XVI

     Готовиться к экзаменам Катя и Любочка уходили в женскую общину. Дома вечно мешали, а там в их распоряжении была келья сестры Агапиты, а затем великолепный сосновый бор, начинавшийся сейчас за монастырским кладбищем. Каждый раз девочки заходили на могилу Григория Иваныча и "приносили жертву", как говорила Любочка, т.-е. клали венки и букетики из весенних цветов. Любочка, такая бойкая и веселая, стихала и старалась скрыть навертывавшиеся слезы. Бедный папа, если б он был жив и мог видеть их совсем больших... Да, они теперь совсем большие и уже носили длинные платья. Любочка, вообще, ужасно боялась смерти и старалась не думать о ней.   Первое время Катя стеснялась ходить в общину. По лицу сестры Агапиты она видела, что та знает всё об её истории с Поликсеной Карловной. Предстояло неловкое объяснение, и Катя относилась к сестре Агапите с большой сдержанностью, что последнюю искренне огорчало. Обещанная беседа с о. Евгением произошла в келье. Добрый священник подробно расспросил Катю об её семейном положении, занятиях, знакомых и книгах, которые она читала.   -- Да, да, нужно читать: книги -- наши лучшие друзья,-- говорил он своим глухим голосом.-- Только нельзя читать без строгого выбора... Сия книга, послужившая яблоком раздора, является примером. Автор великолепный, несомненно, но несколько односторонен, ибо пачкает воображение. "Сердце чисто созижди во мне, боже",-- сказал пророк. Скажи мне откровенно, что тебе особенно понравилось в сей книге?..   Пугавшее Катю объяснение перешло в душевную беседу. Левочка нисколько не стеснялась батюшки и откровенно рассказала ему вынесенное ею впечатление. Ей нравились стихи, описание картин природы, отдельные мысли, а остальное возбуждало только любопытство и, в сущности, осталось непонятым.   -- Знаю, о чем вы говорите, батюшка, но именно это мне совсем не нравится...   -- Похвальные рассуждения, но зло имеет опасное качество: отталкивая вначале, оно делается привлекательным впоследстии... Самая маленькая неправда не проходит нам даром. Мы еще побеседуем когда-нибудь потом...   Беседа сошла совсем благополучно,и Катя успокоилась окончательно.   В солнечные весенние дни заниматься в келье было скучно, точно давили эти монастырские стены. Девочки уходили в сосновый бор, где было так чудно-хорошо и где так легко дышалось, Какие великолепные сосны росли здесь, прямые, высокие, как восковые свечи, и какой-то таинственный шорох там, вверху, где качались мохнатые вершины. Бродить в тени этого векового бора -- что могло быть лучше? Гимназистки до некоторой степени примирялись здесь с бесконечными Генрихами и Людовиками, которых приходилось сейчас зубрить. Тени далекого прошлого точно оживали здесь, под открытым небом, где всё жило и ликовало. А эти старые пни, угловатые камни и бугорки -- как они драпировались мохом и мягкой зеленой травкой. Любочка вечно боялась несуществовавших змей и визжала, как поросенок, когда из-под ног выпархивала какая-нибудь невинная птичка или выползала еще более невинная ящерица.   -- Любочка, как тебе не стыдно! -- сердилась Катя, вздрагивая.-- Перестань кисейную барышню разыгрывать...   -- А если я боюсь?..   У них в бору был любимый уголок, с которого открывался вид на всю Лачу и даже можно было в ясные дни рассмотреть Курью. Любочка даже забывала на время свой страх и валялась по траве самым беззаботным образом, хоть и должна была заниматься "проклятой алгеброй". Припадки чувствительности и быстрые переходы душевного настроения всегда служили отличительной чертой Любочкиного характера, а теперь делались иногда просто несносными. Кате часто приходилось переносить от неё и нежности, и попреки, и дерзости.   -- Ты какая-то сумасшедшая,-- проговорила ей Катя.-- Это, наконец, просто глупо. Пойми, что так жить нельзя...   -- Сама не лучше. Позабыла историю с Поликсеной Карловной?   Раз они опять чуть-чуть не рассорились. Дело происходило в монастырском лесу. Катя сидела на моховом диванчике, а Любочка лежала на траве, болтая ногами. Над их головами торжественно шумели сосны, едва пропуская свет, а сквозь сетку ярко-желтых стволов блестела зеркальная гладь Лачи. Катя по целым часам могла прислушиваться к шуму деревьев или наблюдать, как таинственно бродили светлые пятна и полосы. Мечтательное настроение было нарушено Любочкой, которая сначала дурачилась, потом начала придираться и кончила слезами.   -- Этакая отвратительная плакса! -- вырвалось у Кати невольно.   А Любочка лежала на траве, уткнув лицо в сложенные руки, и глухо рыдала, так что всё тело вздрагивало.   -- Довольно, кисейная куколка... Ну, скажи, ради бога, что это за фокусы? Ведь это, наконец, просто скучно...   Любочка подняла на неё свое заплаканное лицо, хотела что-то ответить и только бессильно уронила опять свою голову.   -- Никто, никто меня не понимает...   -- Очень просто, потому, что и понимать нечего. Просто, блажь... Да ты и запоздала немного: время непонятных натур прошло. Наконец, ты взгляни на себя в зеркало, чтоб убедиться, что к тебе совсем не идет трагический тон. Лицо такое круглое, румяное, и вдруг: "меня никто не понимает"!   -- Ах. не то, совсем не то... Ты злая, вы все злые, а мне так тяжело. Если бы ты испытала хоть частичку того, что я переживаю.   -- И не желаю. Впрочем, ты, может быть, влюблена...   Последнюю фразу Катя говорила ради шутки и была поражена произведенным ей эффектом,-- по Любочке точно выстрелили. Она села, огляделась кругом, точно не могла проснуться, и заговорила совершенно другим тоном.   -- Нет, зачем это глупое слово: влюблена? Оно опошлено и сделалось вульгарным... Я чувствую, что у меня в душе совершается что-то такое великое и хорошее... Мне даже иногда страшно делается, точно я святая... Всё остальное -- такое маленькое, жалкое, ничтожное, глупое, и ты, Катя, вместе со всем остальным. Понимаешь, мне тебя жаль, как жаль слепого человека. Ведь все слепые и все ничего не видят... Потом на меня нападает какой-то страх, сомнение,-- даже отчаяние, как у человека, который нашел величайшее сокровище и боится потерять его каждое мгновение. Мне кажется, что я хуже всех, мне кажется... ах, нет таких слов, чтобы объяснить, что это такое: можно только чувствовать...   -- Послушай, это какие-то стихи...   -- Перестань, пожалуйста! -- шептала Любочка, глядя куда-то неопределенно вдаль.-- Твое остроумие не может меня оскорбить, потому что я так полно себя чувствую. Да, я бываю хорошая и святая, а вы все гадкие, нет -- жалкие... Мне делается иногда так тепло-тепло, и я всё понимаю, решительно всё. Например, что такое твоя история с Поликсеной Карловной? Я одна это понимаю... Никто не видит, а я понимаю, и поэтому я тогда пожалела тебя. И это не заслуга с моей стороны, а простое совпадение настроения...   Катя с удивлением слушала и не узнавала прежней Любочки, простенькой и добродушной. Теперь говорила совсем другая девушка, нет,-- женщина. Почему-то Катя даже смутилась и старалась не смотреть в глаза Любочке, точно боялась, что та увидит в ней что-то такое, о чем она даже наедине с собой не решалась удумать. А Любочка смотрела на неё и улыбалась. Чтобы выйти из неловкого положения, Катя хотела отшутиться:   -- А где же он, Любочка? Ведь без него такие слова не говорят...   -- Есть и он... Да. Иногда мне кажется, что он так близок, ко мне, что даже делается страшно, а иногда я чувствую себя такой одинокой, оставленной всеми, заброшенной. Кругом темно, в голове всё двоится... Знаешь, бывают такие сны, когда по тоненькой жердочке ходишь над пропастью -- и страшно и хорошо. Вскрикнешь от страха, и сейчас же проснешься. Я ведь глупенькая, Катя, и болтаю тебе всё, что думаю. Да, а кто он, по-твоему?   -- Ну, уж я этого и не знаю...   -- Не знаешь? Ты лжешь... Да, лжешь!.. Знаешь, знаешь, а только притворяешься. Ты хочешь умнее всех быть... Ха-ха!.. А ведь я-то всё вижу... Помнишь, из-за чего тогда я с тобой рассорилась?.. Не догадываешься, а еще умная...   Катя отрицательно покачала головой, а Любочка поднялась на ноги, подошла к ней, наклонилась к самому уху и прошептала:   -- Я тебя ревновала... да.   -- Ты?!..   -- Да, я... Пожалуйста, оставь и не притворяйся. Ты думаешь, что это незаметно, а я всё вижу... всё!   -- Решительно ничего не понимаю.   -- Так я тебе скажу, если не понимаешь...   В голосе Любочки послышались решительные ноты. Она сделала несколько шагов, остановилась и проговорила, отчеканивая каждое слово:   -- Ты любишь Гришу, а я... я Сережу... да.   Потом Любочка присела, закрыла лицо руками и повалилась на траву, как подкошенная. Катя не проронила ни одного слова, не выдала себя ни одним движением, а только чувствовала, как над ней шатаются сосны, точно пьяные, как серебристая Лача ушла из глаз и как туманом заволокло глаза.   -- Ты думала, это незаметно? -- продолжала Любочка, садясь.-- Незаметно? Ха-ха... Все мы так думаем и только себя обманываем. Даже очень заметно... Я, по крайней мере, сейчас сообразила: если ты выйдешь замуж за Гришу, мне не видать Сережи, как своих ушей, и наоборот. Теперь-то поняла?.. Я уйду тогда в монастырь, как сестра Агапнта...   -- Любочка, ты совсем сошла с ума...   -- Вот тебе и Любочка! Мы с тобой соперницы, как это бывает в настоящих романах. Жаль, что не принято вызывать на дуэль, а то я застрелила бы тебя. Я злая... гадкая...   Любочка сидела на траве, разводила руками и улыбалась, а Катя поднялась и быстро пошла от неё.   -- Катя, куда ты?   Ответа не последовало. На траве валялась "проклятая алгебра" и деяния бесчисленных Генрихов и Людовиков, побратавшись в общем несчастии.   Катя плохо помнила, как она вернулась домой. Она шла в каком-то тумане и боялась оглянуться назад, точно за ней по лятам гнался какой-то призрак. Зачем Любочка всё это говорила?.. зачем? Зачем солнце так ярко светит? Зачем люди ходят, ездят, о чем-то хлопочут и вообще суетятся? Ведь ничего этого не нужно...   Со дня этого рокового объяснения Катя опять перестала бывать у Печаткиных под разными предлогами. То голова болит, то некогда, и т. д. Большие, правда, не обратили внимания на эту перемену: мало ли девчонки из-за чего ссорятся,-- пустое место делят. Любочка завертывала несколько раз, но и ей, видимо, было не легко. Посидит, поговорит о каких-нибудь пустяках и на той же ноге домой.   -- Что это с вами, Катерина Петровна? -- спросил раз Гриша Печаткин, встретив Катю на улице.-- Надеюсь, вы не сердитесь на меня?   -- С чего вы взяли, что я буду сердиться на вас? -- резко ответила Катя.   -- Да я так... Вы совсем нас забыли.   -- Некогда, да и нездоровится. До свидания...   Странное чувство охватило Катю: ей страстно хотелось видеть Гришу, а когда он приходил, она не могла сказать ни одного слова и даже отвертывалась от него. Ей хотелось высказать ему так много-много, и вместе она точно ненавидела его.   Так прошла вся весна и экзамены.   -- Что это с Катей сделалось, мать? -- спрашивал Петр Афонасьевич жену.-- Как будто она того... гм... Сама не своя.   -- А заучилась, вот и не своя,-- сухо ответила Марфа Даниловна.-- Очень умна стала... Всё книжки да книжки.   Когда после экзаменов устроилась обычная прогулка гимназистов в Курью, Катя наотрез отказалась принять в ней участие, несмотря на самые трогательные уговоры и увещания Любочки.   -- Оставьте меня...-- повторяла Катя, отвертываясь.-- Нездорова, и всё тут. Желаю вам веселиться...   Это решение стоило больших усилий волн, и когда Любочка, наконец, ушла, Катя горько расплакалась. Она уже давно не плакала и сама стыдилась своих беспричинных слез. Дома оставаться было тяжело, и она отправилась в общину, к сестре Агапите.   -- Миленькая, родная, пойдемте на берег,-- упрашивала онасестру.-- Мне душно, а там так свежо. Погуляемте вместе...   Сестра Агапита была рада пройтись. Они обошли кладбище, прошли сосновый бор и остановились на высокой круче, с которой открывался великолепный вид на Лачу. Река разливалась верст на пятнадцать одним широким плесом. Сверху торопливо шел большой пароход, оставляя за собой двоившийся след. Катя пристально всматривалась в реку и, наконец, схватила сестру за руку.   -- Вон там большая лодка... еще красный флаг на носу... Это они плывут в Курью.   Она зарыдала и спрятала свою белокурую головку на груди у сестры.