XV

     Кубов ужасно хлопотал. Он целые дни проводил на берегу Лачи, там, где кончались пароходные пристани. Там, около вымосток, причалена была старая полубаржа, приводившаяся в новый вид. Палуба была превращена в широкий помост, по котором устанавливалась приобретенная по случаю паровая машина с какими-то мудреными приводами. От них прямо в реку шел отлогий деревянный спуск. Снаружи вся эта городьба вызывала только недоумение проезжавших по берегу и по реке. Никто не мог догадаться, в чем дело.   -- Землечерпательная машина,-- говорили специалисты, видавшие работы на волжских перекатах.   -- Нет, это что-то такое вообще...-- замечали скептики.-- А впрочем, чорт его знает что.   Особенно интересовались мещане, перебивавшиеся разной работишкой на берегу. Они по целым дням высиживали на берегу и обсуждали мудреную посудину на все лады.   -- Паром налаживают. Вон и взвоз...   -- Не паром, а паровую лебедку. Причалит к большой барже и начнет выкидывать оттуда кули... Хлеб только у крючников отобьет.   -- Не похоже что-то... Коноводку старинную так же вымащивали, только там паровой машины не было.   -- А может, баня, братцы. Как напустит в баржу пару -- всего обварит. Будет ездить около бережка да собирать народ... Сама к тебе баня приедет.   Часть этих замечаний, серьезных и шутливых, доходила до Кубова, но он ни на что не обращал внимания, поглощенный своей затеей. За лето он загорел и сильно похудел. Трудно приходилось... Главное, нехватало денег и приходилось занимать там и сям разными правдами и неправдами. Мудрено занимать деньги вообще, а тут в особенности. Дело совершенно новое, и денежные люди смотрели на Кубова, как на тронувшегося человека. Большие скептики эти денежные люди, особенно, когда дело хоть чуть-чуть касается их мошны. Кубов объяснял свое предприятие во всех подробностях, приводил цифры, разъяснял план -- и это не помогало. Особенно трудно ему достались последние триста рублей. С другой стороны, шли большие неприятности с набалованными городскими рабочими. Судовые рабочие пользовались бойким навигационным временем, запрашивали дикие цены и работали "через пень колоду". Городские слесаря были не лучше. Прогульные дни особенно возмущали Кубова, потому что каждый час был дорог. Он рассчитывал закончить всё в начале июля, а кончил только в августе. Одним словом, неприятностей было достаточно.   Наконец всё сооружение было закончено. Любопытная публика, следившая за работой, увидела, что всё это значит -- это была самая обыкновенная лесопилка, с тою разницей, что она сама могла подплывать к плотам с бревнами, сама вытаскивала бревна из воды, распиливала в доски, и рабочим оставалось только эти доски складывать в штабели. На пробе лесопилка действовала отлично, хотя и вызывала большое сомнение в рабочих, как всякое новое, непривычное дело.   -- Что, хорошо?-- спрашивал Кубов, любуясь своей затеей.   -- Хорошо-то оно хорошо, Владимир Гаврилыч, только того...   -- Чего?   -- Сумлительно... Прежде плоты с бревнами к лесопильням плавали, а теперь лесопильня к плотам поплывет. Оно даже обидно, другим-то лесопилам обидно...   -- Ну, в этом я уже не виноват.   -- Оно, конечно, а всё-таки того...   Окончив работу, Кубов пригласил своих друзей отпраздновать открытие работы. Из званых явились Огнев, дьякон Келькешоз и Петр Афонасьевич. Сережа обещал, но не приехал к назначенному часу.   -- Ему нельзя...-- таинственно объяснил Петр Афонасьевич, улыбаясь.-- Делишко одно у него есть. Да...   -- Очень жаль... Ну, всё равно, потом увидит.   Дьякон Келькешоз и Огнев держали себя с большой солидностью, как и следует званым почетным гостям. У дьякона проявлялись очевидные признаки неисправимого скептицизма. Когда он еще подъезжал на извозчике с Огневым к лесопилке, то не мог удержаться от смеха. Очень уж забавная городьба... Входя на лесопилку, он зажимал рот рукой, чтобы не расхохотаться. Дьяконский скептицизм дошел до того, что он с какимто недоверием относился к каждой доске и к каждому винту. Одну деревянную стойку он чуть не выворотил.   -- И это называется работа...-- заметил он, ухмыляясь.-- Курам на смех. А сколько затравил денег-то, Володька?   -- Все, какие были свои, да чужих прихватил...   -- Ну, всего-то сколько?   -- Побольше трех тысяч, дядя.   Дьякон только посмотрел на Огнева и развел руками: легко это выговорить -- три тысячи! Дом бы себе лучше купил в городе или мелочную лавочку открыл. Огнев осматривал постройку с таким видом, как булочник, попавший куда-нибудь на патронный завод. Его всё интересовало, и в то же время он решительно ничего не понимал.   -- И всё это нужно?-- спросил он Кубова в заключение.   -- Да... Ничего лишнего. А вот сами увидите.   -- Вот ежели бы жив был Григорий Иваныч, так тот бы уж разобрал,-- говорил Петр Афонасьевич дьякону.-- Он все знал...   Когда осмотр кончился, Кубов велел зацепить приготовленное для пробной резки бревно. Застучали шестерни, завертелись колеса, и зацепленное бревно покорно поползло из воды на помост, а отсюда на станок, где работали пилы. Что-то точно взвизгнуло, когда конец бревна попал в станок и стальные пилы врезались в дерево. Баржа вздрагивала от работы паровой машины, и казалось, что вздрагивает распиливаемое бревно. Именно такое чувство эта проба подняла в душе эстетика Огнева.   -- Отлично! -- первым похвалил Петр Афонасьевич, как самый практичный из гостей.-- Не вредно задумано...   Дьякон всё время молчал, наблюдая, как станок с пилами точно проглатывал бревно; с другой стороны из него веером выходили совсем готовые доски.   -- Ну, что, дядя, какова работа?-- спрашивал Кубов.   Вместо ответа, дьякон обнял "новомодного арестанта", облобызал и крикнул "ура". Стоявшая на берегу кучка любопытных, следивших с напряженным вниманием за пробой, подхватила этот крик. Общее одобрение заставило Кубова даже покраснеть.   -- Как это тебе в башку-то пришло?-- удивлялся Келькешоз.-- Умственная штука...   -- Нужно удивляться, что никто раньше меня не додумался до такой простой штуки,-- скромно объяснял Кубов.-- Моего тут ничего нет... И баржи всем известны, и лесопилки, только стоило поставить лесопилку на баржу.   -- Ну, а как же ты зимой?   -- В затон поставлю куда-нибудь, а бревна буду подвозить обыкновенным способом, как это делается у других лесопилок. У меня зато в выигрыше целое лето, когда идет главная работа. Весь расчет во времени...   -- А сколько в год думаете заработать?-- полюбопытствовал Огнев.   -- Тысячи полторы на первый раз, а там и больше, когда дело разовьется. Нужно воспользоваться первыми пятью-шестью годами, а там явятся конкуренты. Это уж всегда так бывает... Сначала смеются, а потом сами за то же примутся.   Пошабашив работу и выдав рабочим могарыч, Кубов отправился вместе с другими в город, чтоб вспрыснуть новинку. Решено было отпраздновать по-домашнему, в квартире дьякона. В первоначальном проекте предполагалось учинить празднество в ресторане, но Келькешозу это было неудобно: не дозволял дьяконский сан. Уже темнялось, когда компания подходила к городу. Всё равно торопиться было некуда.   -- Сие благопотребно!..-- повторял Келькешоз.   -- Вот что, господа, не возьмем ли мы некоторого извозца?-- предлагал Огнев, уставший раньше других.   -- Вот что, вы поезжайте с Кубовым вперед,-- заявил Петр Афонасьевич, делая таинственный знак Келькешозу.-- А мы с дьяконом догоним уж потом. Дельце маленькое есть...   Компания разделилась. Огнев и Кубов поехали прямо к дьяконской квартире, а Петр Афонасьевич свернул с дьяконом на главную улицу.   -- Коньячку купить для вспрыска? -- догадывался дьякон.   -- Около того...   Около мужской гимназии Петр Афонасьевич остановил извозчика и велел ему дожидаться, а сам повел дьякона в одну из боковых улиц. Дело совсем не коньяком пахнет, как догадался недоумевавший дьякон. Было уже совсем темно. Огни светились только в двух-трех домах.   -- Да ты куда меня ведешь-то?-- спросил дьякон.   -- Тише...-- остановил его Петр Афонасьевич.-- Ведь вот как гаркнул, точно часовой.   Петр Афонасьевич замедлил шаги, прислушался и молча указал на дом напротив, у которого второй этаж был ярко освещен.   -- Ну, что?-- удивлялся дьякон.-- Именины кто-нибудь справляет...   -- А вот и нет: это мой Сережка свое новоселье празднует. Вчера он от меня совсем переехал...   -- Еот так фунт!.. А ты-то как же, т.-е. почему ты не на новоселье? Ведь не чужой человек, слава богу...   -- Я-то... гм... Вот то-то и оно-то, дьякон, что мне там не рука. Только буду конфузить напрасно Сережу: ни сесть, ни встать, ни сказать. Я уж как-нибудь в другое время лучше заверну... Сам и квартиру я подыскал и всё устраивал тоже сам, а Сережа на готовое переехал. У него там свои судейские веселятся, куда же я с ними компанию водить...   -- Ну, это уж ты напрасно! -- возревновал возмущенный дьякон.-- Ты отец -- и всё тут. Кто же родного отца стыдится?.. Эх, ты, голова!   -- Ах, какой ты, дьякон... Ничего ты не понимаешь!..   Петр Афонасьевич был совершенно счастлив и с восторгом прислушивался к веселому говору, доносившемуся в раскрытые окна новой квартиры Сережи. Что же, пусть веселятся... Это была последняя жертва отцовского самоотвержения.   В заключение Петр Афонасьевич провел дьякона по тротуару, под самыми окнами Сережиной квартиры, и торжественно указал на медную, ярко вычищенную доску, прибитую на дверях подъезда. На ней было выгравировано: "Помощник присяжного поверенного Сергей Петрович Клепиков".   -- Каково? -- шопотом спрашивал Петр Афонасьевич.-- Тут почище лесопилки-то дело выйдет...   Дьякон только махнул в пространство своим широким рукавом.