— Если вы такой же инженер, как агитатор, то…
— А мне незачем вас агитировать, Александр Данилович. Вы русский… Не нам бояться за ваши взгляды. Мы… лично я сам буду стараться, чтобы эти взгляды вместе с богом остались вам только для… личного пользования. Нам нужны вы, ваши знания, опыт и… если хотите, искренность. Вижу, что вы меня поняли, и я рад. Надеюсь, что мы будем друзьями.
— О нет, нет! Увольте… Друзей я не признаю. Проект меня интересует, а вот приеду ли в Чадак, — подумаю…
— Вы поймите, что без вас у нас работа не остановится, но с вами мы взялись бы за нее смелее. Не обязательно ехать в Чадак вместе со мной. Если хотите, проект можно прислать к вам. Но я был бы рад поговорить с вами обо всем этом в Чадаке…
— И все?
Саид только развел руками и снова улыбнулся. Что же еще?
Против его аргументов Синявин не возражал, значит — согласился.
— Погодите. У меня был один инженер… Преображенский. Собственно, я его не знаю…
— Воля ваша! Если Преображенского еще не пригласили, попрошу напомнить об этом нашему аппарату, чтобы его взяли на работу. Вы имеете право брать на работу тех людей, за которых можете отвечать на строительстве. Преображенского я знаю меньше, чем вы. Считаете, нужен — берите. Заодно подумайте и о количественном составе будущей исследовательской комиссии с технической стороны. Вам придется возглавить специалистов… А пока что…
У Синявина было такое состояние, будто он только что проснулся. Дочь никогда не видела его таким. Вот тебе и на: то ни за что не впускай этого посетителя, а теперь расстаться с ним никак не может. На поклон Саида она кивнула головой и только тогда, когда он вышел на улицу, вспомнила, что хотела спросить у него, правда ли, что мусульмане похищают девочек себе в жены, и какого возраста. Ей кончался уже пятнадцатый год — так безопасно ли ей одной выходить на улицу…
— Ценят и… по-человечески разговаривают. Да. Представительный мужчина.
— Не смейся, папочка, а то как скажу… Тоже герой: не впускай всяких там незнакомцев… А сам сразу раскис, точно вялая груша… Ха-ха-ха, папочка, не сердись.
— Пред-ставительный мужчина, да-а!
XIV
Священный коран, написанный рукой ученика Магомета в Медине, несколько веков хранился в самаркандской мечети в знаменитом Шах-и-Зинда. Высокой каменной лестницей, длинными коридорами и темными мазарами был отделен коран от живого мира. Лежал он без действия. Ореол его святости бледнел, как бледнеют на пересыхающем пергаменте буквы, разрисованные вязью. Вера в прошлое у людей пошатнулась. Не Магомет, не коран, а другие книги, другие истины овладевали душой человека двадцатого столетия.
Имам-да-муллу Алимбаева срочно вызвали из далекого Караташа, из обители мазар Дыхана, в Самарканд. В это тревожное для ислама время заботу о поднятии всемусульманского духа самоотверженно брали на свои плечи люди, прибывшие из-за Сулеймановых гор. Почувствовав, что мусульманский дух стал угасать не столько даже в Кабуле, потрясенном попытками Аманулы Хана европеизировать афганцев во вред исламу, сколько в Средней Азии, где русская Октябрьская революция расшатала веру предков, — правоверный имам Шоу, он же Смит из Амритсара, пошел на риск и тайно прибыл в Самарканд.
Спокойный, молчаливый имам терпеливо выслушивал отчеты вершителей судеб мусульманства. Дух ислама умирает в массах, особенно в связи с намерениями большевиков оросить сотни тысяч танапов вечно мертвой пустыни возле обители мазар Дыхана.
— Аллагу акбар… угроза созревает главным образом в кварталах нового города, в цехах заводов, среди рабочих, у которых вера и без строительства в Голодной степи угасла. Угроза чувствуется в выступлениях на митингах, на общественных диспутах. И уже, как зараза, дух большевизма прорывается на благословенные аллахом многолюдные рынки, в безмятежно спокойные чайханы. Большевизм, богоотступничество разъедают вечно незыблемые законы шариата, угрожают уничтожить все адаты, мешают правоверным закончить жизнь в молитве и достатках. Уменьшаются доходы храмов, медресе, мазаров. Большевики вместо медресе открывают свои школы и намереваются обучать в них наших мусульманских женщин, а веками освященную паранджу хотят заменить богопротивной европейской одеждой… Правоверные мусульмане торопятся не в мазар, не в мечеть, а на широкие площади. Божественные вакуфные земли с водой хотят провозгласить народными. К сокровищам обители, к покою ишанов тянется рука неверных большевиков…
Имам Шоу из Амритсара, прекрасно владевший не только персидским и турецким, но и арабским языком, терпеливо выслушал имам-да-муллу Алимбаева и изрек:
— Аллагу акбар! Коран нужно торжественно перенести в обитель мазар Дыхана. Самарканд — столица. Должны действовать снизу! Пламя снизу разгорается…
В мазаре Шах-и-Зинда темно. Одежда всех присутствующих одного цвета. Среди десятка тяжелых фигур в длинных шелковых бухарских чапанах, расшитых золотом, висевших неуклюже, словно балахоны на чучелах, трудно было отличить одного человека от другого. Беседа велась таинственным шепотом. Лишь хорошо поставленный громкий бас Алимбаева не вмещался в тесном мазаре.
Один из прибывших говорил на языке своих далеких заморских родителей. Имаму Смиту-Шоу приходилось убеждать присутствующих только на языке корана, языке правоверных. Перед уходом прибывший из Амритсара велел закрыть двери. Он намеревался рассказать о чем-то особо важном. В абсолютной могильной темноте прозвучала самим аллахом подсказанная речь:
— Коран надо срочно перенести от мазара к мазару в обитель Караташа! Однако надо действовать так, чтобы не привлечь внимания большевистских властей. Именно там, возле Караташа, на землях обители будут разворачиваться большие события. Ждать дальше нельзя. Нам достоверно известно, что большевики хотят отобрать у обители мазар Дыхана воду из Кзыл-су.
— Аллагу акбар! Аллагу акбар!
— Лучшие земли хлопковых плантаций в соседнем государстве орошаются только водами Кзыл-су. Но дело даже не в этом. Цивилизованный мир обеспокоен укреплением власти коммунистов. Эта зараза распространится на весь мир, если мы сложим руки, прекратим борьбу… Мы поддержим вас деньгами, оружием… Вечная сила проклятия аллаха, тяготеющего над Голодной степью, должна разрушить единство русского большевизма и узбекской бедноты. Именно на примере Голодной степи комиссары должны почувствовать непобедимую силу исторических традиций, национального величия мусульманства! Веру, веру в низах не упускайте из вашего поля зрения!
— Слава потомкам Тимура!
— Уже есть решение большевистского правительства. Ассигновано сто пятьдесят миллионов. Где возьмут они такую сумму? Это ваши деньги, деньги ваших мечетей, мазаров, пойдут вам же на гроб. Подготовка интервенции с каждым днем становится все более затруднительной. Большевики укрепляются, и если дать им возможность еще завершить строительство в Голодной степи, то интервенция совсем будет невозможна… У нас, за Сулеймановым горным хребтом, по воле аллаха, открыты магазины, где свободно продается оружие. Аллагу акбар!.. А в Намаджане, возле Караташа, создается контора по осуществлению «адской проблемы». Автор проекта — молодой инженер, узбек…
— Узбек? Аллагу акбар!
— Узбек и коммунист… Саид-Али Мухтаров.
— Саид-Али Мухтаров?
— Мухтаров… коммунист!
— Саид-Али…
— Нам стало известно, что на днях он вернулся из Ферганы в Чадак. Он уже приехал с новым назначением и становится самым главным вершителем судьбы обильных вод Караташа. В Чадаке вместе с техниками он кончает разрабатывать детали проекта и организует там это большое дело. Нужно сделать так, чтобы советская власть израсходовала на это строительство все свои средства понапрасну, и потом… свергнуть комиссаров. Мы не пожалеем никаких денег. За морем несколько фирм претендовало на получение концессии для ведения этих работ. Но дело, разумеется, не только в концессиях. Правительство его величества возлагало надежды, присылало войска. А это расходы, престиж… Мухтаров — человек, преданный большевистским идеям, и фанатик своего проекта. Уже известно, что ставка на концессию провалилась. Надо идти на строительство муллам, имамам, всем нам и… Мухтаров — молод, хорош собою. Женщин ему — русских, узбечек, привезти красавиц из-за моря… Направить к нему хороших инженеров, у которых еще не охладела ненависть к коммунизму. Это дело заслуживает больших жертв, денег; Они вкладывают сто пятьдесят миллионов, мы не пожалеем столько же. Но главное не деньги. Нужны люди… В Голодной, богом успокоенной, степи начнется новая эпоха в истории правоверного ислама; здесь ему суждено скрестить свои мечи с богопротивными коммунистами… Несите же туда коран, несите вместе с ним и ненависть ко всему новому, советскому!
