Лондонский климат не благоприятствовал избавлению от хвори, и он испросил дозволения вернуться на свой остров.
– Возвращайтесь, – милостиво согласился король, – в звании вице-губернатора. Сэр Томас Линч отозван нами и заменен графом Карлайлом. Желаю вам благополучного пути.
Линч с кислой физиономией ознакомился с письмом, извещавшим его об отставке. Еще более чувствительный удар последовал со следующей почтой, из которой он узнал, что Модифорд тоже возвращается на Ямайку – в звании верховного судьи колонии.
«Алчность флибустьеров не ведает границ, в особенности при слабой власти. Для обуздания их был призван сам сэр Генри Морган, хитроумно произведенный в вице-губернаторы» – в этих двух фразах заключен смысл последнего назначения, завершившего карьеру Моргана. Небезынтересно разобраться в ней.
Алчность ямайских флибустьеров не возросла и не уменьшилась; они мечтали о новых походах, за которыми следовали буйные оргии. Но их предводитель оказался к сорока годам физически немощным. Кабацкие загулы не прошли для Моргана даром. Другого предводителя не было. Результат? Мелкие и средние экспедиции приносили скромную добычу. Флибустьерство вырождалось в кустарный промысел. Тем временем возникали новые обстоятельства.
Американское золото не лишило Ямайку, подобно Испании, жизненной энергии и не затормозило ее развития. Награбленные флибустьерами богатства послужили начальным капиталом для развития на острове в крупном масштабе сельскохозяйственного производства. Вслед за бригами, доставлявшими в Лондон разбойничью добычу, из Порт-Ройяла уходили купеческие суда, груженные сахаром, ромом, какао, ананасами, цитрусовыми, табаком и пряностями. Навстречу им тянулись другие суда, с «черным деревом» – партиями рабов, на труде которых богатели плантации английских колоний Северной Америки. По пути из Африки работорговцы непременно делали остановку на Ямайке. Постепенно флибустьерских судов в Порт-Ройяле становилось все меньше, а ямайское население, состоявшее теперь главным образом из коммерсантов и плантаторов, относилось к ним все хуже: островные буржуа желали сохранять хорошие отношения с Лондоном.
И вот в центре этого хитросплетения экономических интересов оказался Морган. В государственных архивах на Ямайке и в Лондоне есть немало документов, касающихся Моргана. Однако документы интересующего нас времени уже не потревожат ничей любознательный взор: они сгинули навсегда в страшном землетрясении 1692 года, когда часть острова превратилась в морское дно. Таким образом, фигура Моргана вырисовывается то отчетливо, как, например, во время его пребывания в Лондоне, то совсем пропадает.
Что мы знаем? Морган живет на Ямайке, где за это время сменилось несколько губернаторов. Начальство приходит и уходит, а самый знаменитый из «береговых братьев» остается. Отношение к Моргану колеблется от настороженности до откровенной враждебности, ибо королевские наместники не хуже нас с вами понимают, что остепенившийся (внешне) адмирал пиратов втихомолку поощряет, ссужает деньгами и снаряжает мелкие грабительские походы. Речь уже не идет о том, чтобы идти добывать «испанца», – не тот размах; в лучшем случае удается пощипать его. Тем не менее эти акции чреваты неприятностями и дипломатическими инцидентами, о чем ретивые чиновники извещают Лондон. Правительство не реагирует. Морган по-прежнему член совета, вице-губернатор, исполняющий в отсутствие губернатора его обязанности. Более того, на короткое время он даже назначается полномочным губернатором. Свои позиции он сохраняет благодаря разъедающей силе золота, откровенному подкупу и интригам. Канули в прошлое времена эпопеи флибустьерства – бурной, аморальной, подчас отвратительной в своей жестокости, но все же эпопеи. Теперь нам придется стать свидетелями моральной деградации нашего героя. Истина всегда одна, и если читателю показалось, что в описаниях разбойничьих триумфов Моргана у нас невольно проскальзывала нотка восхищения, то сейчас он убедится в обратном.
По отношению к бывшим сотоварищам Морган, в традициях всех выскочек, выказывает особую суровость. В сентябре 1679 года внезапно умирает Модифорд. Моргана возводят в ранг верховного судьи, и вскоре он оказывается замешанным в скверную историю. У некоего Фрэнсиса Мингэма он конфискует за обман ямайской таможни судно (обратите внимание, как обуржуазилось бывшее флибустьерское гнездо, – просто диво!). Но вместо того чтобы внести деньги от продажи конфискованного судна в казну, Морган спокойно прикарманивает их. Мингэм обжалует приговор в Лондоне и добивается решения об отмене конфискации и возмещении всех убытков (ну уж этого он не получит никогда!). Однако замять скандал не удается. И вот, чтобы как-то сгладить впечатление от столь наглого казнокрадства, пошатнувшего его авторитет, Морган решает заделаться рьяным законником.
В начале 1680 года лорда Карлайла отзывают домой, и мы вновь видим Моргана на посту исполняющего обязанности губернатора. Он немедленно закрывает Порт-Ройял для всех флибустьерских и подозрительных судов, а короткое время спустя люди, служившие у него под началом и прошедшие с ним через все опасности, люди, которые по его приказу грабили, жгли, убивали, насиловали и пытали, в изумлении прочитали подписанный Морганом ультиматум:
«Всем, кто оставит пиратское ремесло, обещается прощение и дозволение селиться на Ямайке. Те же, кто по истечении трех месяцев не подчинится закону, объявляются врагами короны и, будучи задержаны на суше или на море, будут судимы трибуналом Адмиралтейства в Порт-Ройяле и, за неимением смягчающих обстоятельств, повешены».
Морган самолично приписал к копии отправленного в Лондон ультиматума следующую невероятную фразу:
«Я намерен предать смерти, бросить в узилище либо выдать испанским властям всех пиратов, которых мне удастся задержать».
Население восприняло эти меры с удовлетворением. Коммерсанты, разбогатевшие в свое время на перепродаже добра, награбленного предводителем флибустьеров Морганом, теперь громко одобряли Моргана – гонителя флибустьеров. Нужно уметь шагать в ногу с эпохой…
Обращение в новую веру – дело нелегкое, и расстаться с дурными привычками, увы, куда тяжелее, чем с хорошими. В начале лета 1683 года некто Флад, помощник того самого капитана Мингэма, у которого Морган умыкнул судно, повздорил с капитаном Черчилем, командиром корабля флота его величества «Фалькон». Ссора быстро дошла до рукоприкладства, от удара Флада Черчиль слетел с пристани в воду, отчего подхватил воспаление легких и вскорости умер. Морган, которого тайком посетил доверенный человек Флада (видимо, не с пустыми руками), запугал присяжных настолько, что суд, проходивший под его председательством, вынес следующий приговор: «Оправдать за отсутствием состава преступления. Капитан Черчиль умер от бронхита, коим заболел еще на суше». И это после того, как два десятка свидетелей заявили под присягой, что собственными глазами видели, как Черчиль барахтался в воде! Попрание справедливости было столь вопиющим, что прямо у здания суда между сторонниками Флада и Черчиля завязалась кровавая драка. Ямайка была одной из самых процветающих колоний, и Лондону никоим образом не хотелось, чтобы там возникали раздоры. Дело Моргана было передано для разбирательства в совет острова.
Моргановская «клиентура» (вернее, то, что от нее осталось) считала, что на сей раз адмиралу не выкарабкаться. Самые ярые его приверженцы с пеной у рта утверждали, что Морган – человек необыкновенных достоинств, соглашаясь, правда, что он чрезмерно подружился с Бахусом (Морган оплачивал их долги кабатчикам), не очень щепетилен в финансовых вопросах (они принимали от него деньги, не задумываясь, откуда те берутся) и слишком склонен конфликтовать с властями.
Обвиняемому, явившемуся в зал совета, где некогда все наперебой спешили почтительно пожать ему руку, было сорок три года, но выглядел он хворым стариком. Адмирал тяжело опирался на трость и говорил с одышкой, прерывающимся голосом:
– Я полагаю, мне не станут вменять чужую вину. Сам я никогда не имел намерения оскорбить чем-либо правительство. Посему я надеюсь на беспристрастное разбирательство.
