Казалось, все предсказания Гитлера как главы Германского, а точнее уже Великогерманского рейха сбылись в полной мере. Ведь ещё 3 февраля 1933 года, всего через неделю после того, как консервативные элиты передали власть немецким фашистам, фюрер представил генералам рейхсвера программу своей внешней и военной политики: «Я установил себе срок в 6–8 лет для полного искоренения марксизма. После этого сухопутные войска смогут вести активную внешнюю политику, и задача расширения жизненного пространства немецкого народа будет решена, в том числе, с оружием в руках – целью, вероятно, будет Восток. Но германизация населения аннексированных, а точнее захваченных стран невозможна. Можно германизировать только землю. Нужно поступить как Польша и Франция [Гитлер ссылается на перемещение населения на территории, статус которых после Первой мировой войны определялся проведением плебисцита – Шт. Б.] – после войны безжалостно выслать миллионы людей»7.
Фюрер развязал войну не просто желая уничтожить "мировое еврейство", расширить "жизненное пространство" на Востоке и напустить идеологического тумана из соображений расширения торговых возможностей страны. Помимо этого, он слишком глубоко увяз в конфликте, который даже консервативные авторы, к примеру Эрнст Нольте, характеризуют как мировую или европейскую гражданскую войну8. Гитлер в этой войне был фигурой первого порядка, сумевшей действовать самостоятельно. С помощью едва ли понятной современному человеку харизмы он сумел увлечь определённой политической программой миллионы немцев, и это привело их сначала на поля сражений, а потом и в братские могилы мировой войны. Вначале Гитлера лишь использовали в своих интересах реакционные, антикоммунистические и антисоциалистические силы, но вскоре он стал самостоятельным действующим лицом, ловко сумевшим сделать интересы старых антиреспубликанских элит и части делового сообщества своими интересами. Ими были: пересмотр Версальского договора, возвращение Германии в мировую политику в качестве державы мирового значения и искоренение угрозы марксизма, уничтожение коммунистов, всего рабочего движения. Антисемитизм был всего лишь важной ширмой для такой политики, утверждавшей особое величие отдельной расы и приведшей к смерти многих людей и кровопролитию. Кроме того, что не менее важно, фашисты умели сочетать идеологическое воздействие на общество не только с целенаправленными репрессиями, но и с тем, что они называли социальной политикой. Это позволило распространить своё влияние на простых людей, в том числе на обывательские слои и рабочий класс, который до поры был настроен более или менее строго антикапиталистическим. Благодаря новой власти они тоже могли что-то выиграть, улучшить свое положение, извлечь выгоду от дискриминации и убийства евреев, а позднее от завоеваний германского вермахта. Их место в обществе не изменилось, их по-прежнему эксплуатировали, не спрашивая их мнения ни на предприятиях, ни, тем более, в обществе. Но они получали материальную выгоду и дополнительное преимущество – возможность свысока смотреть на других, тех, кого из-за принадлежности к «неправильной» расе или национальности подвергали угнетению и истреблению9.
Немецкий фашизм и его партнёры в Италии, Японии, и, не в последнюю очередь, в Восточной Европе хотели продолжить и победоносно завершить ту классовую войну, тот системный конфликт, по причине которого мир разделился после 1917 года на капиталистический и коммунистический, или социалистический. При этом фашистам было всё равно, против кого выступать: против коммунистов или значительно более умеренных социал-демократов, с 1914 года настроенных по отношению к коммунистам враждебно.
Но на Востоке существовала держава, которая в государственном, экономическом, военном отношении воплотила в себе всё, с чем боролся Рейх. Это был Советский Союз.
Его следовало устранить, разрушить. Невзирая на все пропагандистские ухищрения, уже за несколько месяцев до вторжения было понятно: это государство и его армия должны быть уничтожены. Речь, однако, шла не о таком уничтожении, как в недавних войнах, не о почётной капитуляции противника и относительном политическом выживании, которые были всё ещё возможны на Западе, во Франции. Сухие формулировки одного из документов, дополняющих директиву № 21 (план «Барбаросса») определяли, как поступить с Советским Союзом, его гражданами и политическими деятелями, их судьба вверялась специалистам в области террора и убийств: «Для подготовки политического управления в районе боевых действий сухопутных войск рейхсфюрер СС получает специальное задание, которое вытекает из идеи борьбы двух диаметрально противоположных политических систем. В рамках этого задания рейхсфюрер действует самостоятельно и под свою ответственность. В остальном исполнительная власть гл. с. в. [главнокомандующего сухопутными войсками – Шт. Б.] и подчинённых ему инстанций затронута не будет. Рейхсфюрер СС отвечает за то, чтобы выполнение его задач не нарушало хода боевых операций. Дальнейшие детали ГКСВ [главное командование сухопутными войсками – Шт. Б.] должно согласовать непосредственно с рейхсфюрером СС»10.
Кроме того, ещё за несколько недель до начала войны в «Директиве главы ВКВ [Верховного командования вермахта – Шт. Б.] по поведению немецких войск в Советском Союзе» было изложено, что ожидается в этой войне от немецких солдат: готовность к совершению военных преступлений и преступлений против человечности. «Большевизм – смертельный враг национал-социалистического немецкого народа. Германия ведет борьбу против этого тлетворного мировоззрения и его носителей. Эта борьба требует беспощадных и решительных действий против большевистских подстрекателей, саботажников, партизан, евреев и полного устранения любого активного или пассивного сопротивления. По отношению ко всем военнослужащим Красной Армии – включая пленных – необходимо проявлять особую осторожность и предельную бдительность, так как необходимо считаться с возможностью коварных методов ведения борьбы. Особенно непроницаемыми, непредсказуемыми, коварными и бесчувственными являются азиатские солдаты Красной Армии»11.
Верховное командование чётко сориентировало весь командный состав от высшего звена и до последнего ротного: на Востоке друзей нет, международное гуманитарное право там не действует, коммунисты, тем более политические руководители, а прежде всего евреи, не говоря уже о цыганах, должны восприниматься войсками и следующими за ними спецотрядами убийц – айнзацгруппами – как люди, поставленные вне закона. Обязательный к выполнению план, представленный Гитлером своим высокопоставленным военачальникам 30 марта 1941 года, не оставлял места для сомнений: «Наши задачи в отношении России – разгромить её вооружённые силы, уничтожить государство. […] Борьба двух мировоззрений. Вынести большевизму смертный приговор – не значит совершить преступление перед обществом. Коммунизм – это огромная угроза для будущего. Мы должны отказаться от принципа солдатского братства. Коммунист никогда не был и никогда не станет нашим товарищем. Речь идёт о войне на уничтожение. Если мы не будем так понимать ситуацию, то, хотя и разобьём врага, через 30 лет снова столкнёмся с коммунистической угрозой. Мы ведём войну не для того, чтобы сохранить своего противника. […] Борьба против России: уничтожение большевистских комиссаров и коммунистической интеллигенции»12.
Всё это следует понимать буквально. 27 миллионов советских граждан лишились жизни. В осаждённых городах, таких, как Ленинград, люди умирали голодной смертью, миллионы военнопленных погибли от скудного питания, пуль, смертельных инъекций, коммунистов, комиссаров, евреев, включая детей, женщин и стариков, убивали без разбора. «Работники с Востока», как иносказательно называли людей, угнанных на принудительные работы, гибли в концентрационных лагерях, партизан ликвидировали по приговору военно-полевого суда, вместе с их помощниками, осуждёнными, чаще всего, по одному лишь подозрению. Жесточайшая борьба, которую обе стороны вели до последней капли крови, приводила к героической гибели в боях и к бессмысленным солдатским жертвам среди солдат во всё новых и новых атаках с обеих сторон. Затронула она и миллионы мирных жителей, которые всего лишь были не той национальности, придерживались не той веры или в этом подозревались.