Даже странно звучит «я теперь не я»

С каждым днем мне казалось, что силы покидают меня и мне осталось совсем немного. Сил хватало лишь на сердцебиение, дыхание и то, чтобы мыслить, рассуждать о жизни. Но я бы это назвала по-другому  – существование. Жалкое существование.

Не страшно, если ты теперь совсем один.

Не страшно, когда тебя предают.

Не страшно, если твоя жизнь перевернулась.

Наверное, страшно становится, когда ты теряешь себя.

Это такое ужасное, отвратительное чувство, когда тебя ничего не интересует, когда ты не пытаешься бороться за жизнь или свое здоровье. Ведь рано или поздно в жизни вновь появиться человек, который заставит тебя сделать то, что ты никогда не собиралась делать.

Еще через неделю несколько трубок убрали. Но продолжали держать в реанимационной палате.

Спустя еще несколько дней, я впервые села. Из-за того, что я долго лежала у меня закружилась голова, потемнело в глазах. На мгновение стало страшно. Но Леонид Викторович меня успокоил, что все это нормально.

Справа от кровати было окно. Я сидела на кровати и смотрела в него, вместо телевизора. Это единственное, что у меня было.

Если верить, то в больнице я уже два месяца. Или около того. Находясь здесь, в изоляции от окружающих, время течет то ли быстро, то ли медленно и следить за ним не имеет никакого смысла.

Иногда мне казалось, что это сон. Страшный сон. Но всякий раз, когда я пыталась себя ущипнуть, я по-прежнему сидела на кровати, в палате. Это не сон. Это моя жизнь.

Я сидела целыми днями. Наблюдала за теми, кто находился по ту сторону окна.

Это уже вошло в привычку: сидеть и смотреть. То, как кто-то спешит или идет не спеша. То, как едут автобусы, а за ними машины. Вчера была авария: один резко затормозил, а второй не успел среагировать.

Прикрываю глаза. В голове всплывают моменты из детства, когда мы были у Машки в гостях, нам по семь лет. Представляем что мы певицы. У Машки получалось лучше петь, чем у меня или у Вари. У Вари, к слову, тоже хорошо получалось. У одной меня не получалось попадать по нотам.

Тогда я впервые поняла, что такое завидовать кому-то.

Помню, ту самую песню, единственную под которую мне удавалось попадать. Тогда я была горда собой. Радовалась.

Песня Кристины Прилепиной «не стреляйте» застряла в моей голове надолго. Я выучила ее быстро, даже сейчас я ее помню. И это удивляет.

Ведь некоторые моменты до аварии я совершенно забыла. И до сих пор не смогла вспомнить. Леонид Викторович сказал, что это нормально, временная амнезия.

И почему-то я поверила.

В понедельник меня перевели в обычную одноместную палату. А на следующий день ко мне пришли первые посетители: Алла, Вика и Рома. На самом деле, я не думала, что он все еще в городе. Думала, уехал, ничего не сказав.

Мы молчали. Такая тишина. За все это время, что я помню себя в больнице, не было слышно ни одного звука, будто нахожусь в вакууме, куда звук не может проникнуть. Это и странно и так не привычно. И капельку обидно.

Они знают. Знают, что теперь я не отношусь к их обществу. Теперь я калека… не такая как они. Не такая, какой была раньше.

Мне всегда говорили, что жизнь коротка и не стоит ее тратить на глупости, но… моя жизнь закончилась два месяца назад. Началась новая и как принять себя не знаю. Не хочется, чтобы всю жизнь люди жалели меня. Не хочется, чтобы все говорили «ой, прости, не подумала», понимая, что я их не слышу. Это больно осознавать.

Это, как яд.

Употреблять его по капли в день, а через год скопытится.

Иногда даже от слов людей, можно подохнуть быстрее, чем от яда или простого ранения.

***

И вот еще одна неделя за спиной.

В больнице я перестала общаться, больше закрылась в себе. За все это время, я ни разу и ни у кого не спрашивала где мой телефон. Он мне не нужен. Я себя слишком хорошо знаю. Начну писать тому, по вине которого оказалась тут. Если бы не его ложь, то, может быть, я бы просто сидела дома и просто грустила, а так… что теперь со мной?

Правильно.

Ничего.

Я теперь бракована.

И эти мысли глубоко въелись в мой мозг.

Чувствую себя тюремщицей, которая отбывает срок, не видя белого света. С какой-то стороны даже обидно становится, что напакостил один, а страдаю я. Или… я сама себя наказала? Ведь это я убежала. Ведь это я не смотрела по сторонам и побежала на красный цвет светофора…

«Не мсти человеку, жизнь потом его сама накажет» – вспомнила я слова Марины.

В чем-то она права.

Было бы слишком просто, самой мстить, пусть уж жизнь сама накажет человека. Так и интересней наблюдать за его мучениями и совесть чиста.

В больнице я продолжая чувствовать себя, как в тюрьме. И я не находила этому объяснения, может, потому что я никуда не выходила, даже из палаты.

Я думала, что теперь так будет всегда, но ошиблась. Сильно ошиблась.

К концу недели меня готовили к выписке. Записали на комиссию, где должны были дать справку об инвалидности.

И это только начало, новой жизни.

Глава 8.1

Больше двух месяцев я не выходила на улицу и вот, сейчас вместе с Аллой, которая решила меня забрать, выводит меня, словно маленькую девочку из больницы.

Мне становится неловко, даже немного стыдно, что меня ведут под руку, чтобы я не потерялась, да и просто, как страховка, на тот случай, если я не увижу велосипедиста или машину.

Двери открываются. В лицо бьет легкий осенний ветерок. Вдыхаю полную грудь. Вспоминаю тот свежий воздух, но даже сейчас он кажется совсем другим.

Все изменилось.

Вот мы живем, думаем, что ничего не меняется, я так раньше тоже думала. До сегодняшнего дня. Считала, что осень как осень. Ничего не обычного. Простая, беззвучная осень… все те же листья на деревьях, все тот же листопад, во время ветра.

Села в машину. Алла вставила ключ в зажигание, повернула, но я вновь ничего не услышала, только почувствовала вибрацию.

Внутри меня вдруг появилось дикое желание спросить, услышать ответ, но я понимаю, что этому уже не бывать. И чтобы не заплакать закрываю глаза, погружаясь в полную тишину.

***

Дома нас встретила Джесика и Вика.

Привычный дом, совсем ничего не изменилось, учитывая, что последний год я жила у парня, даже чуть больше.

Прохожу на кухню. Здесь немного поменялась обстановка: пододвинули стол, чуть дальше и холодильник в другой угол поставили. В целом все то же самое.

– Ал, только без обид, – начала я, вроде как говорить, надеюсь, что звуки все еще издают мои связки, которые я надрывала, – я скорее буду жить там, ну, в квартире своей бабушки. Не хочу никого напрягать…

Надеюсь, я не обижу ее. Мне этого не хочется. Совсем.

Отчасти, даже стыдно, что присела, как нахлебник и сижу.

Это самое мерзкое чувство.

Иногда даже ненавижу себя за это.

Мне нужно жить самостоятельно. Учиться выживать одной. Будет не правильно, если остаток своей жизни я буду сидеть на шеи человека и свисать ноги.

Это не правильно.

Алла не стала возражать или уговаривать меня остаться. Только помогла.

За это я была благодарна.

Эту ночь я провела здесь. Тишина. Это было необходимо. Старалась не погружаться в свои мысли, ведь тогда я точно не усну.

Наутро, после завтрака, я уехала.

Квартира встретила с тишиной и с пылью, раз я зачихала. Я давно здесь не была, вот и накопилось. Посвящать себя уборке не хотелось, но пыль… от нее нужно избавиться, пока я не зачихала сильнее.

***

Уборка заняла больше времени, чем я планировала.

Села на диван. Надо бы немного передохнуть. Глаза прикрыты, мышцы расслабляются.

Вибрация доносится до меня по дивану, да уж, странно все. Ново. Слишком.