Летом в городе жара такая, что пассажиры мимо идущих поездов за те десять минут, которые поезд стоит у станции, успевают вылакать весь бак с кипяченой водой. Пассажиры уже с утра задыхаются в жарких вагонах, не смея отворить окон: степь посылает в открытые окна черную колкую пыль. Вечером прохлада принесет им отдых и сон, а утром пассажиры проснутся уже у моря.

На платформу вышел начальник станции, а следом за ним Никита Козлов. Никита Козлов зашагал к буфету. Он поздоровался с Диной, подал руку и Сергею и, уходя, случайно задел локтем однофамильца. Не извинившись, он прошел дальше.

Сергей сказал ему вслед с вежливой укоризной:

— Простите, пожалуйста.

Никита Козлов даже не обернулся. Он исчез в зале первого класса.

Дина искоса глянула на Сергея и вздохнула.

— Вы когда-нибудь умрете от вежливости.

И пошла домой. Она впервые думала о Сергее с некоторым негодованием.

IV

Карп Щукин знал, что у него лицо мошенника и мысли тоже иной раз не совсем честные. Но никаких проступков за ним не числилось. Он сам удивлялся этому, но факт оставался фактом: он ни разу не принял взятки на этой службе. Его не любили не за то, что он уже сделал, а за то, что он способен был натворить, но еще не натворил.

Намеки сослуживцев были достаточно ясны. Карп Щукин понял, что ему грозит серьезная опасность, что не сегодня-завтра его место будет занято приезжим из Новороссийска.

Он долго думал, как бы отвратить от себя несчастье. В мыслях он совершал целый ряд преступлений. Он, например, в мыслях убил Сергея Козлова, поджег исполком, ударил Ерша.

Но все это — в мыслях.

На деле же он явился перед Сергеем Козловым робким, даже заикающимся человечком, у которого не только руки, но даже пенсне вспотело от испуга.

Он увел Сергея за город.

— У меня с вами серьезный разговор, — объяснил он.

За городом, там, где никто не мог видеть их, он прослезился.

— Мы с вами оба интеллигентные люди, — начал он, — оба кончали университет. Мы должны показывать пример гражданам. Не губите меня, молодой человек. Выкидывают меня с женой, с детьми на улицу. А кабы не вы, я служил бы себе и служил.

— Так я же, — забормотал Сергей, — я же ничего…

Щукин всем своим щуплым телом почуял возможность победы.

— Я же понимаю, что вы тут ни при чем! При вашем образовании, при вашем уме… Вы, конечно, только орудие в руках других. Вы не знаете, что это за город! Склока, подсиживанье!.. Мещанство, глушь, дичь! Сколько труда мне стоит бороться! Вот за то меня и ненавидят, что я каждому правду в глаза режу. Хоть бы и самому председателю! А кому нравится правду слушать? Вот и пользуются вашим авторитетом, снимают меня.

Слова вырывались у Щукина оглушающим потоком. Это была убедительнейшая речь о несчастном, одиноком страдальце за правду.

— Я ничего этого не знал, — растерялся Сергей.

— Потому я к вам и обратился, — отвечал Щукин. — Я думал так: он кончал университет, как и я, он меня поймет. Это не какой-нибудь мещанин и сплетник. Мы должны показывать пример городу, пример человечности, благородства… Мы вместе должны бороться!

— Вы знаете, — перебил Сергей, — меня иной раз тоже мучают странные мысли. Ведь вся жизнь — это одно убийство. Один служит, значит, оттесняет кого-то. Кто-то, кто мог бы служить на его месте, умирает с голоду…

Щукин торжествовал:

— Удивительно верно! И вот тут-то и надо разобраться. Тут-то и надо понять. Люди должны помогать друг другу… Я слышал про вас много. Вы, говорят, на войне очень отличились?

— Я воевал, — отвечал Сергей. — В плену был. И послушайте, как я из плена бежал.

Щукин подобострастно слушал.

— Меня хотели повесить, — продолжал Сергей, — и офицер приказал приготовить виселицу, то есть просто перекладину между деревьев, для шику. А дисциплина — вы знаете, это черт его что! Солдат не посмел ослушаться, приготовил виселицу, да сам на ней и повесился. Палач сам повесился! До сих пор прямо перед глазами стоит!

— Ай-ай-ай! — изобразил ужас и удивление Щукин. — Какие у вас были переживания!

— А как солдаты увидели палача в петле, так и пошли против офицеров, — рассказывал Сергей. — Я с ними и бежал.

— С офицерами?

— Что вы! С солдатами!

— А!

И Щукин покачал головой, делая вид, что вполне верит. Потом, вздохнув, промолвил даже без вопросительного знака, словно это было уже решено:

— Значит, вы отказываетесь от моего места. Спасибо. Никогда не забуду.

Это было несколько неожиданно для Сергея. Он все дни ждал этого обещанного места и очень надеялся на него. Он промолчал.

Щукин обеспокоился.

— Если вы не откажетесь, я пропал, — промолвил он.

Он стоял перед Сергеем опустив голову, расставив ноги, разведя руки.

— Пропал, — повторил он, и лицо у него дрогнуло. — Ну что ж! Я понимаю. Каждый сейчас только о себе и думает. Я бы ничего, но жена, дети…

Сергею стыдно было взглянуть на него. И когда он наконец посмотрел на него, Щукин представился ему жалким, слабым человечком, которого ничего не стоит прищелкнуть. А он, Сергей, сам себе казался сильным, мужественным, добрым. И ведь у него нет жены и детей. Вот захочет он — и конец будет этому человечку, а не захочет — и будет человечек жить дальше. Судьба его в руках Сергея. И Сергей, уже решив, что делать, предвкушал удовольствие от поступка, который он собирался совершить.

— Если так, — сказал он, — то я готов и отказаться.

Щукин обеими руками схватил и сжал его руку.

— Я иного и не ждал от вас!

И тут Щукин стремительно вынул из кармана заранее заготовленное заявление Сергея об отказе. Оно было чисто отпечатано на машинке. Не хватало только подписи.

— Простите, что я так тороплю события, но завтра же утром понадобится это заявление… Чтобы предупредить приказ…

Он подсунул Сергею бумажку, карандаш.

— Вот тут, вот тут надо расписаться. Возьмите вот записную книжку, чтобы подложить…

Сергей прочел заявление и расписался. Сразу же ему стало так неприятно, словно он совершил сейчас величайшую подлость. Ему захотелось изорвать заявление в клочки. Но Щукин уже схватил бумажку и, сунув ее обратно в карман, изменил обращение с конкурентом.

— Пока! — усмехнулся он. — Всего вам наилучшего.

Он никак не ожидал, что победа дастся ему так легко.

Сергей вернулся домой несколько потрясенный. Ему было почему-то противно вспоминать о происшедшем. И почему-то он никому, даже Дине, ничего не рассказал. Но небольшой круг знакомых Сергея уже на следующий день знал все. Щукин, показывая сослуживцам заявление, объяснял при этом:

— Он сам и отказался. То ли богач, деньги у него где-нибудь запрятаны, а то, очень может быть, просто в исполкоме работать не хочет. Гордится. Ему бы в частном деле…

Для тех, кто хлопотал о Сергее, было нечто оскорбительное в этом отказе. Но раз человек отказывается от помощи, значит, не нуждается в ней. Ну и черт с ним! Все это были занятые люди, и у них не было времени особенно долго обсуждать мелкий эпизод со случайным человеком. Приезд Сергея позабавил нескольких людей в городке, ему хотели устроить хорошую жизнь, но он оказался человеком неподходящим. В чем неподходящим, никто об этом не задумывался, но каждый был уверен теперь, что Сергей неподходящий человек.

Вечером к Дине заходил Никита Козлов, и, когда он ушел, Дина позвала Сергея.

— Вы отказались от места?

— Да, — отвечал Сергей испуганно, — у этого Щукина жена, дети…

— Ни жены, ни детей у него нет. Все он вам наврал. Вам помогают, а вы… Вот дурак!

И, круто повернувшись, она оставила Сергея одного в комнате.

Наутро Длиннобородый очень вежливо разъяснил Сергею, что он, к сожалению, должен просить его переехать в какое-нибудь другое помещение. Почтовому служащему был неприятен этот разговор: это Дина потребовала, чтоб Сергей больше не жил и не кормился у них.

— Вы понимаете, — страдал и путался Длиннобородый, — средства у нас малые, мы приютили только так, на первое время, до службы…