать зеков... Покажу ей письмо на Игоря...
Она у меня поплачет... А если они ее убют? — Седугина ду шила злоба. Но и в эту минуту он видел Клавино лицо, как
жестоко расправляются воры с теми, кто встал у них на до роге, кто угрожает им.
Никто ее не убьет... — успокоил себя Седугин. — Отлупят
и все... Меня тоже лупили... Я ей все выскажу... по щекам от хлещу, нос расквашу... Отец никогда не бил маму... Говорил: последний человек, кто бьет женщину... Последний человек!
Заступаться за них надо... А если они доносят на тебя? пусть бы
кто другая донесла. Но Клавка... Что я ей сделал плохого?
Игоря били конвоиры, когда он не был главврачом... Злится
он на нас за контриков... Я не бил никого. Ребят уговаривал, кто не пиратничал... Мне говорили: «На свою голову мазу за
зеков держишь. Попадешь к ним, живого не выпустят». Я ду мал, что врут... Если бы Алеша не сказал, я бы не поверил...
Он врать не станет. Какая ему польза...
— Мыслюгу толкаешь, где бы грошей достать? — Седугин
не удивился внезапному появлению Волка. Он знал умение
Волка появляться в самых неожиданных местах, там, где его
совсем не ждали, и так же стремительно и незаметно исче зать, словно это и не он несколько секунд назад разговаривал
с тобой.
— Мне теперь не нужны гроши.
— Достал? Молоток, Степа!
— Не лепи дурочку, Волк! Мне гроши взять негде.
— Фуфло двинешь? Двигай, Степа, только помни...
— Не пугай. Завтра Клавку приведу на чердак и в расчете.
— Давно бы так. За это надо похмелиться.
— Не хочу я с тобой пить.
— Брось, Степа! По сто грамм спирту дюбнем и разбе жимся, зад об зад и кто дальше. Чума мясо притаранит. Пой дем к придуркам. Y них нас не надыбают.
173
— А когда вы с Клавкой потолкуете, меня все равно на
этап отправят? Игорь...
— Что Игорь? Он без начальника больницы ни шагу. Тут
скоро вторая пересылка открывается. Придурки со всего ла геря кантоваться будут. Малину нарядчиком назначили. Лепил
близко к себе не подпустим. На этап уйдем и там тебя при дурком сделаем.
— Ты обещаешь?
— Дурко ты. Нам, сукам, людишки нужны. Мусора уви дят, что перелицевался ты, мазу за них держишь, пересуд
устроют, лет десять скостят тебе. А там амнистия.
— О ней только говорят.
— В этом году была амнистия за победу? Была! В сорок
седьмом за тридцатилетие сделают... Выскочишь ты!
Будет не будет — увидим. Напьюсь... забудусь. А что мне
суки сделают? Я им нужен... не тронут...
ЗАСТОЛЬНАЯ БЕСЕДА
Седугин и Волк вошли в небольшую чистенькую комнату.
Три топчана, стол, накрытый цветной скатертью с бахромой, фанерные тумбочки и пять табуреток. На одном из топчанов
лежал Женька каптер, два других, застланных серыми одея лами, были свободны. Женька, увидев их, поднялся.
— Давно не заходили ко мне, — любезно приветствовал
Женька Волка. Он дружелюбно пожал потную ладонь Волка и
сделал вид, что не заметил протянутой руки Степана.
— Поздоровайся с человеком! — приказал Волк. Женька
