На строительство приехал секретарь обкома партии Гафур Ходжаев, и Мухтаров повез его на участок Мациевского.

Его застали в бетонном цехе. Ясные голубые глаза инженера чуть блестели, рассматривая прибывшего. Запыленный цементом от сапог до фуражки, Мациевский казался седым. Тужурка на нем была застегнута на все пуговицы. Как всегда деятельный и спокойный, отвечая на вопросы прибывших, он ни на секунду не задержал ни одного блока облицовки, которые лично осматривал перед отправкой в туннель.

— Ну, как? — здороваясь, спросил его Мухтаров.

— Вот так. Не нравится мне кое-что в конторе. Я заказал электромеханизмы — отказали: говорят, не предусмотрено сметой. Телефон не предусмотрен по плану, вот и бегаем на собственном пару через хребет. Не нравится мне все это… А вообще, работаем неплохо. Сорок шесть рабочих-узбеков прислал нам какой-то учитель из Шахимардана. Энтузиасты!

— Это Хамза старается в Шахимардане, — с радостью сообщил Ходжаев.

Он осмотрел туннель, побывал в бетонном цехе, где изготовлялись на каркасе из стальных прутьев лекальные сектора-тюбинги туннельной облицовки. Долгое время пробыл он с Мухтаровым на отвале породы, внимательно знакомился с организацией работы и остался доволен.

Мациевский оправдал надежды Саида.

III

Старый Исенджан, скрестив руки на груди, стоял на пороге кабинета Преображенского, дожидаясь прихода переводчика, и наблюдал, как длинный прилизанный человек, расхаживая по огромному кабинету, что-то говорил инженеру на незнакомом языке. Аксакалу было уже известно, что это корреспондент заграничной рабочей газеты. Преображенский разговаривал с ним на том же языке, лишь иногда вставляя русские слова. Что мог понять старый аксакал из этого разговора? Он слышал лишь отрывки:

— Все силы… к черту… какая там концессия… шестнадцать миллионов пудов хлопка… Не буду я Преображенский… — Но что означали эти слова, вкрапленные в длинный и горячий разговор двух господ?

А на дворе в вечерних сумерках все сильнее и сильнее нарастал шум человеческих голосов. Утомленные дневной работой люди возвращались в поселок. Впрочем, может быть, они вовсе и не говорили. Может, это гул от вздохов десятков тысяч усталых людей, от биения их возбужденных сердец. Где-то надрывались наемные карнайчи. Их медные трубы скрипуче рычали, и эта музыка не вдохновляла людей, потому что была далека от живых чувств и побуждений. Даже притупленный слух Исенджана резали здесь привычные мотивы.

Но как же долго разговаривают эти господа! Почему не идет сюда мулла Юлдаш, чтобы перевести несколько слов, пускай даже и не совсем точно?

Мулла Юлдаш важно вошел в кабинет. Он нисколько не был похож на обычного толмача. На нем был новый шелковый чапан, на поясе у него висели такие же платочки, а на голове красовалась золотом вышитая бухарская тюбетейка, — и все это придавало ему сановитый вид. Он не в меру важничал, пытался выглядеть таким же серьезным, как и Преображенский, и от этого его красное лицо еще больше наливалось кровью.

— Я хочу предложить этому аксакалу работу. Согласен ли он работать у нас… выполнять какую-нибудь простую работу? — сказал Преображенский переводчику. Тот сделал паузу и по-своему передал слова инженера:

— Инженер Преображенский не любит бездельников, если даже они аксакалы. Хочешь работать — давай согласие, а если будешь увиливать от дела, так чтобы и духу твоего не было на строительстве.

Старик умел достойно вести беседу с людьми.

— Ну, конечно, согласен. Мне семьдесят лет… Аллагу акбар. А без дела — не спится. Только я уже старик… какую же работу уважаемый инженер не пожалеет дать такому бездельнику?

— Работу? О, у нас есть работа, — бросил Преображенский, на мгновение прервав разговор с иностранным корреспондентом.

Исенджан видел, что он был зачем-то нужен этому рыжему инженеру со щетинистыми усами. Он понимал также, что, если бы стал отказываться, эти господа ничего бы не пожалели, чтобы привлечь его па свою сторону. Даже вот этот совсем чужой ему человек и тот осматривал старика, точно шустрый прасол скотину, за которую тут же должен уплатить деньги.

— Ну, как же?

— Я согласен, пожальста… Но какая же работа… какая работа?

— Известно, какую работу можно дать старику. С кетменем не пошлем. А какую работу ты выбрал бы для себя сам?

Преображенский, как после хорошего обеда, облизнулся и, постучав концом папиросы о желтый портсигар с голой женщиной на крышке, остановил свой взгляд на старике Исенджане.

— Бельмей ман, — только и мог сказать заинтересованный аксакал.

— Переведи ему, что нам нужен хороший имам-да-мулла. Понимаешь? Собачливый человек, который молитвой подгонял бы этих лодырей, заставлял бы их работать, — и, повернувшись к иностранцу, объяснил ему: — Имею счастье подчиняться закону, запрещающему принуждать рабочих трудиться. Вот и должны приспосабливаться к «местным условиям», ха-ха-ха…

Мулла Юлдаш, толком не поняв, что означает: «Собачливый человек», по-видимому, хотел уже обрушиться на старика с новыми угрозами, но инженер перебил его:

— По вашим законам — правоверные должны покоряться аксакалам, ишанам. Я хочу, чтобы старик, — инженер указал рукой на Исенджана, хотя смотрел только на переводчика, — чтобы этот уважаемый аксакал согласился помочь нам. Иногда, понимаешь… надо уговорить мардыкера, чтобы он работал добросовестнее или не часто бегал… ну, понимаешь, ты уж ему своими словами объясни… На строительстве нам нужен набожный хозяин. На некоторых участках уже есть такие, а вот на северо-туннельном, собственно на кампыр-раватском… Словом, передай там…

А Исенджан уже давно понял, о чем идет речь, и готов был, не дожидаясь, пока Юлдаш окажет ему милость и перескажет это своими словами, дать согласие инженеру. Но ведь и мулла Юлдаш тоже имеет какое-то право на уважение к ответственной роли, им исполняемой.

— Тут инженеру нужен хороший имам-да-мулла, чтобы его боялись мардыкеры…

— Ну, согласен, согласен, — наконец не выдержал аксакал.

— Тонтан, ата^[18]. Ты должен им объяснить, что начальству нужно подчиняться беспрекословно. Возьми в руки хорошую палку или кнут и покажи им, что лень к добру не приведет.

— Да я же согласен. Мне не впервые. Обитель самого Дыхана так строили и таньгадан пуль берганда?^[19]Да и поработали… ежегодно так работали…

— Ну, тогда уходи себе, — махнул рукой Преображенский. — Вот тебе записка к технику Лодыженко, чтобы он назначил тебя на работу, — и будто про себя добавил — Это наш комиссар, ему и бог велел работать с «массами», а не загорать на солнце возле инструментов.

Исенджан вышел из кабинета, как после бани. Предвечерняя духота и без того сжимала грудь, а здесь еще такое волнение пришлось испытать!

IV

Несколько месяцев идет напряженная работа в Голодной степи. После стольких разговоров, совещаний, газетных статей в реальности строительства убедились самые закоренелые пессимисты. По дорогам в Голодную степь беспрерывным потоком двигались люди, скрипели ширококолесные арбы, поднимали пыль еще редкие в то время быстроходные грузовые и легковые автомобили. В адрес уч-каргальской конторы строительства бесконечно шли эшелоны с цементом, лесом, железом и машинами.

Духота, обычная в этих краях, казалась на строительстве нестерпимой от огромного напряжения, неимоверного возбуждения, царившего не только среди работников, но и среди местного населения. И в этой созидательной атмосфере резко определились две диаметрально противоположные силы: энтузиасты строительства, заботящиеся о будущем страны, и его скрытые враги, враги нового, советского общества. Правда, по количеству они были не равны и действовали по-разному. Но наличие двух противоборствующих сил дало себя знать сразу же после первого удара молота о забурник и взрыва первого шпура в скалах над Кзыл-су. Вот и Синявина…

Партийная организация строительства, Саид-Али Мухтаров острее других ощущали эту борьбу. Именно против коммунистов враг направлял злодейские удары. Надо было распознавать своих врагов.