Они успокоились на удивление скоро.
15
ВЛАДИМИР ШАМАРА
Поездка моя была о’кей, так что возвращался я довольный. Посылки отправил, ротор получил, пивка попил всласть, купил, правда с рук, приличную замшевую куртку. И еще — гэдээровский комплект: блузку и шортики для Айны. Заставить надеть, знаю, будет трудно, но своего добьюсь — сдеру с нее долгополый балахон. Бараний дух в ее тряпках неистребим — сколько ни стирай, все от них овчиной несет.
Был еще приятный сюрприз: замначуправления по кадрам намекнул на возможный перевод на другую пустынную метеостанцию. Называется Сары-Молла. Тот же коэффициент, один и семь, но, разумеется, не простым радистом, а начальником. Конечно, в Бабали мне лучше в том смысле, что меня все знают и я всех знаю — уверенно живу. А там придется затевать новые контакты, приглядываться, народ прощупывать. Это — минус. Зато, думаю, есть и плюсы: первый — больше зарплата, второй — уйду из-под ока своего тюремщика. Опротивел он мне до обморока. Так и чудится, что он на тебя дело завел и материальчики подбирает. Тощий утенок в очках безобидней. Он, правда, все топорщится, все возникает, но слова есть слова. Просто городской слюнтяй, хоть и не шибко интеллигентный.
А Михальников... Сволочь он был, причем сволочь умная, скрытная и неторопливая. Сковал мне руки, все намекал, что я замазан. Хотя неизвестно, сам-то что здесь торчал? По какой такой причине пошел в монахи? Не за Айну ли он мне мстил? Он, дескать, ее привез, а я пользуюсь. Ну да ему, пока я здесь, этот кусочек не отломился бы. Айнушка — баба чудесная, только подвоспитать ее треба.
С самолетом мне повезло. Хотя летчики, с которыми я вернулся, были незнакомые. Я их еле уговорил взять меня на борт. Крюк, впрочем, пришлось им сделать небольшой — геофизики ковыряются всего километрах в тридцати от нас. Самолет сел, а пилот даже мотор не выключил — машет мне: «Вываливайся!». Я выгрузился, а «Антон» как поддаст струей — и побежал по нашенскому такыру. Проводил я его взглядом, оборачиваюсь и вижу: бежит ко мне через пески Айна.
Нет, подумал я, все-таки люблю я свою Айнушку: так дрогнуло сердце, когда увидел. Уж так она рада мне была, вся в своих радостных этих слезах, обнимает, целует, господи помилуй... Страсти-мордасти, прямо кино. Будто уезжал от нее не на два дня, а на два года.
— Ты что? — спрашиваю. — Думала, не вернусь?
Не ответила, уткнулась носом в грудь, и показалось мне в ее поведении что-то неладное. Дал я ей сумку и велел идти домой, ждать меня. И смекнул, что в мое отсутствие, видать, на метеостанции не обошлось без событий. Точно: первое подтверждение я получил от Сапара. Бросился он ко мне навстречу, как собака к хозяину, чуть не скулил от радости.
— Володька, хорошо! Приехал! Ай, молодец!
Взяли мы с ним вдвоем ротор, и тут он мне сказал, приглушив голос:
— Скандал мы делали. Ай, пьяные были, Айнушку обижали.
— Разберемся.
Бросили мы железку в сарай, и я пошел к начальнику — отчитаться за поездку и, между прочим, поговорить о разном. Слышу окрик: «Володя, на минутку». Похоже, Юрик караулил момент, когда я направлюсь к Старику: вынырнул из своего окна, как черт из табакерки.
Я подошел. Он отогнул край одеяла, сел на подоконник и огляделся.
— Здорово, — сказал я ему не слишком приветливо, но руку, правда, протянул. Он быстро пожал ее и снова оглянулся.
— Володя, ты знай, что на меня... — Он замялся, покраснел и быстренько закончил: — В общем, я на твоей стороне. Ты можешь рассчитывать, если что...
— Если что? — переспросил я скучным голосом, будто ни о чем не догадываюсь. Я всегда его так сбиваю, этим холодком.
— Не знаю, — буркнул он сердито. — Мало ли что.
— Ах, вон оно что‑о‑о, — дурашливо протянул я. — Ну, тогда, конечно, само собой разумеется. Однако бывай, дела, брат...
Зачем я его заводил, не знаю. Наверное, потому, что сам готовился к схватке, приводил себя в боевую готовность.
Короче, сделал я Юрику ручкой, повернулся спиной и пошел к крыльцу. Деликатненько постучал в дверь и услышал насмешливый голос начальника:
— Не валяй ваньку, заходи!
Он сидел на кровати в одних трусах. В черных, семейных. Небритое лицо его оплыло — то ли от пьянки, то ли от сна. Поскольку Старый и виду не подал, что хочет поздороваться — руками оперся о кровать, шею набычил, — я не подошел, стал у порога.
— Как слетал? Ротор привез?
— Слетал хорошо и ротор привез.
Ответил я дипломатично, вежливенько так. Взял табурет, сел напротив него.
— Что новенького в управлении? — без интереса спросил Старый.
Я пожал плечами.
— Да ничего особенного. Гуськов ушел на пенсию, пока не заменили. Из Сары-Молла Павел Морозенко переезжает в Айкалу, уже приказ есть.
— А в Сары-Молла кого начальником?
Спросил и на меня зыркнул.
«Догадлив ты, прохиндей, — подумал я. — И умен. В одной берлоге нам с тобой не жизнь».
— Да так, пока прикидывают, кого бы... — ответил я спокойно. — Мне вот предлагали.
— И что ты? — Он даже привстал.
— Сказал, подумаю.
— Нечего и думать! — Он разозлился. — Нет никакой нужды тебе уезжать.
«Вот тебе и на! — изумился я. — Чего-чего ожидал, только не такого. Он же спит и видит, как меня выпихнуть!».
Начальник смотрел на свои босые, не шибко чистые ноги и думал.
— Оставайся в Бабали, — сказал он хмуро. — Вместо меня. Я решил уехать...
Невероятно! Впрочем, может, он темнит? Или хочет куда поблизости?
— Поблизости? — повторил я вслух.
— Нет, совсем из Каракумов. В Россию, в общем... — Помолчал и вяло добавил: — Надоело...
И как-то он сразу на глазах обмяк: и плечи обвисли, и складки на лице расплылись. Хотел еще что-то сказать, но махнул рукой: а, ладно, мол...
Я мгновенно сшурупил: вариантик вполне подходящий. Даже идеальный.
— Значится, тоска по родине взяла. Понимаю, — сказал я, чтобы только не молчать.
Старый вроде бы не обратил на мои слова никакого внимания. Смотрю: не решается продолжать и на себя начинает злиться. Лицо его застыло, только раздвоенный нос дергался, будто на самостоятельном движке работал.
— Владимир, — сказал Старый хрипловато, — Айне придется уехать отсюда. Брат объявился... Или тот... жених ее прежний. Нашли...
Да, вот это было паршиво. Но я-то ждал эту новость давно.
— Были на станции? — быстро спросил я.
— Нет еще. Но чабаны говорят, что грозятся... На все готовы... Ей надо уехать, Володя.
— Это куда?! — огрызнулся я.
— Со мной, — сказал он через силу. — Тебе с ней все одно не жить, сам знаешь. Я ее удочерю, замуж выдам. Со мной она не пропадет, а здесь...
«Хитер, — подумал я. — Получается что-то навроде обмена. Он мне — кресло, я ему — бабу. Баш на баш, а? Дрыном ему по загривку, а не Айну».
— Зачем же обязательно с вами? — засмеялся я и со смехом потянулся. — Отправлю ее пока к матери на Украину. До того, конечно, распишемся. А с бандюгами этими как-нибудь сладим... С помощью милиции, например. А?
— Ты врешь! — Ох, как он взбеленился! — Ты никогда не женишься на ней, подонок! Ты ее бросишь, вытрешь об нее ноги и дальше пойдешь. Да-да, ты такой! Я тебе предлагаю сделку в открытую — с тобой ведь иначе нельзя. Уедем — и забуду о твоих махинациях. Напрочь забуду и Айне прикажу забыть. Иначе — смотри! Не спущу!
Раскочегарил он себя, будь здоров. Но только меня на испуг не возьмешь, я ему не сопливый Юрик. И все же, как ни разозлил он меня, решил я события не торопить, чтобы промашку не сделать.
— Ладно, поговорили, — сказал я мирно. — Мне ведь надо обмозговать, верно? Не прогадать бы, жена-то у меня — блеск! Подумаю.
Я отставил табурет, ногой распахнул дверь и вышел во двор. На душе было мерзко. Ответственное решение принимать всегда нелегко. Но когда я увидел на пороге нашего домика Айну — она вышла вытряхнуть кошму, — я понял, что никому ее не отдам. Дальше видно будет, как там у нас все повернется, а продавать ее — на‑кося, Вадим Петрович Михальников! Хватит и того, что ее пробовали продавать родственнички.
