Он замирает, глядя с ужасом. — Ты вегетарианка?

— Нет. — В животе у меня урчит.

— Слава богу. — Он берет тако и съедает его за один укус.

Я вдруг забеспокоилась, что нам обоим не хватит. — Но я слежу за своим весом.

Он усмехается. — Почему?

— По той же причине, по которой я хожу на йогу каждую неделю. Так поступают нормальные люди, чтобы поддерживать себя в форме.

— Мне нравится твоя фигура. — Он скользит взглядом от моего лица к груди и задерживается там. У меня соски твердеют от такого внимания. — Вот что я тебе скажу, ты ешь… — он кладет передо мной тако. — А я буду следить за твоим весом.

— Что?

— Я буду следить за ним очень, очень внимательно. — Он наклоняет голову под стол, чтобы рассмотреть мое нижнее туловище.

Я смыкаю колени, но между ног начинается медленная пульсация. Я представляю его под столом, раздвигающего мои колени. Как он касается чувственными губами моей груди. — Уверена, что так и будет. — Черт бы побрал мой голос за то, что звучит с придыханием и волнением. — Пас. ‐ Я откусываю тако и стону. Это так вкусно.

Человек-оборотень — за столом выглядит так, будто хочет откусить от меня кусочек.

Господи, а оборотни кусаются? Почему я еще не спросила?

Я киваю на его пальцы с татуировками луны в различных фазах. — Для человека, у которого есть большой секрет, не кажется ли тебе, что эта татуировка о многом говорит?

Он одаривает меня кривой ухмылкой. — Большинство людей не такие, как ты, Эмбер.

Возможно, это был не комплимент, но от того, как он смотрит на меня, на душе у меня теплеет. — И-итак как это работает? Ты кусаешь людей, чтобы обратить их во время полнолуния?

Гаррет издает короткий смешок. — Мы не гребаные пиявки.

Я ничего не понимаю.

— Вампиры.

Ох, черт, меня сейчас стошнит. Вампиры тоже существуют? И-и-и.

— Нет, ты либо рождаешься оборотнем, либо нет. Тебя нельзя обратить. На самом деле нас осталось ничтожно мало. Размножение с людьми привело к сокращению нашего вида.

Мне вдруг захотелось узнать о них все, познакомиться со всей бандой и понять, что ими движет. Меня это сильно волнует, как будто это знание, которого мне не хватало всю мою жизнь и которым я обязательно должна обладать.

— У меня к тебе вопрос, адвокат. — Гаррет съел шесть уличных тако. — Как ты водишь машину, если у тебя то и дело возникают видения?

— Я могу их подавлять. Обычно они возникают только тогда, когда я нахожусь среди большого скопления людей. Или когда меня трогают.

Он обнажает зубы, как будто ему невыносима мысль о том, что кто-то прикасается ко мне. — Тогда почему ты не затворница?

— В каком-то смысле да. Я не часто выхожу из дома, только на работу и на йогу. Фоксфайр — моя единственная близкая подруга. — Моя жизнь звучит жалко. Обычная Эмбер довольно убога.

— Почему ты решила стать адвокатом?

Я расправляю плечи. — Почему? Потому что вместо этого я могла бы стать гадалкой?

Он смеется. — Нет, детка. Я почему-то не вижу тебя в этом ремесле. Мне просто интересно, что заставляет такую сексуальную, талантливую женщину как ты заниматься такой жесткой профессией.

Он имеет в виду, что я слишком строга. Я трогаю свои спутанные локоны, желая почувствовать безопасность моей обычной французской укладки. — Я работаю с детьми в системе, вытаскиваю их из плохих ситуаций.

— Разве это не бесплатная работа?

— Практически, — признаю я. — Мне повезло, что я получила стипендию в юридической школе, иначе не смогла бы позволить себе студенческие кредиты и аренду жилья.

— Не подумал бы, что ты такая гуманистка.

— Угу. Фоксфайр называет меня либералом с кровоточащим сердцем. Но я хочу вернуть долг, и если смогу помочь этим детям сориентироваться в системе, спасти их от того, что я… — Я резко замолкаю. Не хотела говорить ему об этом.

— Спасти их… — Гаррет подсказывает, когда я молчу. — Что ты хотела сказать?

Я откладываю в сторону остатки своего уличного тако. Следует ли мне рассказать ему? — Я была в системе. — Я проглатываю комок в горле. — В приемной семье с шести лет.

Его пальцы сжимаются в кулаки, на скулах ходят желваки. Он выглядит наполовину больным, наполовину разъяренным. — Ты, черт побери, издеваешься надо мной?

— Полегче, Халк.

Он размеренно выдыхает и встает.

Я смотрю, как он обходит стол и садится на бетонную скамейку рядом со мной, оседлав ее.

Он разворачивает мои колени и меня в его сторону. Оставив руку на моем колене, другой обхватывает мой затылок. Гаррет озабоченно хмурит брови. — Ты в порядке? — Его голос хрипловат, как будто он собирается вернуться в прошлое и надрать задницу всем, кто причинил мне боль раньше.

— Да. — Я прерывисто выдыхаю, не могу поверить, что рассказала ему. Это нарушает мое правило номер один — держать Сумасшедшую Эмбер в секрете. У Фоксфайр ушли годы просьб, чтобы вытащить это из меня. — Приемная семья спасла меня, но это было нелегко. Я изо всех сил старалась вести себя нормально, но меня продолжали возвращать обратно, потому что думали, что я сумасшедшая. Ты знаешь, из-за…

— Видений?

— Да. Мои последние приемные родители думали, что у меня проблемы с наркотиками. — Я качаю головой. — Они годами пытались вылечить меня.

— Помогло?

— Нет. От лечения мне стало гораздо хуже. Но они хотели как лучше. И моя жизнь в приемной семье была намного лучше, чем альтернатива.

— Итак, теперь ты работаешь с детьми, следя за тем, чтобы они получили ту жизнь, которой заслуживают. — В его темно-голубых глазах отражается понимание. Я не хочу признавать, но это так чертовски приятно.

— Да. — Я благодарна ему за то, что он вернул тему к работе. Работа — это безопасно. Я начала долго объяснять свою работу в штате в качестве детского адвоката, представляющего интересы детей в приемных семьях.

— Н-да уж, работенка еще та, — говорит он. — Но, похоже, ты и в самом деле что-то меняешь к лучшему. Неплохо для скользкого адвоката. — Он пытается пошутить, но в его глазах все еще царит печаль из-за меня.

Я закатываю глаза и легонько толкаю его в крепкую грудь.

Он ловит мои запястья и сжимает их вместе большой рукой. — Ничего подобного, плохая девочка.

О боже. Воспоминание о том, как меня отшлепали прошлой ночью, нахлынуло снова. Как будто это не было на переднем крае моего сознания весь день.

— Никакого неуважения. — Его голос понижается на октаву. — Или мне придется наказать тебя снова.

Мое лоно сжимается, но я игнорирую то, как угроза зажигает меня.

Гаррет опускает взгляд на мои твердые сосочки, виднеющиеся сквозь обтягивающую майку для йоги.

Лицо пылает. — Это ты плохой. Не я. — Я подтаскиваю контейнер с тако ближе. — Там осталось два, не хочешь их съесть? — Неубедительная попытка отвлечься, но он позволяет.

— Итак, если бы ты обедала с владельцем бизнеса, который хочет помочь обществу, что бы ты сказала, что больше всего нужно приемным детям?

Я выпрямляюсь. — Этот владелец бизнеса владеет недвижимостью по всему Тусону? Включая клуб «Эклипс»?

— Возможно, — усмехается он

— Хочешь верь, хочешь нет, но я бы с удовольствием получила доступ в клуб на одну ночь.

— Правда? — Он сексуально вздергивает бровь.

— Правда. Один из социальных работников по работе с приемными детьми ищет место, где можно провести «Семейный вечер» с детьми и их приемными родителями. Было бы здорово сводить их в «Эклипс». Пусть устроят танцевальную вечеринку.

— У меня не принято подавать алкоголь лицам моложе двадцати одного года, — отрезает Гаррет.

— Конечно, нет, — отмахиваюсь я от него. В мгновенном движении он ловит мою руку. У меня приоткрывается рот, когда он смыкает губы на моих пальцах и посасывает. От медленного движения его языка я краснею. Снова представляю, как Гаррет работает языком у меня между ног. Не то чтобы я когда-либо хотела этого раньше. Черт, я всегда считала это отвратительным. Ну, знаете, антисанитария. Но бархатный влажный жар рта Гаррета заставляет меня умирать от желания.