Тень и его здесь грустно бродит,

И он, наш Данте молодой,

И нас по царству теней водит,

Даруя образ им живой.

Под плеск фонтана сладкозвучный

Здесь плачется его напев.

И он – сопутник неразлучный

Младых бахчисарайских дев.

III. Чуфут-Кале

Грустна еврейская Помпея;

В обломках город тих и пуст,

Здесь ветхий голос Моисея

Переходил из чистых уст

В уста преданьем непрерывным,

И, верный праотцам своим,

Хранил завет их с рвеньем дивным

Благочестивый караим.

Сюда, изгнанник добровольной,

Он свой Израил перенес:

В обрядах жизни богомольной

С годов младенческих он рос,

И совершив свой путь смиренный,

Достигнув мирно поздних дней,

Он возвращал свой пепел бренный

Земле – кормилице своей.

Крутизн и голых скал вершины,

Природы дикой красота

Напоминали Палестины

Ему священные места.

Здесь он оплаканного края

Подобье милое искал

И чуялось ему: с Синая

Еще Господь благовещал.

Теперь здесь жизнь уже остыла,

Людей житейский гул утих,

И словно буря сокрушила

И разметала домы их.

Не тронуты одни гробницы

Почивших в вечности колен,

Сии нетленные страницы

Из повести былых времен.

Народ, разрозненный грозою,

Скитальцы по лицу земли!

Здесь, наконец, вы под землею

Оседлость верную нашли.

В Иосафатовой долине

Вас ждал желаемый покой:

И уж не выживут вас ныне

Из лона матери родной.

IV. Возвращаясь из Кореиза

Усеяно небо звездами,

И чудно те звезды горят,

И в море златыми очами

Красавицы с неба глядят.

И зеркало пропасти зыбкой

Купает их в лоне своем

И, вспыхнув их яркой улыбкой,

Струится и брызжет огнем.

Вдоль моря громады утесов

Сплотились в единый утес:

Над ними колосс из колоссов

Ай-Петри их всех перерос.

Деревья, как сборище теней,

Воздушно толпясь по скалам,

Под сумраком с горных ступеней

Кивают задумчиво нам,

Тревожное есть обаянье

В сей теплой и призрачной мгле;

И самое ночи молчанье

Несется, как песнь по земле.

То негой, то чувством испуга

В нас сердце трепещет сильней:

О ночь благодатного юга!

Как много волшебного в ней!..

V

Вдоль горы, поросшей лесом,

Есть уютный уголок:

Он под ветряным навесом

Тих и свеж, и одинок,

Приютившися в ущелью,

Миловидный Кореиз,

Здесь над морем, колыбелью

Под крутой скалой, повис.

И с любовью, с нежной лаской,

Ночь, как матерь, в тихий час

Сладкой песнью, чудной сказкой

Убаюкивает нас.

Сквозь глубокое молчанье,

Под деревьями в тени

Слышны ропот и журчанье:

С плеском падают струи.

Этот говор, этот лепет

В вечно-льющихся струях

Возбуждает в сердце трепет

И тоску о прошлых днях.

Улыбалась здесь красиво

Ненаглядная звезда,

С нам слетевшая на диво

Из лазурного гнезда.

Гостья в блеске скоротечном

Ныне скрылася от нас,

Но в святилище сердечном

Милый образ не угас.

VI. Месячная ночь

Там, высоко, в звездном море,

Словно лебедь золотой,

На безоблачном просторе

Ходит месяц молодой,

Наш красавец ненаглядной,

Южной ночи гость и друг;

Всё при нем, в тени прохладной,

Всё затеплилось вокруг:

Горы, скаты их, вершины,

Тополь, лавр и кипарис

И во глубь морской пучины

Выдвигающийся мыс.

Всё мгновенно просветлело —

Путь и темные углы,

Всё прияло жизнь и тело,

Всё воспрянуло из мглы.

С негой юга сны востока

Поэтические сны,

Вести, гости издалека,

Из волшебной стороны, —

Всё для северного сына

Говорит про мир иной;

За картиною картина,

Красота за красотой:

Тишь и сладость неги южной,

В небе звездный караван,

Здесь струей среброжемчужной

Тихо плачущий фонтан.

И при месячном сияньи,

С моря, с долу, с высоты

Вьются в сребряном мерцаньи

Тени, образы, мечты.

Новых чувств и впечатлений

Мы не в силах превозмочь:

Льешься чашей упоений,

О, таврическая ночь.

VIII. Горы ночью

(дорогою)

Морского берега стена сторожевая,

Дающая отбой бушующим волнам,

В лазурной глубине подошву омывая,

Ты гордую главу возносишь к облакам.

Рукой неведомой иссеченные горы,

С их своенравною и выпуклой резьбой!

Нельзя от них отвлечь вперившиеся взоры,

И мысль запугана их дикой красотой.

Здесь в грозной прелести

могуществом и славой

Природа царствует с первоначальных дней;

Здесь стелется она твердыней величавой,

И кто помериться осмелился бы с ней?

Уж внятно, кажется, природа человеку

Сказала: здесь твоим наездам места нет,

Здесь бурям и орлам одним испокон веку

Раздолье и простор! А ты будь домосед.

Но смертный на земле

есть гость неугомонный,

Природы-матери он непослушный сын;

Он с нею борется, и волей непреклонной

Он хочет матери быть полный властелин.

Крамольный сын, ее он вызывает к бою;

Смельчак, пробил ее он каменную грудь,

Утесам он сказал: раздвиньтесь предо мною

И прихотям моим свободный дайте путь!

И с русской удалью, татарски-беззаботно,

По страшным крутизнам

во всю несемся прыть,

И смелый лозунг наш

в сей скачке поворотной:

То be or not to be – иль быть, или не быть.

Здесь пропасть, там обрыв:

всё трынь-трава, всё сказки!

Валяй, ямщик, пока не разрешен вопрос:

Иль в море выскочим из скачущей коляски,

Иль лбом на всем скаку ударимся в утес!

IX. Ливадия

(27 июля)

Отчего красою новой

Улыбается нам день,

Свеяв с тверди бирюзовой

И последней тучки тень?

Отчего он так светлеет?

Отчего еще нежней

Нас лобзает, нас лелеет

Теплой ласкою своей?

Отчего так благосклонно

И так празднично глядят

Море, берег благовонной

И его роскошный сад?

Отчего так солнце блещет,

Златом даль озарена

И так радостно трепещет

Моря синяя волна?

В этот день, всех дней прекрасней,