- Уничтожьте как можно больше этих варварских ублюдков. Пусть те, кто выживет, никогда не забудут людей первой центурии Первой когорты Девятого легиона!
Легионеры громко застучали короткими мечами по щитам, а знаменосец высоко поднял штандарт.
Прозвучал боевой рог, и дикий рев раздался вокруг них, когда восставшие бритты бросились вверх по склону.
- Щиты поднять! - крикнул Бернардикий. - Сомкнуть ряды!
Легионеры подняли свои широкие щиты и уперлись калигами, готовые выдержать удар атаки. Они подняли мечи горизонтально и отвели локти назад, напрягая мышцы. Центурион быстро помолился Марсу, чтобы ему позволили умереть с честью и без ненужных страданий, затем стиснул зубы и встретил врага лицом к лицу.
Повстанцы обрушились диким натиском, излюбленным кельтами, широко раскрыв рты и выкрикивая боевые кличи, сверкая глазами, а их известковые волосы торчали шипами из шевелюры. Многие носили закрученные татуировки воинов на конечностях и груди и несли щиты и копья, которые многие годы скрывались от римских повелителей. Последние несколько шагов они преодолели в мгновение ока и врезались в стену щитов легионеров с серией волнистых стуков и острого раскалывающегося треска от впивавшихся клинков в обтянутые кожей деревянные щиты.
Бернардикий позволил своему телу качнуться под ударом, а затем нанес удар назад, врезав своим выступом щита в вооруженного мечом мятежника перед ним. Он услышал, как человек хрюкнул, и вонзил свой короткий меч в боковую часть щита, направляя острие туда, где, по его оценкам, находилось туловище противника. Наградой ему стала дрожь в руке, указывающая на сильный удар. Повернув лезвие, он вырвал его и отдернул руку, чтобы нанести новый удар. Вокруг него грохот оружия, пронзительный звон и скрежет лезвия о лезвие заполнили его слух. Он мог слышать выкрики и стоны своих ближайших людей и врагов.
Первый из римлян упал, когда его щит вырвался из его рук, прежде чем удар копья пронзил его бедро и вскрыл бедренную артерию. Он на мгновение пошатнулся, когда из раны хлынула кровь, затем его колени подогнулись под ним, и он повалился вперед посреди повстанцев.
- Сомкнуться! - крикнул Бернардикий, и небольшой строй сжался еще сильнее, а бой продолжился.
Пока римлян убивали одного за другим, раненых тащили в центр и сажали или укладывали у ног знаменосца, который постоянно подбадривал своих товарищей: - За Рим! За императора!
Бернардикий знал, что эта стычка будет забыта почти сразу же, как только она закончится, и что, хотя его и его людей будут оплакивать, никакая история никогда не расскажет об их последнем бое. Он больше не сражался за Рим и императора. Он сражался за своих людей, и потому что именно этому его учили до последнего вздоха.
Внезапная волна вражеских воинов проломила стену щитов на небольшом расстоянии справа от него, а затем повстанцы оказались среди римлян, нанося удары по бокам и спинам легионеров, все еще пытавшихся удержать периметр. В одно мгновение строй распался на серию неравных поединков, поскольку противник сокрушил позицию. Бернардикий увидел, как знаменосец пошатнулся под ударом топора сзади, его пальцы свело судорогой, и Аквила выскользнул из его рук. Когда тот начал падать, центурион отбросил свой щит и прыгнул вперед, чтобы поймать деревянное древко и удержать его в воздухе, яростно рубя мечом всех мятежников, которые подходили достаточно близко.
Когда последние из его людей пали вокруг него, навсегда оставшись на окровавленной траве, Бернардикий оказался окружен несколькими бриттами сразу. Ему удалось дважды парировать и отразить ложный удар, прежде чем лезвие глубоко вошло в запястье его руки с мечом, почти разорвав его. Его оружие упало рядом с ним, и враг бросился вперед, рубя и коля. Он почувствовал удары и теплый прилив крови, когда он обрушился на колени.
Тем не менее он крепко сжимал штандарт с аквилой в левой руке, сопротивляясь первой попытке вырвать его из рук. Затем его силы иссякли, и он упал на бок и перекатился на спину. Потемневшим взором он в отчаянии смотрел на вражеского воина, который размахивал своим трофеем на фоне ясного голубого неба, а его товарищи торжествующе ревели.
ГЛАВА II
Пролив у острова Мона
Сумерки сгущались за горами на востоке, в то время как в другом направлении солнце садилось за пологие холмы Моны, заливая рассеянные облака теплым красным сиянием. Последняя турма конного отряда когорты префекта Катона переправлялась через пролив на мелководных баржах, которые использовались для вторжения на остров. Восьмая Иллирийская когорта была одним из подразделений ауксиллариев, состоящих как из кавалерии, так и из пехоты, которые были «рабочими лошадками» римской армии по всей Империи.
Катон наблюдал за закатом с небольшого холма, откуда открывался вид на пролив и укрепленный лагерь, где остальная часть когорты кормила и ухаживала за лошадьми, прежде чем заняться своими делами. Люди, собранные из нескольких конных частей, составили летучую колонну, сопровождавшую наместника Светония9 в его стремлении достичь Лондиниума раньше Боудикки и ее мятежной орды. Катону пришлось оставить свою пехоту вместе с основными силами армии, а он и конный контингент когорты помчались вперед вместе с колонной сопровождения пропретора. Он легко мог разглядеть палатки штаба, где Светоний менее месяца назад планировал атаку на оборонительные рубежи противника через пролив. Он мог представить себе лихорадочную атмосферу в штабе в этот момент и то, что можно было бы сказать на брифинге для старших офицеров, который должен был состояться позже.
Он воспользовался этим моментом бездействия, чтобы найти место, где он мог бы побыть один. За месяцы, прошедшие после кампании по разгрому горных племен и их союзников-друидов, было так мало времени, чтобы подумать. Враг сопротивлялся с отчаянным мужеством и был близок к тому, чтобы сорвать амбиции Рима. Они сражались до последнего, чтобы защитить священные рощи друидов, которые простояли дольше, чем могла записать история. Теперь эти рощи были уничтожены, священные дубы вырублены и сожжены, а друиды и их последователи убиты. Большинство воинов горных племен были убиты, хотя горстке удалось бежать с острова и изчезнуть на основном острове. Лишь несколько сотен были взяты в плен для продажи в рабство. Доходы будут скудными, и, учитывая добычу, полученную на полях сражений и в поселениях, сомнительно, что императору Нерону будет чему радоваться, когда известие о победе достигнет Рима.
Катон вздохнул. Именно реакция императора на другие новости из Британии привела к тому, что кот оказался среди голубей в столице. Фактически, сообщения о начале восстания, возглавляемого Боудиккой, скорее всего, дошли до Нерона первыми, и они должны были вызвать шок и возмущение по поводу разрушения колонии ветеранов в Камулодунуме. Объявление о победе наместника Светония над горными племенами и завоевании крепости друидов Моны будет неизбежно омрачено. Не будет ни празднования, ни голосования в поддержку пропретора в Сенате. Действительно, император и его советники будут искать виновных, и Светоний будет первым в очереди на это.
Более того, Катон знал о политических противоречиях в Риме. Было много сенаторов, некоторые из которых пользовались вниманием императора, которые выступали за отказ от провинции Британия. Он оценил аргументы в пользу вывода легионов – в основном связанные с дисбалансом между расходами на управление провинцией и доходами, которые она приносила. В то же время ущерб престижу Рима был бы огромным. Ощущаемое влияние друидов на кельтские племена на материке спровоцировало вторжение в Британию. Отступление до завершения романизации острова было бы расценено как слабость и придало бы смелости врагам, окружавшим слабо удерживаемые границы Империи. Кроме того, существовал более человечный аргумент в пользу сохранения присутствия в Британии. Много крови было пролито солдатами легионов и вспомогательных когорт, чтобы укротить новую провинцию и положить конец друидам. Если бы Рим ушел сейчас, это стало бы насмешкой над жертвой ее солдат, включая ветеранов, погибших в Камулодунуме.
