– Ба, преподобный Хильдебрандт, – пропела Фрэнсис, – да вы никак завидуете!
Загорелся зеленый свет, Расс легонько нажал на педаль газа. Задние колеса завизжали и чуть вильнули.
– Я имела в виду, завидуешь “Перекресткам”, – пояснила она. – К Рику каждое воскресенье приходят сто пятьдесят подростков, и все они его обожают. А к тебе два раза в месяц приходят восемь старух. Я бы на твоем месте тоже завидовала.
– Я не завидую. Меня совершенно устраивает все, что происходит здесь и сейчас.
– Как это любезно с твоей стороны.
– Я правда так думаю.
– Ладно. Тогда почему ты злишься на Рика? Разумеется, меня это не касается. Но он отлично делает свое дело, а ты отлично делаешь свое – я не вижу причины.
Машина взбрыкивала даже на ровной дороге, норовила забуксовать.
– Долго рассказывать, – ответил Расс.
– Иными словами, меня это не касается.
Нежелание простить Эмброуза, которое почти три года задавало тон внутренней жизни Расса и каждый день получало сочувствие Мэрион, теперь, когда он представил, как объяснил бы ситуацию Фрэнсис, показалось ему глупым. Даже хуже, чем глупым: неприглядным. Он понял, что, если хочет попытать с ней счастья, придется избавиться от ненависти. Но сердце его противилось этому. Слишком велика оказалась бы потеря: получается, он даром потратил тысячу дней, лелея свою неприязнь, и все эти дни, если вдуматься, лишились бы смысла. Существовала также опасность, что, если он помирится с Эмброузом, Фрэнсис будет восхищаться Риком еще сильнее, он же, Расс, останется ни с чем – ни праведной боли, ни Фрэнсис, его тайной награды за то, что терпел эту боль. Они с Эмброузом снова примутся соревноваться, и Расс проиграет это соревнование.
– Ты только не думай, что мне не терпится всех осчастливить, – продолжала Фрэнсис, – но “Перекрестки” так помогли Ларри, а ты так помог мне, что наверняка есть какой-то выход.
– Я не нравлюсь Рику, Рик не нравится мне. Обычная неприязнь.
– Но почему? Почему? Это противоречит тому, о чем ты говоришь в проповедях. Это противоречит тому, что ты говорил мне насчет “подставить другую щеку”. Я все время об этом думаю. Поэтому и решила сегодня поехать с тобой.
То место на бедре, которого она коснулась ногой, еще зудело. Расс понял, что Фрэнсис хочет сказать: ее привлекает его доброта, и поэтому, чтобы совершить очень дурной поступок и нарушить брачный обет, ему требуется проявить доброту.
– Я очень ценю, – произнес он, – что ты сегодня поехала со мной.
– Перестань. Это честь для меня.
– Ты говорила, что хочешь помочь “Перекресткам”. —Дрожь в голосе выдала его волнение. – Ты это серьезно?
– Боже мой, ты и правда завидуешь.
И снова – снова — ткнула его ступней в бедро.
– Материнство – мое единственное занятие, – пояснила она. – Вам с Китти я помогаю всего два раза в месяц, поэтому да, я спросила Рика, могу ли стать наставницей в “Перекрестках”. Он не особо обрадовался, но в Аризону они всегда берут кого-то из родителей, и он включил меня в список.
– В весеннюю поездку? – Расс не верил своим ушам.
– Да!
Аризона – его территория. И мысль о том, что Фрэнсис поедет туда с Эмброузом, была ему отвратительна.
– Извини, – сказала Фрэнсис. – Я понимаю, что не надо пытаться спасти ситуацию. Но по-хорошему в такие поездки должен бы ездить ты. Ты любишь навахо, прожил там бог знает сколько лет. И если бы вы с Риком помирились, мы поехали бы все вместе. Правда, было бы здорово? Мне бы очень этого хотелось.
Она подпрыгивала на сиденье, такая очаровательная в своем оживлении, что Расс смутился. Не бойтесь, я возвещаю вам великую радость – на земле мир, в человеках благоволение[29]. Навстречу ему по Арчер-авеню двигались пучки горящих фар, водители нервничали. В этой погодной каше не чувствовалось приближение Рождества. Радость праздника ощущалась во Фрэнсис, в ее детски-наивных вопросах, почему Расс поссорился с Эмброузом, и щупальце ее радости коснулось очерствевшего сердца Расса. Возможно ли это? Сумеет ли он простить Рика Эмброуза? Что если Фрэнсис – его земная награда? Неделя в Аризоне вместе с игривой, полной надежды, ласкающей взор Фрэнсис? Или не неделя, а целых полжизни? Что если она – второй шанс, посланный Богом? Шанс полностью изменить жизнь? Радостно заниматься любовью с женщиной, полной радости? Он ненавидел себя и Рика за тысячу омраченных Мэрион дней, в которые Расс воображал, будто становится ближе к Богу, при том что каждую секунду каждого из этих дней мог бы свободно устремиться душой к прощению, составлявшему суть послания Христа миру и подлинный смысл Рождества.
– Я подумаю об этом, – пообещал он.
– Подумай, пожалуйста, – откликнулась Фрэнсис. – Не вижу ни малейшей причины, по которой вы с Риком не сумели бы поладить.
В средневековых романах дама ставила перед кавалером невыполнимую задачу – найти Грааль, убить дракона. Расс подумал, что его прекрасная дама в охотничьей кепке требует от него убить дракона в своей душе.
Мэр Дэйли не убирал снег на улицах Инглвуда, пока в белых кварталах не отскребут всё до асфальта. Расс лавировал переулками, где снег порыхлее и колеса не так скользят, и проезжал знаки “Стоп”, не снижая скорости. Когда вдали показалась Община Бога, дело близилось к пяти часам. Чтобы вернуться домой к семи (тогда поездка не вызовет у Мэрион замечаний, которые она не преминет высказать Китти Рейнолдс), нужно разгрузить “фьюри” как можно быстрее.
Дверь в общественный центр была закрыта, свет над входом не горел. Расс позвонил, они стояли под невидимым снегом, Фрэнсис притопывала, чтобы согреться, наконец зажегся свет, и Тео Креншо открыл дверь.
– Я уж думал, вы не приедете, – сказал он Рассу.
– Да, метет сильно.
Рассу, как и в прошлый раз, померещилось, что Тео не желает замечать Фрэнсис, но сейчас это чувство превратилось в уверенность, когда Тео отвернулся от них и ногой задвинул под дверь деревянный упор.
– Я Фрэнсис, – весело сказала она. – Помните меня?
Тео, не глядя на нее, кивнул. На нем был растянутый велюровый пуловер, а брюки, которые должны были сидеть по фигуре, висели мешком. Казалось, ему неведомо тщеславие, побудившее Расса ради Фрэнсис надеть любимую рубашку и дубленку. Тоска городского священника, по воскресеньям милого прихожанкам, в прочие же дни такого одинокого в церкви, без обслуживающего персонала, без помощника, священника, чье годовое жалованье так скудно, что питается он преимущественно пищей духовной, промозглым декабрьским вечером ощущалась особенно остро. Расс подумал, что никем так не восхищается, как Тео, ведь он и есть самый настоящий христианин. По сравнению с Тео он ощущал себя настолько же благополучным, насколько чувствовал себя неудачником по сравнению с Риком Эмброузом, и Расс понимал, почему Тео встретил Фрэнсис, во всей своей белокурой прелести заявившуюся сюда из богатого пригорода, как незваную гостью.
Он с удовольствием отметил, что Фрэнсис сразу же взялась за дело и принялась носить коробки в общественный центр. Расс надеялся, что и Тео, увидев ее жизнерадостное усердие, потеплеет к Фрэнсис. К их приезду с продуктами и игрушками Тео, как всегда, отнесся по-деловому. Расс не ждал благодарности за подарки, а Тео не ждал, что они задержатся для светской беседы. Когда все коробки перенесли в помещение, Тео упер руки в боки и сказал:
– Хорошо. Утром придут женщины – вдруг кто-нибудь да заглянет.
– А мы с вами встретимся во вторник. – Расс хлопнул в ладоши и обернулся к Фрэнсис. – Правда?
Он увидел в ее руках плоский сверточек, обернутый в бумагу с Санта-Клаусом и перевязанный красной лентой.
– Можно попросить вас об одолжении? – Фрэнсис обратилась к Тео. – Пожалуйста, передайте это завтра Ронни. Скажите, что это от леди, с которой он рисовал.
В привезенных коробках этого свертка не было. Значит, Фрэнсис прятала его в кармане пальто. Расс пожалел, что она не предупредила его, потому что Тео нахмурился.