– Садитесь, Исаак, – тихо сказал он. – Пододвиньте стул еще ближе – я не хочу, чтобы кто-нибудь за дверью нас услышал… – и, когда я выполнил его распоряжение, заметил с бледной улыбкой: – Я проявил беспечность, за то и наказан. Мне следовало быть настороже. Этот человек… он вероломен и хитер. Я не ожидал, что под камзол он наденет кольчугу. И вот результат. Мой выпад не причинил ему никакого вреда, только притупил шпагу, а вот его удар… – он на мгновение прикрыл глаза. – Удивляюсь тому, что он не прикончил меня, когда я упал. Впрочем, достаточно и этой раны.

Я думал, что сейчас он расскажет мне о личности человека, которого утром назвал Жаиме, и о причинах их вражды, но отец более не возвращался к поединку. Вместо этого он сказал с бледной улыбкой:

– Итак, ваше желание скоро исполнится, Исаак. Вы знаете, что я был против вашего отъезда, но судьба, похоже, распоряжается иначе. Вы уедете в Париж и, возможно, поступите в королевскую гвардию. Да благословит вас Бог на этой стезе, сын мой! – видимо, от волнения он закашлялся, и на его губах немедленно выступила кровь.

Я поднялся со стула, чтобы пойти за отцом Амвросием, но отец властным жестом приказал мне оставаться на месте.

– У нас очень мало времени, Исаак, – сказал он, справившись с кашлем и отпив немного вина. – Я должен дать вам несколько поручений. Прежде всего – отошлите Гийома или Жака сегодня же в Тарб, за вашим братом Гидеоном. Скоро вы уедете в Париж и, возможно, никогда не вернетесь. Я бы хотел, чтобы Гидеон управлял нашим имением, наезжая сюда хотя бы изредка. Вот письмо к нему, которое я продиктовал отцу Амвросию. В этом письме я прошу его также регулярно посылать вам некоторую сумму денег. Она не слишком велика, но все же поможет вам на первых порах не бедствовать.

Я взял письмо.

– Сидите, я еще не закончил. Теперь о том, что касается вашего отъезда… – он откинулся на подушки, на мгновение закрыл глаза. На лбу выступили крупные капли пота.

Я осторожно промокнул ему лоб платком и поднес к губам плошку с питьем.

Выпив, он продолжил: – Как я уже говорил вам, у меня нет возможности снабдить вас рекомендациями к кому-нибудь из влиятельных в Париже людей. Ни с герцогом д’Эперноном, ни с бароном Дезэсаром я не знаком, а граф де Труавиль (сейчас он называет себя де Тревиль), увы, относится ко мне не лучшим образом еще со времен моей службы у великого Генриха. Нет у нас и документов, подтверждающих ваше дворянство. Поэтому единственная помощь, которую я могу вам оказать, – вот это письмо, – скосив глаза, он взглядом указал на уголок пакета, выглядывавший из-под его подушки. – Возьмите, – сказал отец. – Это письмо к парижскому ростовщику Исааку Лакедему. Он не только ваш тезка, но еще и дальний родственник. Я попросил его оказать вам возможную помощь. Не представляю, правда, его нынешние возможности, но, по крайней мере, он уже более десяти лет живет в Париже. Я написал письмо собственноручно (господин Лакедем знает мой почерк, а он подозрительный человек), и потому оно очень короткое… – отец замолчал. – Еще одна просьба… – сказал он после короткой паузы. – Я уже вам говорил, что отец Амвросий – «португальский купец», как и мы с вами. Его судьба может оказаться печальной, если вы когда-либо случайно проговоритесь об этом… Церковные власти бывают гораздо строже, чем светские. И не только в Испании…

Я дал слово забыть раз и навсегда все, что услышал о нашем добром священнике. Отец слабо кивнул, но не произнес ни слова. Я тоже молчал, ожидая продолжения. Я видел, что отцу тяжело говорить, но в то же время он хочет поведать мне что-то еще.

Так оно и оказалось. Он вновь вернулся к своему противнику.

– Этот человек – настоящий дьявол, – чуть слышно сказал он. – Я уже убивал его. Как видите, он вернулся. Будем надеяться, что вам не доведется с ним встретиться. Он очень опасен. А те, кто стоит за ним, опаснее во сто крат. Будьте осторожны, если ваши дороги когда-нибудь пересекутся… – с этими словами отец, обессиленный долгим разговором, откинулся на подушку.

Спрятав во внутренний карман оба письма, я направился к выходу. Он более не останавливал меня.

Выйдя от отца, я позвал к нему священника и отправил Жака в По; сам же я оседлал Вулкана и наведался на место давешнего поединка. Я хотел еще раз осмотреть лужайку. Не знаю, что именно я надеялся найти среди примятой травы.

Несколько пятен крови в стороне от того места, где упал мой отец, навели на мысль, что шпага отца все-таки проникла сквозь стальные кольца – и, значит, таинственный Жаиме не остался невредимым. Отец ранил его, возможно, легко, и именно ранением, скорее всего, объяснялось и то, что он не нанес последнего удара уже упавшему отцу, и то, что он не попытался увести Вулкана.

Мне пришло в голову, что раненый мог обратиться за помощью где-нибудь поблизости. То, что крови было немного, никак не означало легкого ранения – в некоторых случаях, как я уже знал, даже при тяжелом ранении кровь могла почти не проливаться. Я решил порасспросить наших соседей, в первую очередь – Андижоса, всегда обращавшего внимание на появление в Ланне незнакомых людей.

К сожалению, расспросы, на которые я потратил не менее двух часов, ничего не дали. Незнакомец появился невесть откуда и исчез бесследно, невесть куда, никто его не видел. С этим я и воротился домой.

Отец резко осунулся за короткое время моего отсутствия. Черты лица заострились, глаза ввалились. Дыхание стало еще тяжелее, а лоб был покрыт испариной. Я понял, что он умирает. Мне стало страшно, но я чувствовал, что обязан быть с ним до конца. Священник поначалу хотел отослать меня, но, в конце концов, согласился с моим присутствием. На мой вопрос, не собирается ли он на всякий случай причастить Авраама де Порту святых даров, отец Амвросий с непонятным смущением пробормотал, что уже сделал это, после чего поспешно удалился, велев мне смачивать губы умирающему. Отец то и дело впадал в забытье. К вечеру у него начался сильный жар, он метался по постели в бреду. Временами он что-то выкрикивал на том самом «ладино», о природе которого я узнал лишь вчера.

Так прошел остаток дня и часть ночи. В полночь он вдруг затих и открыл глаза. Узнав меня, отец попытался улыбнуться и что-то невнятно прошептал. Я наклонился к нему.

– Поверните меня лицом к стене… – с неожиданной силой произнес он.

– Что?..

– Так надо. Прошу вас, Исаак… поверните меня к стене…

Я не знал, зачем это нужно, но подчинился. Приподнявшись на локте, он прошептал что-то еще и вдруг захрипел. Я в ужасе отшатнулся, но отец больше не издал ни звука.

В то же мгновение из глаз моих брызнули слезы. Странно, что в тот момент разумом я еще не успел осознать случившееся. Я просто почувствовал, что случилось непоправимое: Авраам де Порту, мой отец, покинул этот мир, не успев раскрыть мне тайну личности своего убийцы.

Последующие два дня я помню смутно: давало себя знать испытанное потрясение. Помню приезд брата Гидеона, взявшего на себя распоряжение похоронами. Помню сами похороны. Больше всего меня поразило, что отца хоронили не в гробу. По распоряжению отца Амвросия тело завернули с головой в специально приготовленный саван, на мой взгляд необычный – белый, с черными полосами по краю и кистями, пришитыми к каждому из четырех концов ткани.

Но эти детали по прошествии короткого времени представлялись мне весьма смутно, как будто все случилось много лет назад. После похорон, вступив в присутствии нотариуса во владение имуществом, Гидеон назначил управляющим Селестена, а его помощником – Жака. Более его здесь ничто не задерживало, он вернулся в По, где его ждали неотложные дела губернского управления боеприпасов. Он успел лишь сообщить мне, что собирается выйти в отставку и вслед за нашим братом Жозефом попытать счастья по другую сторону Атлантики. «В этом случае, – сказал он, – ты станешь полновластным и единственным хозяином поместья де Порту». Но меня совсем не привлекала такая перспектива.

Отец Амвросий, назначенный душеприказчиком в той части отцовского наследства, которое касалось меня, вручил мне двести ливров, оставленных отцом.