XVI
Для Честюниной наступило ужасное время, ужасное в буквальном смысле этого слова. Каждое утро, когда она вставала с постели, её охватывал страх. Да, она теперь боялась подойти к своему окну и поднять штору, потому что каждое утро повторялась одна и та же картина: напротив по аллее шагал, как часовой, мужчина в черной шляпе... Потом он садился на скамейку, закуривал папиросу и так ждал неизвестно чего целые часы. Она начинала ненавидеть этого сумасшедшего, который давно обратил на себя внимание дачных дворников и каждую минуту мог её скомпрометировать. Получалось уже формальное преследование. Несомненно, этот человек был сумасшедший, и Честюнина не решалась выйти даже в парк, чтобы не встретиться с ним. Теперь она больше уже не могла его видеть и при встрече убежала бы, как курица. Она презирала себя за это преступное малодушие и всё-таки продолжала бояться. Такая пытка продолжалась почти целую неделю. Как на зло, Катя совсем пропала, а сейчас Честюнина нуждалась именно в её помощи. Когда Катя наконец явилась, она её почти не узнала -- это была какая-то виноватая, жалкая, несчастная. Анохин первые дни спрашивал про неё, а потом велел убрать со стола её прибор. -- Катя, что ты делаешь? Где ты пропадала столько времени? Катя бессильно опустилась на стул и заплакала. -- Катя, что с тобой?.. -- Маня, милая... Что отец? -- Наивный вопрос... Я замучилась с ним. Самое нехорошее то, что он ни слова не говорит о тебе в последние дни и даже велел убрать со стола твой прибор. Катя неожиданно бросилась перед ней на колени и трагическим тоном проговорила: -- Маня, милая, родная, спаси меня!.. Ты одна только можешь меня спасти... Умоляю всем святым для тебя. Я тебя спасала, и ты меня спаси... Я пришла в этот дом в последний раз, и мне тяжело уйти из него выгнанной навсегда. -- Что же я могу сделать? -- Иди сейчас к отцу и скажи ему, что я выхожу замуж... Да... Сейчас же. Впрочем, нет, необходимо подготовить старика. Он на службу поедет только в двенадцать, а сейчас десять -- значит, в нашем распоряжении целых два часа, а это больше вечности. Да? Ты сделаешь это? Ах, как мне страшно... Катя опять зарыдала, закрыв лицо руками. -- Я не могу...-- нерешительно проговорила Честюнина.-- Это убьет дядю... Я подозреваю, что ты выходишь замуж за актера. -- Не за актера, а за артиста. Помнишь, молодой человек в цилиндре? -- Бурцев? -- Ах, совсем не Бурцев... У него три фамилии: на сцене он Романов, по отцу Зазер, а по матери Брылкин. -- Которая же настоящая фамилия? -- Все настоящие... Впрочем, это всё равно. Двойная фамилия теперь в моде, и я буду madame Романова-Зазер. А Брылкиной не хочу быть... Брылкины торгуют в табачных лавочках, служат кондукторами в конке... Свадьба у нас через неделю. Будут всё свои. Посаженой матерью я уже пригласила Парасковею Пятницу. Мы у ней уже наняли себе комнату, знаешь, ту самую, в которой жил тот... ну, лохматый твой... да. А какая это чудная женщина, Маня... Она сама предлагала мне съездить в Павловск и объясниться с отцом. Она одна только в целом свете понимает меня... А главное, Манюрочка, нужно всё устроить до возвращения мамы. Она всё может расстроить... будет проклинать... падать в обмороки. Если бы еще был Эжен, я подкупила бы его. Помнишь, у меня есть браслет с сапфиром -- я его заложила бы и все бы деньги отдала Эжену. Он беспутный, но, в сущности, добрый мальчик и вполне бы понял меня... Знаешь, кого я встретила сейчас на вокзале? Ну, этот твой ботаник... Настоящее чучело в очках и чучелка при нем. Табло... Зачем только такие люди на белом свете живут!.. Послушай, ты, может быть, обижаешься, что я не пригласила тебя в посаженые матери?.. Что было тут говорить? Один сумасшедший ходит по аллее, а другой здесь, рядом. Честюнина взяла Катю за руку, подвела к окну и сказала: -- Видишь вон того господина, который вышагивает по аллее? Он так же неизлечимо поврежденный, как и ты... Я думаю, что вы лучше всего сговоритесь и поймете друг друга. Помнишь письмо с канцелярским почерком? Так вот это и есть его таинственный автор... Поняла? Он меня уже целую неделю выдерживает в осадном положении. Так пойдешь и скажешь ему, что это нехорошо и что я решительно не желаю его еидеть. Поняла? -- Значит, развязка романа с канцелярским почерком? -- Полная... -- О, я с удовольствием его разделаю... Не беспокойся, в другой раз не придет. Наши дворники бог знает что могут подумать. Нет, это нахальство... Итак, я его спроважу, а ты переговори с отцом. Я тебя буду ждать здесь... Вот лягу на кровать, закрою голову подушкой и буду ждать своего смертного приговора. Ах, как страшно... Зачем я родилась на свет? Зачем не умерла в раннем детстве? Василий Васильич сидел у себя в кабинете и что-то писал. Около него на стуле лежал портфель, туго набитый деловыми бумагами. Честюнина вошла, поздоровалась и проговорила: -- Приехала Катя... -- А... Он с тревогой посмотрел на неё и по её лицу угадал всё. Она видела, как у старика тряслись руки и как он машинально засовывал расходную книгу в свой портфель. -- Ты меня пришла подготовить?.. Да?.. О, не нужно, ничего не нужно -- я давно уже подготовился ко всему. Честюнина, сбиваясь и подбирая слова, объяснила, в чем дело. Василий Васильевич выслушал её молча, застегнул свой летний пиджак и проговорил: -- Что же, отлично... Я знаю её характер. Может быть, она думает, что я сделаюсь антрепренером? Старик захохотал, поднялся и схватил себя за голову. -- Я этого ожидал... Ради бога, не называй его имени. Я не хочу слышать, как фамилия моего позора, моего несчастья, моего отцовского горя... -- Если бы вы сами переговорили с ней, дядя... -- Не могу!.. Маша, ведь я не понимаю, что такое ты говорила сейчас... Нет, не понимаю... -- Она ждет ответа. -- Ответа?.. Скажи ей, как говорит Маргарита Готье: ответа не будет. Через неделю свадьба? И я отдам свою родную дочь на позор гаерам, клоунам, балаганщикам?! Ха-ха... Ответа не будет, Маша. Так и скажи этой сумасшедшей. Катя выслушала свой смертный приговор с побелевшим лицом и осталась им недовольна. Она ожидала протеста в совершенно другой форме. -- Я его заставлю дать ответ...-- проговорила она решительно.-- Да, заставлю, так и передай ему. Он меня сам заставляет это сделать... У неё тряслись губы от волнения. Потом она подошла к Честюниной, наклонила голову и серьезно проговорила: -- Перекрести меня, Маня... Честюнина крепко ее расцеловала и расплакалась. В этой Кате всегда было что-то трагическое, несмотря на все её буффонады и заразительное веселье. Она сейчас не пробовала её даже уговаривать, потому что это било совершенно бесполезно. Разве можно уговорить сумасшедшего человека?.. Катя простилась самым трогательным образом и быстро вышла. В её манерах уже появилось что-то театральное, что никак не вязалось с серьезностью переживаемого момента. Катя вышла на улицу с решительным видом, потом быстро пошла к вокзалу, но по дороге вспомнила о поручении сестры и вернулась в аллею. Она подошла к нему и проговорила: -- Андрей Ильич Нестеров?... Очень рада познакомиться... Нам по пути на вокзал, и вы будете любезны, проводите меня. Я -- сестра Мани... Честюнина видела из своего окна, как он покорно шел за Катей. Потом она остановилась и заставила его предложить руку. Никто бы не подумал, что эта улыбавшаяся красивая девушка навсегда оставляла родное гнездо и свою решимость скрывала под самой беспечной болтовней, как птичка прячет свои яйца в соломе. -- Вам необходимо переменить климат, господин Нестеров,-- болтала Катя, распуская зонт.-- Я думаю сделать то же самое... Через день Честюнина получила письмо от Андрея. Он писал, что уезжает домой и что сейчас плохо отдает себе отчет в своих собственных мыслях... "Простите безумца,-- писал он.-- Каждый сходит с ума по-своему... Вы были со мной более чем жестоки, и я ненавижу себя за то, что не могу даже рассердиться на вас. Уношу с собой вечную память о милой девушке, которой желаю счастья, много счастья... Я держал себя позорно -- сознаюсь, но нельзя требовать от человека хороших манер, когда его жгут на медленном огне. Кстати, какая милая девушка ваша сестра... Передайте ей мой сердечный привет и скажите, что, если она когда-нибудь будет нуждаться в братской руке -- я к её услугам. Это немножко высокопарно, но в моем положении извинительно. Пишу и не могу кончить письма, потому что в конце концов я всё-таки должен понимать, что люблю вас и всегда буду любить... Я даже не претендую на простую дружбу, а умоляю оставить мне самую маленькую надежду -- нет, не надежду, а право думать о вас, хорошо думать... Преданный вам Андрей Нестеров".
