– Они чужие оммёдзи!

Все три недовольно зафыркали и зарычали, а бирон начал тоскливо подвывать. Арата поднял руки и торопливо пояснил:

– Они не хотят причинить вам вреда! Это мои… это друзья Кёкан. Мы ищем следы человека, он похож… – Арата запнулся, придумывая, как описать Кенту, ведь внешность людей для большинства ёкаев не имела значения. Они едва ли могли отличить Хизаши от Юдая только по росту или цвету волос.

Зато они как никто улавливали энергетику и то, что можно назвать человеческой душой.

Хизаши сунул руку за пазуху и достал самый ценный после своего веера предмет, бережно завернутый в тряпицу, как сокровище.

– Этот человек добрый, он уважает и людей, и ёкаев, – сказал он и шагнул вперед. На его ладони лежала нитка блестящих агатовых бусин. – Это его вещь.

Кента с детства не расставался с ними, поэтому камни впитали отпечаток его внутренней ки. И теперь она послужит проводником.

Хизаши пришлось опуститься на одно колено, чтобы острые носы кицунэ ткнулись в ожерелье. Следом осторожно подобрались итати, встали на задние лапы, подергали усами и отбежали назад. Какое-то время было тихо, только нет-нет да какой-нибудь из дзиммэндзю не сдерживал жуткий смешок, и другие головы отвечали ему тихим зловещим хихиканьем.

Хизаши ждал. На самом деле он и сам не так часто сталкивался со множеством ёкаев, кроме как на ежегодном ночном параде ста демонов. В другое время он предпочитал одиночество.

Он вернулся к Учиде, и тот спросил:

– Когда он отдал его тебе?

Хизаши передернул плечами, не желая погружаться еще и в эти воспоминания, поэтому просто ответил:

– Не так давно.

Ни с того ни с сего набежали облака, и вместо солнечных лучей, напоминавших о приближении весны и месяце слив, вдруг посыпался мелкий, больше похожий на дождь, снег. Вблизи высокой горы Тэнсэй он не был такой уж редкостью, и в Дзисин зимой довольно часто приходилось пользоваться зонтом и по утрам с метлой очищать дорожки от белых заносов.

Зонт у Кенты был дырявым – он подобрал его по пути в школу, – и над ним смеялись, пока Сасаки не предложил ему свой из промасленной бумаги цвета слоновой кости, расписанный журавлями и ветками цветущей сливы самим Аратой. Кента, помнится, от подарка долго отказывался, пока не простыл, попав в снегопад по пути из города. Но после все равно вернул. А его старый зонт Сасаки починил – он умел создавать красоту, пусть это и не было главным достоинством оммёдзи.

– Я видел черного страшного человека.

Никто не заметил, как появился тэ-но мэ – безглазый дух убитого слепца. Он брел, едва переставляя ноги в растоптанных соломенных сандалях, выставив перед собой раскрытые ладони, и в центре каждой находился круглый глаз. Тэ-но мэ остановился возле Хизаши и Юдая, и его глаза безошибочно нашли их, провернувшись в сухой старой плоти с неприятным хрустом.

– Я видел черного страшного человека, – повторил он. – В его руке был меч, пропитанный злобой, а из его следов на земле выступала кровь. Смерть шла впереди него, а слезы лились за спиной. Черный человек. Его вы ищите.

Тонкие руки медленно опустились, напоследок махнув на север, и тэ-но мэ исчез.

Остальные ёкаи тоже разбежались, дав Сасаки обещание сообщить о Кенте, если встретят его или услышат о нем от других. Хизаши же стоял ни жив ни мертв, оглушенный последними словами слепого обакэ, произнесенными тихо только для него одного. Как послание.

«Черный человек сказал, что ждет своего Ясухиро».