– Как же дядька Харитон выкарабкался? – прервала Глина долгое молчание.

– Не сам. Я не смогла лечить, силы совсем не было. Бросила его, поехала к бабке-шептухе, Василисе Деминой, а она уже с Маврой меня свела.

Мавра кивнула и сказала медленно:

– А мне ведь не сказала ты, что дядьку Харитона нежить попортила. Кабы я знала – не взялась бы лечить. Потому что сроду такого не было, чтобы нежитью порченый выжил.

– Вот и хорошо, что не сказала, – ласково ответила ей Первая и положила ладонь на полное плечо Второй.

– Значит, ты Харитона молодым видела? – спросила Глина Вторую.

– Видела, справный был мужик, всем мужикам мужик. А теперь вот – просто дядька Харитон, – сказала Первая лукаво, и все девчонки засмеялись.

Глина оделась и вышла наружу, синица, так огорчившая ее, улетела. Дядька Харитон возвращался из сарая, где он подсыпал курам. Шапка-ушанка развязала свои веревочки и потешно помахивала наушниками.

– Скажи, Глина, отчего петухи яйца не несут?

– Ну, потому что они самцы, – ответила Глина, удивляясь.

– Если петух снесёт яйцо, то из него вылупится василиск. Знаешь это кто?

– Страхолюдина какая-то древнеславянская, – засмеялась Глина.

– Да, страхолюдное порождение перевернутого порядка вещей. Вот наши невесты только три яйца снесли сегодня, – вытащил из-за пазухи дядька Харитон приобретение, – но на пирог хватит.

Глина обняла дядьку Харитона и сказала:

– Не парься, дядька. Мы и черствую краюху погрызем.

Дядька Харитон поцеловал сухими губами Глину в лоб и повел в избу.

***

Новый год отмечали дружно. Вместо елки нарядили куст можжевельника, который никак не хотел расти в высоту, а «пёр дурниной» по меткому слову Второй в ширину. Они все гадали, то ли «верхушку ему кто отчахнул», то ли лиса приходила под корень помочиться, а единой версии не выдумали, и довольствовались тем, что есть.

– Кажный год ему говорю: вырублю, к чертовой матери, надоел ты, – сообщил дядька Харитон Глине, которая впервые встречала новый год в такой странной обстановке, – а этот скес возьми да и вырасти на пару сантиметров. Пару вверх, да пяток в ширь.

– Скес? – переспросила Глина.

– Ну да, враг рода человеческого. Так в моей деревне говорили, – с удовольствием пояснил дядька Харитон.

– Сколько уже этот скес тебя мучает? – уточнила Глина.

– Да лет десять уже, всё ждет, что подмогну расти. Ан нет, выкуси, – показал дядька Харитон кукиш кусту.

На крыльце смеялась Первая, надувая мыльные пузыри и превращая их в небьющиеся цветные шары. «Простое волшебство, и в Тонкий мир лезть почти не надо, можно из себя черпать», – внезапно подумала Глина и взяла в ладонь горсть снега. Она подкинула его вверх , и каждая снежинка увеличилась на глазах, отделилась от снежного кома, застыла словно тонкая льдинка. Каждая, покрутившись на ветру, села на свое место. Первая повесила шары, а наверх, выбрав из куста самую высокую ветку, дядька Харитон прикрепил старую пластмассовую звезду.

– Должно же хоть что-то быть честное! – сказал он строго и пошел в дом.

На столе уже были моченые яблоки, котлеты и картофельное пюре, пирог с капустой и бутылка яблочного кислого вина. По радио Президент поздравил трудящихся и бездельников, прозвучал бой курантов. Община подняла высокие бокалы.

– Пейте быстрее, скоро морок кончится, – предупредила Первая.

Выпили со смехом и поздравлениями из бокалов, а на стол поставили уже стеклянные стаканы в подстаканниках. Каждый вспоминал, как встречал новый год в детстве, какие подарки дарили ему близкие.

– Мне однажды на Рождество папенька подарил куклу. Точно такую же, как другой своей дочери, Леночке. Только в этом мы и были равны. Папенька – еще тот ходок по бабам был. От жены у него было трое, от мамки моей – кухарки – я, да от благородной любовницы – Леночка. Ее он сильно любил, баловал, выхлопотал графский титул. Потом образование ей дал хорошее, замуж выдал за художника. Умерла она рано, несчастливая была. А я – всегда на кухне, у котлов, с маменькой-кухаркой. И кукла эта в кружевных панталончиках и чепчике так и простояла на полочке над кроватью. Маменька не велела трогать. Говорила, что руки мои кривые, закопченные платье изомнут. Так я и не поиграла ею ни разу. Потом, уже когда в пансионат поехала танцам учиться, все хотела куклу с собой взять, но маменька не позволила, говорила, что будет на ее личико фарфоровое смотреть и меня вспоминать.

Глина вздрогнула и ничего не сказала, но про себя решила, что совпадений не бывают, а бывают знаки, которые мы можем прочесть и разгадать.

– А у нас на Рождество подарки было принято только старшине делать. Так что пока я с филлиповцами жила, никаких подарков и не видела. В монастыре потом… Уж какие подарки? Первый раз мне под Рождество подарок мой жених сделал – вот эти сережки серебряные. Так и ношу, не снимая, – показала Вторая на свою мочку уха, где висела массивная ягодка из оникса в серебряной оправе.

– Дядька Харитон, а ты нам подарки приготовил? – спросила Глина, не желая вспоминать свои детские игрушки, которых всегда было полно на новый год – и от бабушки с дедом, и от мамы с папой, и кульки с конфетами с заводской елки да родительского комитета школы.

– Приготовил, – сказал дядька, зевая, – одной метлу под зад, другой колотушку, а третьей – свежих розог. Пригодятся.

С тем и ушел спать.

Девчонки споро убрали со стола и легли спать, только не спалось, ночь выдалась лунная, спокойная. Снег, как ровный кусок парчи поблескивал на улице, а на нем были чьи-то глубокие следы. Глина растолкала девчонок.

– Неспроста эти следы, ой, неспроста, – покачала головой Вторая.

– И кто дошел-то сюда? Дорога не чистится, хутор нежилой, – подхватила Глина.

– Не пойдем сейчас смотреть, а посмотрим завтра, – предложила Первая, – нас не нашли, мы за заслоном, ничего страшного.

Но после ее успокаивающих слов и вовсе стало страшно. Глина всматривалась в окно, боясь подсветить себе мороком.

– Что ж ты не спишь, дурочка маленькая, мало выпила что ли… – неожиданно услышала она за спиной голос Первой, почувствовала легкий укол в плечо и медленно провалилась в темноту.

***

Глина очнулась и обнаружила себя лежащей на полу в летящем вертолете. Громкий стрекот механической стрекозы глушил все разговоры внутри.

Глина была спелената как ребенок, и поняла, что на ней смирительная рубашка. «Вот дураки, – подумала она, – словно мне руки нужны, чтобы …». Глина приоткрыла узкие щелочки глаз. В полумраке было видно плохо. Закрыв глаза, она попыталась рассмотреть всех иначе. Несмотря на то, что дядька Харитон только один раз показал ей, как это делается, Глине удалось сразу все разглядеть, настолько обострены были ее чувства ненавистью к Первой. Она увидела, что недалеко от нее на полу лежат спеленатые дядька Харитон и Вторая, а прямо перед нею сидят на низких скамеечках два военных с автоматами. Глина не хотела падать с высоты птичьего полета, и решила, раз уж пока их убивать не собираются, то лучше лежать тихо.

До неизвестного Глине места долетели за полчаса, и Глина поняла, что она в Москве. Она всегда чувствовала этот шумный и беспокойный город.

Дядька Харитон спал и даже храпел, видимо, ему вкололи лошадиную дозу снотворного. Вторая проснулась уже на подлете к месту посадки и испуганно крутила головой, пытаясь сесть, но после окрика военного успокоилась. Глина догадалась, что они втроем являются добычей «Божьей пчелы», так как это была единственная компания, которая была заинтересована во всех троих. Подготовка Пасечника к операции вызывала невольное уважение, как и задействованные им силы. Видимо, перед Пасечником стояла какая-то сверхзадача, раз он прибегнул к такой комбинации действий, и Глине было интересно узнать, какая именно.

Глина увидела, что вертолетная площадка на крыше здания была расчищена от снега, но идти по ней босиком и в ночной сорочке девушка не собиралась. Она прикинулась спящей и, выслушав порцию матюгов, пропутешествовала по холодному воздуху на плече у одного из охранявших ее здоровяков из нутра вертолета в теплое здание. Как дотащили остальных, Глина не видела. Она ехала вниз лицом, и увидела только, что это ее несут внутрь многоэтажного здания с лифтом и просторным холлом.