— Это стоит попробовать, не так ли? В духе праздника? — добавляет она с огоньком в глазах. — Чтобы обрести немного покоя на земле здесь, в «Книжном магазинчике Бейли»?

Я представляю, как предлагаю Джонатану дружбу, первой складываю оружие, протягиваю руку, предлагая перемирие. Я помню, каково это было, когда его рука сжимала мою. Кончики моих пальцев и ладони становятся горячими, опаляясь воспоминаниями.

В глубине души я размышляю о том, что «мир», независимо от того, окажемся мы друзьями или врагами — это последнее, что я когда-либо обрету с Джонатаном Фростом. Но в ответ я говорю миссис Бейли:

— Я попробую. Обещаю.

Глава 10

Плейлист: Le Bon — Make Way for the Holidays

Час спустя миссис Бейли ушла, а магазин открыт уже сорок пять минут. Я продала два любовных романа, один уютный детектив и — фу! — три триллера. Заведение пока пустует, и я собираюсь заварить чашку сладкого чая с молоком, но тут замечаю, что с арочного прохода, ведущего от кассы в заднее помещение, упала омела. Привстав на цыпочки, я закрепляю её обратно золотой лентой.

Именно в этот момент задняя дверь открывается, впуская Джонатана Фроста, а вместе с ним и порыв зимнего ветра. Он тихо закрывает дверь, затем поднимает взгляд из-под тёмных ресниц, и эти поразительные глаза цвета зимней зелени устремлены на меня. Я опускаюсь на пятки, пока Джонатан идёт по коридору, держа в каждой руке по стакану, украшенному снежинками.

— Прости, — говорим мы одновременно.

— Мы можем поговорить? — спрашиваю я.

Джонатан всматривается мне в глаза.

— Да.

Я обхватываю рукой стакан, которую он держит — оттуда пахнет мятой и горько-сладким шоколадом. Наши пальцы соприкасаются.

— Думаю, для начала мне не помешало бы немного жидкой храбрости.

Уголок его рта приподнимается в подобии улыбки.

— Тогда тебе повезло.

— Спасибо, — оглянувшись через плечо, я вижу, что магазин по-прежнему пуст. Я смотрю на Джонатана и киваю в сторону комнаты отдыха. — Прямо сейчас поговорим? Ты не возражаешь?

Он качает головой.

— Я не возражаю.

Я веду его в заднее помещение с горячим какао в руке и сажусь за стол, наблюдая, как он ставит свой кофе, затем снимает перчатки, палец за пальцем. Он сбрасывает куртку, и она соскальзывает с его плеч вниз по спине, прежде чем он проводит рукой по волосам и приглаживает растрепавшиеся на ветру волны.

Сев напротив меня, Джонатан берёт свой стакан, который я и не заметила, как обхватила рукой. Его большой палец касается моего, подбадривая.

— Ещё раз спасибо за это, — говорю я ему.

— Не за что, Габриэлла.

Я делаю глоток своего горячего какао с мятой. Джонатан отхлёбывает кофе. Мы сидим в тишине, и от наших напитков поднимается пар.

Пока я не набираюсь смелости и не говорю:

— Я не очень хорошо читаю людей, и… недавние события заставили меня поверить, что довольно долгое время, возможно, с тех пор, как ты начал здесь работать, я совершенно неправильно тебя понимала. И из-за этого я, возможно, потенциально была немного более враждебна, чем это было оправдано, — я прочищаю горло и протягиваю руку. — Так что, я хочу извиниться за это и предложить дружбу.

Джонатан хмурит брови и смотрит на мою руку.

Повисает тишина ещё более холодная, чем уличный воздух, который последовал за ним по возвращении. Моя рука начинает дрожать, как и моё мужество. Но как только я начинаю отстраняться, он сжимает мою ладонь, и его хватка тёплая и сильная. Облегчение захлестывает меня, сверкая, как солнечный свет на снегу и мишура на ветвях ёлки.

Джонатан поглаживает большим пальцем тыльную сторону моей ладони и говорит:

— Я ценю это. И мне тоже жаль, — уголок его рта приподнимается. — Я также, возможно, потенциально, бывал немного более враждебным, чем это было оправдано.

— Дружба? — спрашиваю я. Его большой палец сводит меня с ума. Я скрещиваю ноги под столом и сосредотачиваюсь на насущном вопросе.

— Дружба, — говорит он.

— Супер, — я отдёргиваю руку резче, чем хотела, но друзья не возбуждаются от рукопожатий, и я должна взять себя под контроль. — Отлично. Значит, дружба.

Наклонив голову, Джонатан держит кофе своими большими руками. Меня следовало бы причислить к лику святых за то, что я не позволяю себе пялиться на эти длинные пальцы и на то, как они обхватывают стакан.

— То, что ты сказала перед тем, как я ушёл…

— Это было грубо с моей стороны, — мои щёки горят. — Меня понесло.

— Габриэлла, — тихо произносит он, подталкивая мою ногу под столом. — Дай мне закончить.

Я киваю и смотрю в своё горячее какао с мятой.

— То, что ты сказала о моём поведении по отношению к тебе, когда я начинал, — говорит он. — Ты права, и мне жаль. У меня никогда не получалось смягчать удары, излагать суровую правду в утешительных словах. Я не испытываю эмоций по поводу таких вещей, но ты испытываешь. И сильные эмоции к тому же. И я этого не понимал и не сопереживал, — он смотрит на свой кофе и тяжело вздыхает. — Я сожалею об этом.

— Не кори себя. Мы очень разные люди с очень разным видением этого места, Джонатан. Я думаю, даже при нашем лучшем поведении мы были обречены на конфликт.

Он поднимает глаза, пристально глядя на меня.

— Каково твоё видение?

Я улыбаюсь, потому что невозможно не улыбнуться, когда я говорю о книжном магазине.

— Я хочу, чтобы он сохранил своё сердце. Я хочу, чтобы он был краеугольным камнем сообщества, которое приветствует с распростёртыми объятиями любого, кто захочет войти. Я хочу, чтобы он был индивидуальным, отличался от онлайн-торговцев и сетевых книжных магазинов. Я хочу сохранить его душу, — заглядывая ему в глаза, я спрашиваю его: — А как насчёт тебя?

Кажется, он на мгновение колеблется, подыскивая нужные слова, затем, наконец, говорит:

— Я… хочу, чтобы это был эффективный, модернизированный бизнес, который был бы достаточно финансово обеспечен, чтобы выжить, и чтобы у «души», о которой ты говоришь, как можно дольше был дом.

Услышав, как он это говорит, моё сердце делает двойной аксель и приземляется с радостным облегчением.

— Выпьем за это, — я легонько чокаюсь своим стаканом с его.

После минутного молчания Джонатан говорит:

— Меняем тему.

— Готова.

— Что это за красное платье пыток, Габриэлла? — он снова делает ту штуку, когда он очень старательно не пялится на мою грудь.

Я смеюсь.

— О, это. Итак, прошлой ночью, после того, как — ну, ты понял — я в приступе паранойи убедила себя, что ты использовал свои сексуальные уловки, чтобы соблазнить меня уволиться с работы.

Его брови взлетают вверх.

— Что?

— У тебя был мотив омелы, ну или я так думала…

— Что такое «мотив омелы», чёрт возьми?

— Да ладно тебе, Фрост. Следи за ходом мысли. Подвешенная омела — это ловушка для свидания, чувственный капкан. Как и твои предполагаемые мотивы. Следишь?

Он прикусывает губу и смотрит в потолок.

— Слежу.

— Итак, я подумала, что ты выбрал этот соблазнительный вариант саботажа, подвозя меня домой прошлой ночью, играя в рыцаря с этим сексуальным Дарси-помогает-забраться-в-его-экипаж поступком…

— Погоди, чего?

— Потом заставил мои коленки подкашиваться, поцеловал меня…

— Эй, ты тоже поцеловала меня, — замечает он. — Мы оба целовали друг друга.

— Справедливо. Мы оба целовали друг друга. Это была о-ошибка… — я запинаюсь, потому что трудно назвать эти невероятные поцелуи ошибками, но так и есть.

Ведь так?

— Смысл в том, — продолжаю я, — что мы поцеловались, да, но предшествовали этому лишь твои действия. И я не могла понять почему. Поэтому я предполагала худшее. Пока ты этим утром не доказал, что я сильно ошибалась. И теперь я понимаю, что, хотя мы не совсем схожи ни по характеру, ни по стилю руководства, ни по видению книжного магазина, ты не стремился превратить мою жизнь в сущий ад, и в определённых ракурсах я вполне привлекательна, и поэтому, возможно, ты немного запал на меня, и иногда поцелуй — это всего лишь поцелуй.