V
Утро в квартире военного врача Печаткина приблизительно начиналось одинаково. Квартира была большая, целых восемь комнат. Обставить её по-настоящему до сих пор еще не удалось: там не хватало мебели, тут нужно переменить обои и т. д. Большие холодные комнаты походили на казарму. Анна Николаевна поднималась утром раньше всех и будила кухарку, кухарка будила солдата-денщика, и утро открывалось. Гриша пил чай у себя в кабинете и в восемь часов уезжал на службу, в свой военный госпиталь. Затем выходила Любочка и пила чай в столовой, не отрываясь от книги. Последнее всегда злило Анну Николаевну. -- Чтой-то за напасть такая: и легла и встала с книгой,-- ворчала она, с перевальцем десять раз обходя стол.-- Брось, Люба... и чай простынет. Любочка ничего не отвечала. Она вообще не любила говорить и жила своей собственной жизнью. Суровые черты в характере переходили в неприятную резкость, так что Анна Николаевна побаивалась дочери, как раньше боялась мужа. Кто её знает, какой она ногой встала... Уткнет нос в книжку и сидит, а потом убежит на уроки. И так изо дня в день, как часы. Знакомых у Любочки было мало, две-три подруги, да и те по неделям не заглядывали. Пробовали появляться молодые люди, но и из этого ничего не вышло. Любочка или запрется у себя в комнате, или книжку свою читает, или что-нибудь нагрубит. -- Уж и характер!-- удивлялась Анна Николаевна.-- Вот помяните мое слово, Любовь Григорьевна, что засидитесь вы в девках... Тоже не сладко вековушей-то остаться. А всё от характера... Другие-то подруги замуж повыскакали, а ты вот сиди да посиди. -- Одна добрая мать, оставь одну добрую дочь,-- отвечала Любочка. -- Вот помяни мое слово... Какое у тебя обращение с кавалерами? Непременно что-нибудь обидное скажет. Ну, кавалер и в подворотню... Взять хоть этого, ну, еще у губернатора в канцелярии служит... Ты ему нравилась. И он ничего, аккуратный такой, вежливый... От подобных разговоров Любочка уходила к себе в комнату. Нынешнее утро было похоже на все другие, с той разницей, что по случаю праздников Любочка оставалась дома и не вышла из своей комнаты. В столовой пила чай жена Гриши, молодая белокурая женщина с каким-то бесцветным лицом. Она имела дурную привычку постоянно курить папиросы, что постоянно возмущало Анну Николаевну. Сегодня Анна Николаевна была не в духе и не вытерпела. -- Вы бы, Людмила Григорьевна, бросили свою папироску, а то, как солдат, надымили в столовой... Людмила Григорьевна посмотрела на милую тещу своими бесцветными глазами и сделала отчаянную затяжку. -- Разве настоящая дама будет табак курить?-- не унималась Анна Николаевна.-- Противно смотреть... А туда же: "я казанская, я в Панаевском саду гуляла, я по театрам да маскарадам ходила"... Тьфу!.. -- Вы слишком много себе позволяете, сударыня,-- ответила лениво Людмила Григорьевна.-- И при этом мне решительно всё равно, что вы будете говорить. Вашу необразованность я достаточно видела... -- Ты образованная... Я-то столбовая дворянка, а ты из петербургской подворотни выскочила. Много вас таких-то там, в Казани. Ну, и обманываете, кто попроще попадет. Вертите хвостом, глазами закатываете, лясы точите, а молодой человек и попался. Разе у нас не стало своих девушек? Получше вас будут, а вот сидят в девушках... Сурьезные девицы есть вполне. -- Еще что можете прибавить?.. А впрочем, я удивляюсь тому, что вы начинаете ругаться у меня в доме... -- И не у тебя, а на квартире у собственного сына! -- А чей сын-то теперь? Вот захочу, и завтра же вас не будет... -- А мы и сами уйдем!.. Сдуру согласилась переехать-то сюда. Очень уж Гриша просил... -- Он это из вежливости сделал, а вы и обрадовались. -- Значит, вы меня гоните из дому, невестушка?!.. -- Что мне вас гнать: сами уберетесь... -- Это матери-то вы так отвечаете?.. Лица у обеих раскраснелись, в голосах послышались резкие ноты. Людмила Григорьевна даже поднялась со своего места и приняла угрожающую позу. Анна Николаевна тоже приготовилась сделать какой-то воинственный жест. В самый критический момент в дверях столовой показалась Любочка. -- Люба, она нас гонит!-- кричала Анна Николаевна.-- Она говорит, что Гриша пригласил нас жить к себе на квартиру из вежливости, а мы сдуру согласились... Она... -- Я не говорила: "сдуру". Вы вечно выдумаете что-нибудь... -- Значит, я, по-твоему, лгунья!... -- Мутерхен, пренебреги,-- заметила Любочка, повернулась и вышла. Это безучастие дочери окончательно дорезало Анну Николаевну. Она расплакалась и сейчас же начала собирать свой вещи. -- Ни одной секунды не останусь здесь... Да!-- повторяла она, отбирая свою чайную посуду.-- Вы скоро бить меня будете... да. -- Не уедете,-- поддразнивала Людмила Григорьевна.-- Так, моду свою показываете, чтобы поломаться... -- Что-о? Разве я актриса, чтобы ломаться?.. Произошла одна из тех жалких семейных сцен, когда стороны начинают осыпать друг друга самыми нелепыми упреками, оскорблениями и жестокими словами. В самый разгар этой сцены в гостиной кто-то так громко крякнул, что Анна Николаевна вскрикнула и даже присела. Через секунду двери столовой были заслонены мощной фигурой дьякона Келькешоза. -- Многоуважаемой Анне Николаевне многая лета!-- забасил дьякон.-- А я там ждал-ждал в гостиной, никто не выходит, ну, я и крякнул... -- Ох, испугал, отец!.. -- смеялась Анна Николаевна сквозь слезы.-- Точно вот пароход рявкнул... Людмила Григорьевна воспользовалась удобным моментом и торжественно вышла из столовой, шелестя шелковой юбкой. На поклон отца дьякона она не ответила даже кивком, а только сделала гримасу. -- Видел нашу-то принцессу?-- спрашивала Анна Николаевна.-- Сейчас выгнала меня из дому... Вот собираюсь. И родная дочь тоже хороша: хоть зарежь мать, а она будет книжку читать. Ох, согрешила я, отец... Анна Николаевна опустилась на стул и разлилась рекой, так что о. дьякон принужден был крякнуть вторично. -- А я к вам, многоуважаемая матрона, по некоторому очень важному казусу... Вытерев слезы, Анна Николаевна могла убедиться в серьезных намерениях о. дьякона и по выражению лица, а главное, по его костюму -- новенький люстриновый подрясник и новенькая суконная ряска. -- На именины куда-нибудь собрался? -- Около того... гм... да... Вообще же мне нужно видеть Любовь Григорьевну. -- Она дома... Мальчика какого-нибудь учить? -- Около этого... Есть такой мерзавец, которого нужно поучить. Могу я видеть оную девицу?.. -- Отчего же, можно. Ужо я схожу к ней... Пока Анна Николаевна ходила к дочери, о. дьякон прогуливался по гостиной. Между прочим, он подошел к окну и показал кому-то кулак. Любочка вышла с вопросительным выражением на лице. -- Очень рада вас видеть, отец дьякон... Садитесь. Чем могу служить? О. дьякон сел не торопясь. Потом расправил полы рясы, огляделся и заговорил: -- По пути зашел, Любовь Григорьевна... т.-е. даже и не по пути, а нарочно к вам. Да... Думаю, еще помешаю... Нынче ведь всё занятой народ, всем некогда, все куда-то торопятся. Вообще суета суетствий... -- Мама говорит, что вы предлагаете урок? -- Урок? Ах, да... Видите ли, Любовь Григорьевна, как это вам сказать... только вы, пожалуйста, не сердитесь... Он ничего не знает, а я сам... Ей-богу, сам! Мы уже давно с дьяконицей всё дело обмозговали, ну, она и послала меня к вам... Какой я человек, ежели бы не дьяконица? Совсем бы пропал... -- Извините, я решительно ничего не понимаю... -- Вот то-то и есть, Любовь Григорьевна... И дьяконица моя то же самое говорит: "ничего, говорит, Любовь Григорьевна не понимает". -- Благодарю... -- Нет, в самом деле. Сурьезно... Девушке, говорит дьяконица, и понимать этого не следует. Да... Любочка сделала нетерпеливое движение. -- Пожалуйста, не сердитесь... Я сейчас всё скажу. Есть некоторый человек, который весьма подвержен вам и вместе с сим робеет. Хороший человек, ежели особенно к рукам. Ну, вот я пришел... -- Кажется, вы сватаете меня за кого-то?.. -- Вот это и есть... Именно сватаю... Весьма хороший человек. -- Надеюсь, у него есть даже собственное имя? -- Всё есть... Мой племяш, Владимир Гаврилыч Кубов. Последнюю фразу о. дьякон произнес с большой натугой, как человек, исполняющий какую-то ответственную роль. Затем, когда роковое слово было сказано, он вытер лицо шелковым платком и торжествующе посмотрел на свою собеседницу. -- Скажите, пожалуйста, он знает о вашем походе? -- Как вам сказать... Нет, не знает, хотя сейчас должен зайти. Мы уговорились встретиться здесь... Он сам-то того, не решается. Всё откладывает... Любочка, несмотря на свой решительный характер, вдруг как-то растерялась. Дьяконская непосредственность её обезоружила. Она вдруг почувствовала себя барышней и даже покраснела. -- Что же, Любовь Григорьевна? Любочка поднялась, посмотрела на о. дьякона улыбающимися глазами и проговорила: -- О. дьякон, спросите мою маменьку, а сама я ничего не знаю... В следующий момент Любочка вдруг покраснела и убежала к себе в комнату. Знаменитое сватовство закончилось появлением Кубова. Любочка долго не хотела ни за что выйти из своей комнаты. -- Вам не стыдно устраивать такие комедии?-- заявила она довольно сурово. -- Любовь Григорьевна, я тут не виноват... Был простой разговор... О. дьякон настойчиво советовал мне сделать вам предложение, а я отшучивался и говорил, что пошлю его сватом. Вот и всё. Действительно, вышло очень... очень как-то некрасиво, т.-е. для меня... Я, право, не знаю... В этот момент ворвалась в комнату Анна Николаевна и со слезами бросилась на шею к Любочке. -- Мама, что с тобой? Ты опять ссорилась с кем-нибудь?.. -- Нет... Ах, Люба, отчего ты мне сама-то ничего не сказала... Дьякон так меня напугал. Ведь всё вдруг... Когда вечером этого дня Катя пришла к Печаткиным, Анна Николаевна встретила её известием, что "Любочке, наконец, господь послал судьбу". -- Ну, это еще старуха на-двое сказала,-- объяснила сама Любочка. -- Да ведь ты же сама дала согласие? -- наступала Анна Николаевна. -- Да, дала, чтобы отвязаться от вас... Будет. Надоели с пустяками. Я и сама еще хорошенько не знаю... Встреча с Гришей вышла довольно официальная. Он видимо смущался, подбирал слова и вообще не знал, как ему быть. Свидетельницей этой сцены была и Людмила Григорьевна. Она в первый раз видела Катю, о которой слышала, как о своей сопернице. "Ну, это не опасная конкурентка",-- презрительно думала она, оглядывая скромный костюм Кати.
