Ленивый мыслью, убогий жизнью, инертный в смысле создания техники культуры, он может считать только ниже себя все, что не он сам лично. Конечно, современная жизнь повлияла на эту идею, она повредила до известной степени первоначальную ее чистоту, но все же это восприятие не утратилось совершенно и сказывается еще теперь и в виде той отчужденности, той неприязненности, которую питает этот народ в общей своей массе ко всему постороннему, ко всему, что не он сам. Между ним и остальным человечеством все еще лежит глубокая пропасть. Когда она закроется и закроется ли вообще – это вопрос открытый.

От обожествленных сил природы, от богов и полубогов легенда нисходит постепенно к людям. Участие людей делается все заметнее и заметнее. Мифический период естественным порядком переходит в легендарно-исторический и дает нам новую группу сказаний.

Сказания легендарно-исторические: «Момотаро», «Оеяма», «Иссумбоси», «Кинтаро», «Расёмон», «Тавара Тода», «Усивакамару».

В отличие от периода мифического, в котором при зарождении культуры всю силу, всю энергию пришлось употребить на элементарную борьбу с силами природы, на приспособление к ним, этот следующий период носит на себе отпечаток развития социального строя, объединения разнородных, вероятно, этнографических элементов, борьбы их между собою, подчинения одних другими. Это тот период, когда уже тем или иным путем образовалось ядро, давшее впоследствии японскую нацию, когда это ядро, отдельное племя или конгломерат нескольких, вероятно, родственных племен, осознало себя и вступило в борьбу с остальными родственными и неродственными племенами за обладание территорией архипелага.

Это племя сталкивалось с другими группами людей, населявшими в то время архипелаг, воевало с ними, знакомилось, подчиняло их себе, роднилось с ними, принимая в себя новые и новые элементы, вырабатывая все больше и больше формы социального строя. Все эти процессы начались в далекие незапамятные времена, давно уже изгладившиеся из памяти. Легенда создавалась post factum, и, как туманом, окутав вымыслом действительные исторические факты, смутно лишь удержавшиеся в народной памяти, передала их дальнейшим поколениям в искаженно поэтическом виде, украсив их, как пышным узором, примесью фантастического, чудесного, невероятного.

Плод досужей фантазии, она намекает только на факты, поэтизируя и детализируя их до полной неузнаваемости. Продукт поэтического творчества – легенда – строит на факте новое, пышно расцвеченное здание и такое сложное, такое прихотливое в своих деталях, что за ним совершенно скрывается его фундамент – исторический факт. Ей мало факта, и она не придает даже ему большой ценности. Поэтическая мечта, фантастическая греза, она стремится создать свой идеал, который был дорог народу. Он тяготел к нему, поклонялся ему, и этот идеал легенда старается конкретизировать в реальных фактах. Она создает героев, наделяет их лучшими качествами, на которые способен был народ, создает подвиги и очерчивает их детально в той рамке действий, какая доступна была народному духу и пониманию, какую он считал наилучшей, наиболее совершенной. И герои легенды глубоко жизненны, глубоко реальны, несмотря на то что они никогда, может быть, и не существовали.

Чем дальше, тем точнее и детальнее становится легенда, переходя из создания народной фантазии в область фантастического, исторического рассказа. На сцену выступают уже действительно исторические лица, правда, не в том виде, в каком они существовали в действительности. Однако так и должно быть. Жизнь все более входила в рамки, более дифференцировалась, в результате стало возможно различать уже отдельных лиц, исторических деятелей. Однако народное творчество не останавливалось, идеал жил и требовал для себя конкретного образа, и нет ничего удивительного в том, что этот идеал был перенесен целиком на тех или иных исторических личностей, оставшихся благодаря какому-либо поводу в исторической памяти народа.

Борьба с соседями занимала центральное место в жизни того времени. Взаимные набеги, расхищение имущества, похищение женщин и, вероятно, людоедство были слишком значимыми фактами, чтобы народная память совершенно забыла о них. Однако, не забыв о них, она утратила представления о подробностях, об исторически реальной правде. Создавшаяся уже впоследствии легенда приводит эти факты в искаженном, конечно, виде. Она излагает их нам в виде битвы с чертями, со сверхъестественными существами, и для такой борьбы она создает соответствующих героев, обставляя их появление элементами чудесности.

Момотаро – герой, но он не совсем человек, он посланец богов. Иссумбоси – герой, побеждающий чертей-людоедов, – тоже не похож на обыкновенных людей. Это, конечно, присуще всем народам. Герой древнего периода всем отличается от обыкновенных людей, в нем непременно должны присутствовать признаки сверхъестественности. Вместе с тем народное творчество сейчас же наделяет его идеальными чертами, которые свойственны народу, и все его действия окрашиваются именно этими идеальными цветами.

Другой победитель чертей, личность действительно историческая, Райко, уничтоживший, по преданию, каких-то инородцев, делавших набеги на страну, – один из популярнейших героев Японии – опять-таки слишком ярко отражает на себе этические принципы народа. Он идет на бой за свою страну и заранее обеспечивает успех. Он, герой, сокрушает чудовище, избавляет страну от бедствий, но делает это путем обмана. Проникнув в переодетом виде со своими товарищами в убежище чудовища, он при помощи богов опаивает его, усыпляет и, подобно Сусаноо, рубит его, пьяного и сонного, в то время как его товарищи, подкрепленные, как и он сам, божьей помощью, успешно справляются с опьяневшими, полусонными, ничего не подозревавшими врагами. Во всем этом нет лжи, здесь, как в зеркале, отразилось народное понимание, здесь выпуклыми чертами запечатлено то, что народ считал уместным, приличным, геройским. И это не единственные в своем роде примеры. Стоит только обратиться к истории.

В недавнее время Европа зачитывалась, да и теперь зачитывается небольшой книжечкой, написанной в Японии для иностранцев. Это «Бусидо», что дословно значит «путь (нравственный) самурая», японского воина-подвижника (тип, уже не существующий ныне). Эта книжечка произвела сенсацию, она была откровением: японский самурай отождествлялся с европейским рыцарем. Те, кто наилучше мог бы решить этот вопрос, сами рыцари, отошли уже в область преданий, но думается, что ни один рыцарь не захотел бы стать самураем и ни один самурай не смог бы стать рыцарем. Слишком глубока пропасть, слишком различны понятия о чести, благородстве, геройстве.

Сказания, проводящие этический или религиозный принцип: «Месть краба», «Каци-Кацияма», «Зеркало Мацуяма», «Хибарияма», «Дед Ханасака», «Воробей с обрезанным языком», «Свадьба крысы», «Адацигахара», «Кошки и крысы», «Обезьяна и медуза», «Моногуса Таро».

Эта группа сказаний не имеет никакого отношения ни к мифологии, ни к истории. Сказания эти касаются исключительно внутренней духовной жизни человека, и в них ясно отражено все его миросозерцание. Те моральные принципы, которые применялись в жизни, которыми жил народ, опоэтизированы в этих сказаниях и запечатлены в них навеки. Одни из них выработаны самим народом, а большая часть прочих заимствованы и переработаны. Однако это не важно, первоначальное их происхождение не играет роли. Важно то, что они составляли содержание духовной жизни народа, вошли в уклад ее, применялись на практике. Это относится также и к религиозным воззрениям.