— Но-но, — сказал Черныш и поднял ремень. — Ты уж за меня стоишь? Все равно в живодерню!

И он спросил Чаплина:

— Как ты представляешь себе картину знакомства?

— В воскресенье к вечеру приходи ко мне, — отвечал Чаплин. — Справим быстро дело, и увози Лизу к себе. Ты ее за ужином разговором займи. На геройство, главное, напирай, мужественность показывай. Они на это льнут. Уж я бабу во как знаю! В воскресенье, к вечеру, к восьми, не забудь.

— Погоди, земляк, — удивился вдруг Черныш, — раз это твоя дочь — значит, она приходится дочерью и жене твоей, фельдшерице? А мать, жена твоя, тоже приехала?

— Жена померла, — объяснил Чаплин.

— Жалко! — сказал Черныш. — Отличный была человек. Вдохновительница моей поэзии, и не представляю картины ее смерти. Вечная память! А дочка сильно похожа на мать?

— Сильно похожа.

— Сильно похожа! — обрадовался Черныш. — Тогда ничего. Тогда я уж, представь, словно и женился на ней. Жена твоя — вечная память — все-таки уж старовата была.

И он обратился к псу:

— Ну, твое счастье, собака! Такие события, что уж ладно, не поведу на живодерню. Будешь жить со мной да с Лизой.

И вот пес дождался наконец сладкой минуты: хозяин повел его к себе в третий этаж и там, в маленькой теплой комнатушке, кинул ему целую кучу вкуснейших, ароматнейших костей. Пес, визжа от восторга, грыз кости, высасывал мозг, облизывался, чавкал и клялся в душе служить верой и правдой новому хозяину.

V

Квартира, где жил Йорка Кащеев, называлась раньше просто — меблированные комнаты. Десять дверей десяти комнат выходили в длинный коридор. В этих десяти комнатах жили люди разнообразнейших профессий: фабричная работница, портной с супругой, художник с многочисленными возлюбленными, которые сменялись в его комнате каждую неделю, младший дворник с матерью, безработный бухгалтер — человек таинственный, живущий неизвестно на какие средства, актер самодеятельного театра, сапожник, почтовый чиновник — грузный, полный мужчина, получавший за свои труды очень небольшое жалованье, с женой и двумя детьми…

Лиза столкнулась в коридоре именно с этим почтовым чиновником. Она спросила:

— Скажите, пожалуйста, тут живет товарищ Кащеев, летчик?

— Кащеев есть, а летчиков нет, — сердито отвечал тяжелый мужчина. — Ходят тут, на воздушный флот последние деньги тянут. Нет летчиков, и не надо!

И он прошел мимо, нисколько не скрывая того, что торопится в уборную. Дворникова мать, приоткрыв дверь, выглянула в коридор.

— Вам кого надо, барышня? Кащеева?

— Кащеева, — испуганно отвечала Лиза.

— А их сейчас нету. Они редко дома бывают — все в работе. Утром как встанут, так до ночи и не видать. А то бывает, что и на ночь не вернутся. Все хлопочут — молодые очень.

Лиза сказала:

— Так я потом зайду. Спасибо!

— Да вы подождите, — оживилась дворничиха. — Они на ночь сегодня обязательно будут. Уж так они сказали. У меня ключ от их комнаты. Вы посидите, книжки почитайте. Вы не сестра ли их будете?

— Сестра, — неожиданно для самой себя соврала Лиза.

— Ах вы моя барышня! — растрогалась старуха. — Уж вот будут они довольны. Вы посидите.

И она уже вела Лизу в конец коридора.

— Вот и комната их. Вы посидите тут, они явятся уж обязательно. Они обязательно просили: «Если кто придет, пусть подождет — я буду». Сестра, значит?

Дворничиха отворила дверь и ушла к себе. Лиза с любопытством оглядела комнату человека, к которому она явилась за помощью. В комнате — стол, кровать, два стула и этажерка. На столе — в беспорядке книги, бумаги, тут же — остатки колбасы и булки. Постель не прибрана. На окне нет занавески.

Лиза, присев на подоконник, глянула в окно: шумная улица жила внизу.

Прождав около получаса, Лиза вышла в коридор, затворила дверь на ключ и пошла к дворничихе отдать ключ. Она напрасно стучалась к старухе: той уже не было дома. Лиза не могла уйти с ключом, а кому оставить ключ — не знала. Уже смеркалось, когда вернулась дворничиха.

— А! Я вас жду, — обрадовалась Лиза. — Вот ключ. Мне уж уходить нужно, я лучше завтра приду. Когда он бывает дома?

— А утром часиков в десять зайдите, они дома будут, — отвечала старуха. — Да вы бы посидели еще. Чайку, не хотите ли, подам?

— Спасибо, — сказала Лиза. — Я завтра буду.

Ей казалось сейчас, что она действительно сестра Йорке Кащееву.

Наутро она снова была тут. Она встретила Йорку Кащеева у подъезда. Йорка воскликнул:

— А! Это не вы ли вчера залетали?

— Я.

— Ко мне сестра из Ростова заезжала — так старуха вас за сестру признала.

— Простите, — отвечала Лиза. — Я у вас сидела в комнате и…

— Тесная комната, — перебил Йорка Кащеев, — на «ньюпоре» и то не сядешь. Ну, а вы что? Опять плохо? Болтает? На пике ложится, да?

— Вы ключ получили? — спросила Лиза.

— Получил. Эх вы какая! Все не о том. Ну, даешь полный газ — в чем беда?

— Беда, — согласилась Лиза. — Мне с отцом не жить.

Йорка Кащеев чиркнул спичкой, закурил, сунул спички обратно в карман и пустил дым изо рта. Они уже вышли из подъезда. Лиза говорила:

— В воскресенье он меня замуж выдает, а я не могу даже сопротивляться. Куда мне идти?

Йорка Кащеев усмехнулся:

— Опять некуда. Некуда. Эх, тоже! Такая девушка — и некуда. Ладно, будьте у меня в пять часов. Потолкуем.

В пять часов он повел Лизу в Деловой клуб обедать. В огромные окна, в каждое из которых свободно мог бы влететь не «ньюпор» даже, а целый «вуазен», видна была Мойка. Фотографии Волховстроя висели на стене против окон. Пианола, заведенная официантом, гремела буденновский марш.

Йорка Кащеев говорил:

— Теперь слушайте мои директивы: в Фонтанку не кидаться, в Мойку тоже не надо. Не люблю, когда хорошая девушка зря пропадает. Сбавьте газ и вытягивайте до воскресенья молча. А там, что я буду делать — не вмешивайтесь. Йорка Кащеев не подведет. Подкручу так, что останетесь довольны.

— Что вы хотите делать? — спросила Лиза.

— Да уж не сомневайтесь, — неопределенно отвечал Йорка Кащеев. — Не сбуксую — буду поддирать. Бузить я умею.

И он наклонился вдруг через стол к Лизе:

— Не вижу я, что ли? Поглядеть хотите: не замечательный ли жених придет в воскресенье. Может быть, прямо Илья Муромец, корабль с парусами, а не жених? Если замечательный — пожалуйста. А если нет — так условие: чуть я пришел — вон из комнаты. Есть?

VI

Варвара Петровна председательствовала на вечеринке. Это она устроила на деньги Чаплина ужин с обильной выпивкой. Она же посоветовала пригласить Никиту-грузчика. Варвара Петровна так ухаживала за Никитой, подливая ему вина и горькой, что тот был уже близок к состоянию Уточкина: Уточкина тошнило на кухне. Труженик Малой Невки невнятно мычал в ответ на любезные слова Варвары Петровны.

Черныш сидел рядом с Лизой. Они уже присмотрелись друг к другу, поговорили о покойной фельдшерице, и теперь Черныш постучал ножом о тарелку с такой силой, что тарелка треснула, и встал.

— Извиняюсь, — сказал он, — в честь прекрасной дочери моего старого друга, такого же, как и я, солдата, я написал сегодня за ночь стих и прошу простить меня за малую литературность. Зато этот стих льется из души.

И он прочел длинное любовное стихотворение, которое, впрочем, кончалось так:

Князей, и лордов, и графов,

И фон-баронов, и купцов —

Мы победили весь царизм,

Да здравствует наш коммунизм!

Стихи очень понравились собравшимся. Последние четыре строчки вызвали оживленный спор. Варвара Петровна энергично возражала против политики в делах любви. Спрошенный по этому поводу Никита-грузчик отвечал кратко:

— Победим. Не будем рабами. Сволочи капиталисты.