В своё время лыжная база и прилегающие территории были частью города, но сейчас всего этого словно бы не существует – просто заброшенный парк и заброшенные трамплины, посещаемые редкими бегунами летом и не менее редкими лыжниками зимой. Справедливости ради, следует отметить, что лыжные трассы сохранились в удовлетворительном состоянии. И все же Соловьи – не просто парк, хотя он значится таковым на картах города и является крупнейшим городским парком в Европе. Соловьи – это своеобразный музей заброшенных строений.
Мы выдвинулись в нашу маленькую экскурсию уже поздно вечером, почти на закате. К бункеру нет хорошо обозначенных подходов и подъездов, не говоря уже о дорогах и указателях. От извилистой дороги, ведущей от общежитий Брянского государственного университета к очистным сооружениям, ответвляется еле заметная тропка в поле с травой в человеческий рост, а дольше путь до близкого леса и пригорок. Лес здесь странный, высокий и почти без звуков. Наверное, самая интересная его особенность – отсутствие птиц. В нескольких сотнях метров от этого холма течет обычная лесная жизнь – шорохи в траве и щебетание в ветвях, а здесь полная тишина. Мы оказались на вершине холма. С северной и восточной стороны здесь были склоны, невероятно крутые и высокие даже по меркам брянской географии. С севера склон заканчивался еще более крутым обрывом, под которым лежал хвойный лес. С востока спуск был более пологим и где-то внизу упирался в реку. Мы остановились на самом верху. Перед нами был провал в земле почти идеально прямоугольный с остатками стен и перекрытий.
– Странно, – заметил Алексей, – в прошлом году этого провала не было. Должно быть, рухнула часть крыши под весом снега. Надеюсь, самые интересные помещения остались в сохранности.
Так и было. Не спускаясь вниз, мы обошли заброшенный бункер по краю холма. Земля о многих местах просела, наметив разрушенные подземные коммуникации. Возможно, тут пролегали сгнившие трубы или кабели, разворованные местными «следопытами». С северной стороны мы обнаружили прямоугольный бетонный колодец, уходящий в землю не меньше чем на два метра. Дальше пестрел толстый слой мусора, и куда уходил колодец понять было невозможно.
– Возможно вентиляционная шахта или вход в служебные помещения, – сказал Алексей, – здесь неподалеку еще один колодец, но кирпичный и он засыпан. Под нами, возможно, тоже есть помещения. Знакомый диггер рассказывал мне, что тут может быть намного больше подземных этажей, чем кажется на первый взгляд.
Мы обошли бункер с восточной стороны, и нашли первый вход. Второй находился неподалеку и тоже был украшен грудой пластиковых бутылок и прочего мусора. Вооружившись фонариками, мы стали медленно спускаться вниз. Я опасался, что свалка из пластика и стекла продолжится и внизу, но сразу за поворотом в конце лестницы был ровный бетонный пол, а свет фонарика выхватывал из темноты облупившиеся и украшенные надписями стены. Большая часть надписей была выполнена красной и зеленой краской и указывала на алгоритм действий военнослужащего в случае заражения. О каком заражении шла речь скрыла облупившаяся штукатурка. Некоторые слова и выражения намекали на возраст этого бункера. Например, слова «одевальня» и «умывальня» явно говорили о почтенном возрасте надписи, ни как не менее полувека.
Я полагал, что здесь, под землей, будет сыро и холодно, но воздух был сухой, как и стены и потолок. Отовсюду из стен торчали крючья и обломки труб. Под потолком метались летучие мыши и стаи бабочек.
Второй вход вел в более интересные помещения. Здесь была целая сеть коридоров, ведущих в пустые помещения. Свет сюда не проникал, и мы ориентировались только на фонарики. Несколько помещений были достаточно интересными: комната с печкой, выложенной из красного кирпича, бывшая трансформаторная комната, комната с двумя бетонными кубами непонятного назначения, занимающих значительную часть пространства. Комнат я насчитал не меньше двух десятков, но назначение большей части из них осталось для меня непонятным. Зато легко угадывались душевая и «одевальня».
Один из коридоров заканчивался обвалом, о котором я писал в начале. Мы вышли на свет. Здесь находилось некогда несколько просторных помещений, но от них остались только обломки стен. К сожалению, завал засыпал вход в северную часть бункера, но нам удалось раскопать проход в полметра высотой и благополучно пробраться внутрь.
Пожалуй, это была самая опасная часть нашей небольшой вылазки. Эта часть бункера располагалась рядом с обвалом и находилась в довольно шатком и непрочном состоянии. Над нами были тонны бетона и грунта, которые в любой момент могли обрушиться вниз, при этом, удобного пути отступления у нас не было, кроме полуметрового лаза в земле.
Прежде чем описать оставшуюся часть бункера, я расскажу о странном расположении дверей и проходов в бункере, которая сразу бросилась в глаза и вызывала массу вопросов. Особенно удивляли замурованные двери в помещения, в которые можно было пробраться через другие коридоры. Таких дверей мы насчитали несколько, многие даже частично проломанные. Судя по состоянию кладки и цемента, в бункере дважды производилась перепланировка помещений с непонятной целью. Если изначально комнаты соединялись друг с другом большим количеством дверей, то теперь попасть в северное крыло можно было только через коридор и обвалившуюся часть бункера. Такая же обстановка складывалась и в южной части бункера.
– В прошлом году мы пытались выломать один из замурованных дверных проемов, – вспоминает Алексей, единственный из нас специалист по этому заброшенному объекту, – кладка очень прочная, а цемент крепкий, смогли только пробить небольшую выемку в проеме. Затем один товарищ из нашей группы исследовал коридор и нашел другой способ пробраться за стену. Тогда обвала еще не было, и здесь была самая темная часть бункера. Мы почти в его середине, в его сердце. Все ответвляющиеся помещения не имеют ни окон, ни выходов, – он постучал палкой по внешней стене, исписанной черным маркером или просто углем, – а вот там начинается самая интересная часть этого объекта. Я прошу вас держаться вместе и проходить внутрь осторожно, стена очень непрочная.
Один за другим мы вползли в узкий полузасыпанный дверной проем и оказались в просторном помещении с очень высоким потолком. Все помещения бункера имели примерно одинаковую высоту, но в той части, где мы были вначале, было два этажа, здесь же потолок граничил с земляной насыпью. Помещение было темным, хотя в щели под потолком должно было проникать достаточно света, все его стены были исписаны латинскими фразами, что сильно отличало его от других комнат бункера. Я не большой знаток латыни, но фразы были относительно несложными и прозаическими. Часть взята из католического варианта Евангелия от Иоанна, другая является короткими клятвами и лозунгами.
– Похоже на место проведения ритуалов сатанистов, – заметил я, указав на символы, аккуратно выведенные на пошарпанных стенах.
– Вначале я тоже так подумал, – сказал Алексей, – но, возможно, надписи и рисунки принадлежат разным людям. Тут достаточно сложная система рисунков, часть из которых являются алхимическими символами. Есть знаки похожие на масонские, но только с виду. Посмотрите вот на эту усеченную пирамиду. В такой интерпретации мне рисунок не встречался нигде.
Я не специалист по символам, но большая часть из них показалась мне просто баловством местных сектантов. Однако, несмотря на это, в помещении ощущалась довольно странная атмосфера. Чувство тревоги не покидало нас с самого момента спуска в зал. Я вспомнил, что нахождение в других комнатах бункера, даже самых странных и темных, подобных эмоций не вызывало.
Пол под ногами словно пружинил, и шаги раздавались глухо, словно внизу была пустота. Я поделился наблюдением с остальными, но Алексей только указал на глубокую выбоину в полу с неровно сколотыми краями.
